Насими, Мирза Шафи Вазех..

[DESPERATE]

Nizami Gəncəvi

Ay üzlü nigarım, kimə mehman olacaqsan?

Bir söylə, kimin şəninə şayan olacaqsan?

Şahlıq çətiri var başın üstündə bu axşam,

Ənbər çətirinlə kimə sultan olacaqsan?

Şəkkər demərəm mən sənə, ondan da şirinsən,

Dilbər, necə bir bəxtəvərə can olacaqsan?

Zülmət gecə, sən nurlu çıraq, bəd gözə gəlmə!

Ey abi həyat, sən kimə canan olacaqsan?

[Nekaya]

Йюз мин джяфа гылсан мяня,

Мян сяндян уз дёндярмярям.

Джаным ола гурбан сяня,

Мян сяндян уз дёндярмярям.

Севдим сяни мян джан иля,

Гул олмушам гурьан иля,

Гой анд ичим Фурган иля

Мян сяндян уз дёндярмярям!

Исамысан, Мусамысан?!

Йа Йусифи-Кянанмысан?

Валлах ки, джаным джанысан

Мян сяндян уз дёндярмярям!

Эй Нясми, сян ашигмисян?

Хагг йолуна садигмисян?

Гёзлямяйя лайигмисян?

Мян сяндян уз дёндярмярям!

........

[Nekaya]

Я молод был и думал, как ни странно,

Что всё на этом свете постоянно,

Но время шло, и я установил,

Что убеждение моё обманно.

Менялось всё: я что-то находил,

Чего-нибудь лишался непрестанно.

Но снова мир меня разубедил,

И понял я: как жизнь ни многогранна,

Здесь, в царстве колыбелей и могил,

Изменчивость от века постоянна........

Мирза Шафи Вазех

Изменено 16 августа, 2004 пользователем Nekaya

[RossoNeri_BAKU]

Nekaya - классные стихи, я люблю европейскую прозу, но у восточной своя прелесть )

[BirDene]

хэлгин иманыны гэр мэкр илэ шейтан апарыр

ол пэричёhрэ нэдэндир ки бэс иман апарыр

ей гэлэм гашлы, мэни йарэлэди гэмзэн оху

зюлфюню бас йарама, гойма мэни ган апарыр

[BirDene]

прошу прощения, это был Сейид Эзим.

а вот из Нэсими:

сюбhдэм дилдарымы гёрдюм отагындан гэлир

ойлэ сандым hуридир, фирдовс багындан гэлир

вспомнил фэзлулуллаh из фильма: "гэзэл устады Нэсими олан йердэ мэн гэзэл демэрэм"

воистину

бир кимсэ нэсими сёзюню фэhм едэ билмэз

бу гуш дилидир, буну сулейман билир анджаг

[BirDene]

а вот ещё один из шамахы (вдогонку за Нэсими и Сеййид Эзим), Нишат Ширвани:

Нола, кафэр гызы, бир саhиби-имман оласан

бу йаман гюндэ мэним дэрдимэ дэрман оласан

бирджэ гюн, бир геджэлик сэн мэнэ меhман оласан

файидэ вермэз, эгэр сонра пешиман оласан

Джэh гыл олмайасан сонра пешиман ахир

Изменено 18 августа, 2004 пользователем BirDene

[BirDene]

воистину, народ был жесток

мэнэ дерлэр ки унут йары, унутмагмы олур

йюз эгэр кафир ола, тэргини етмэкми олур

hэрзэ сёздюр, бу сёзю вай ешитмэкми олур

ойлэ сэрмэстэм ки, идрак етмэзэм дунйа нэдир

мэн кимэм, саги олан кимдир, мейи-сэhба нэдир

эхх, голова ты моя удалая

я и сам какой то нынче стал нетрезвый

[BirDene]

и утратив скромность, одуревши в доску

как жену чужую обнимал берёзку

[BirDene]

гэрчи джанандан дили-шейда учюн кам истэрэм

сорса джанан билмэзэм, ками-дили-шейда нэдир

[BirDene]

[Nekaya]

Nekaya - классные стихи, я люблю европейскую прозу, но у восточной своя прелесть  )

719669[/snapback]

Россо, восточная поэзия всегда привлекала меня. Она кажется мне таинственной и загадочной......В ней я нахожу покой души...

[DESPERATE]

Ger deyil bir mah mehrile menimtek zar sübh

Başin açıb nişe her gün yaxasın yırtar sübh?

Gün deyil her gün bir ay mehrile köksün çak edib

Taze-taze dağlerdir kim qılar izhar sübh.

Tiği-xürişd ile ref" olsa yeridir kim müdam

Yandırıb pervaneyi, şemee verir azar subh.

Gör ne aşiqdir ki, bir xurşid veslin bulmağa

Serf eder her lehze min-min löelöi-şehvar sübh.

Eşqde sadiqlik izhar etdi dağın gösterib

Ğaliba derlerdi kazib, qıldı ondan ar sübh.

Hicr şamında qem etmişdi Fuzuli qesdi-can

Olmasaydı merhematde dem vurub qemxar sübh.

[DESPERATE]

Катран Тебризи.

От роз, раскрытых каплями дождинок,

земля красна и, как рубин, сверкает.

Деревьев ветви свежими плодами

весна, как яхонтами, украшает.

Как будто струны арфы с лютней звонкой

звучат на тополе в душистых ветках.

То горлинку окликнет голубь страстно,

то нежно горлинка к нему взывает.

Как друг с лицом приветливым, открытым,

земле, раскрывшись, улыбнулась роза.

А облако, подобно мне, льет слезы

и землю щедро влагой окропляет.

Вот ветер утра взялся за работу-

стремится сад украсить попышнее.

Деревья стали на невест похожи,

он бережно фату им поправляет...

[Nekaya]

......

Запала пятнышком в цветок, расцветший в поле, родинка,

Как зернышко в силках кудрей - приманкой, что ли? - родинка.

А ямки щек! Они под стать колодцу вавилонскому,

Влюбленных залучила в плен, томит в неволе родинка.

Как перлы - зубки, а уста - сродни рубину алому,

А над устами что блестит - то ль жемчуг, то ли родинка?

В стенанье ввергли соловья, как розы, щеки алые,

А пуще их - бутоны уст, а всех поболе - родинка.

В самом Египте платят дань твоим устам рубиновым,

И красотой своей слывет в Индийском доле родинка.

Раз утвердила власть свою в саду, цветущем розами,

Достойна шахской красоты и шахской доли родинка.

Ты цепи локонов своих на шею мне набросила -

Судила мне безумным быть в моей недоле - родинка.

Как ловко сердце Насими ты заманила хитростью,

И душу мне теперь гнетет до смертной боли родинка.

[Nekaya]

.....

Когда моя луна взойдет на небосклоне красоты,

Весь озаренный небосвод и лик луны увидишь ты.

Едва увидит райский сад твой величаво-стройный стан,

Падут и в ревности сгорят все кипарисы и кусты.

Когда, красой своей горда, с чела отнимешь ты покров,

Поникнут розы от стыда, кляня разбитые мечты.

Твой лик, сверкая белизной, затмил и пристыдил луну:

Она ущербной и больной взошла в оправе темноты.

Гадал я, в чем судьба моя, по свитку лика твоего -

В любой из сур провидел я Юсуфа дивные черты.

Ты станом в сердце мне вросла, о мой желанный кипарис, -

Меня пронзила та стрела - все силы сердца отняты.

Когда бы ты в своей красе предстала ангелам, они

Воскликнули бы разом все: "Вот лик нетленной чистоты!"

Витки курчавого пушка блестят у влаги твоих уст -

Так у прохлады родника кустятся вешние листы!

Твоих бровей крутой излом - как полумесяц в небесах,

Твоим сияющим челом все выси неба залиты.

Когда б отшельникам прочли хоть строчку этого стиха,

Их стон восторженный с земли достиг бы горней высоты!

Твои уста! Все тайны их лишь Насими сумел познать -

Кому же тайну уст своих, кроме него, явила ты?

[BirDene]

тутушду гэм одуна шад гёрдуюн кёнлюм

мугэййэд олду ол азад гёрдуюн кёнлюм

нэ гёрдю бадэдэ билмэм ким олду бадэпэрэст

мюриди-мэшрэби-зёhhад гёрдуюн кёнлюм

[BirDene]

гызармыш лалэ тэк багрым сэнин даги-фэрагиндэ

гэзир мэджнун олан кёнлюм геджэ-гюндюз сорагиндэ

нола бир дэстэ гюл олайдым йарэб мэн дэ алэмдэ

гэзэйдим йар элиндэ, йар синэсиндэ, бухагиндэ

[BirDene]

однако никто кроме не пишет, рисуется мне что неинтересно

воистину

сэн нэ бэслэрсэн бу тэрланы, Нэбати, рузи-шэб

мэн бу дагы чох доландым, бир шикары йохду, йох

[ULUTURK]

Men de oz mehebbetim haqqinda sheir yazdim

duzdur Nizaminin yaninda dirnaq tozudur, amma oz alemimde dagda yetishen lale yiqincaqidir.....

serin avqust ayi, deniz kenari

shair qardash axtarir ince bir yari

gozleri qaradir , sachlari sari

hardadir goresen bu nazli melek

ureyine eshq salib shairin felek

qalxdi shair yavashca kafeye doqru

baxdi gozleriyle hamiya bir-bir

gormeyib sevgisini azaciq qorxdu

heyecandan esmeye bashladi tit-tir

dediler gozle ay qardash gozle

bashladi shair sakitleshmeye

anlatmaq istedi sadece bir sozle

amma utandi sirrini demeye

bir az zaman kechdikden sonra

pillekenlere nur shelalesi axdi

yavash-yavash sanki bir melek kimi

kafeye doqru bir gozle qalxdi

yaxinlashib oturdu shairle uzbe-uz

elini dayaq etdi oz chenesine

gozlerini zilledi shire o duz

nefes qatdi onun nefesine

davamini sonra isteseniz..........

[Nekaya]

Bizim bu natаmam eşqin nedir nеfi gözеl yare,

Bezermi rengile bir kes meger gülşende Renanı?

Bilirdim Yusifin hüsnü tükenmez iqtidar ile,

Ki, rüsva eyleyer bir gün cahan içre Züleyxanı.

Acı sözler şirin lebden menimçün nuş olur, canan

Onun tek şehdü şeker yox, dolansan külli dünyanı.

Gözeldir söyledin, Hafiz ve ya dürrile gövherdir,

Gerek göyler nisar etsin ona zer tek Süreyyanı.

Hafiz Shirazi

[ЗАКАТАЛИНЕЦ]

однако никто кроме не пишет, рисуется мне что неинтересно

я тоже напишу что то современное

Омрун месафеси , бир гыса йолдур

Гёз ачыб , йумунджа , йаз пайыз олду

Гйджлийим йарпаг тек саралды солду

Пешиман едибдир хезеллер мени

Мен ки ахтармырам не шохрет не шан

Ариф адамлара джаным да гурбан

Таныйан йох иди мени бир заман

Халга танытдырды гезеллер мени

Бир дерд де гелибдир азарым усте

Терланлар джем вурур мезарым усте

Достларым гелерлер мезарым усте

Гюл иле чичекле безерлер мени

Охунуб сёзлерим , бир беле саде

Шаири инди хеч салан йох йаде

Хачан ки , олмарам фани дунйаде

Онда ахтарарлар гезерлер мени!!!

[neyna30]

Шестнадцатого ноября 1852 года в городе Тифлисе умер младший преподаватель тифлисского уездного училища, вечный труженик и неудачник, замечательный азербайджанский поэт. Звали этого человека Мирза-Шафи, Вазех - его псевдоним. Год рождения поэта точно неизвестен. По одним данным это - 1792, по другим - 1804. Мирза-Шафи родился в Гяндже, в здешнем медресе он получил образование и в Гяндже провел большую часть своей жизни, мыкая горе, пробавляясь то секретарствованием в богатом доме, то преподаванием восточных языков и каллиграфии. 

С юности Мирза-Шафи слыл вольнодумцем и противником духовенства, чье корыстолюбие, ханжество и фанатизм породили не одно обличительное стихотворение поэта. Его объявляли кафиром, богоотступником, и, естественно, это не облегчало бедному учителю борьбы за существование. В конце сорокового года нужда привела Мирзу-Шафи в Тифлис, где друзья поэта исхлопотали ему место младшего преподавателя - должность, избавлявшую от голода, но не от нужды; нужда преследовала Вазеха до самой смерти. 

Судьба Мирзы-Шафи - типичная по тем временам судьба талантливого человека, который позволял себе быть свободомыслящим и независимым. Насколько обычной была жизнь Мирзы-Шафи, настолько необычна судьба его стихов. 

В 1844 году в Тифлис приехал немецкий литератор Фридрих Боденштедт. Будучи ориенталистом, он проявил большой интерес к жизни Кавказа и пожелал брать уроки восточных языков. Так судьба свела его с Мирзой-Шафи. 

В своей книге "Тысяча и один день на Востоке" Боденштедт вспоминает: 

"Уроки происходили три раза в неделю, и на них присутствовали также другие ученики Мирзы-Шафи. Потом начинался "диван", и Мирза-Шафи, взяв слово, пел, объяснял нам свою песню". 

Боденштедт в ту пору был молод и тоже безвестен. Ни он сам, ни кто другой, конечно, не предполагали, что слава Мирзы-Шафи, оставив в безвестности азербайджанского поэта, осенит поэта немецкого, сделав на какое-то время его имя одним из самых популярных в Европе. Но случилось именно так. 

В 1847 году Боденштедт возвратился на родину, привезя с собой записи песен своего учителя и его подарок - тетрадь стихов, озаглавленную "Ключ мудрости". По свидетельству Боденштедта "эта тетрадь содержала в себе все мировоззрение нашего учителя". 

В 1850 году Боденштедт издает "Тысяча и один день на Востоке". Значительная часть этой объемистой книги посвящена рассказу о Мирзе-Шафи и переводу его стихов. В следующем году выходит книга "Песни Мирзы-Шафи" в переводе Ф. Боденштедта. Успех песен был необычайным. Книга ежегодно переиздавалась по нескольку раз и была переведена на многие европейские языки. 

В 1870 году русский композитор Антон Рубинштейн, живший тогда в Веймаре, написал двенадцать романсов на слова Мирзы-Шафи в немецком переводе Ф. Боденштедта. Романсы вызвали восхищение Листа и других музыкантов того времени. Впоследствии тексты романсов были переведены на русский язык, и один из них - "Персидская песня" - приобрел широкую известность, чему в большой мере способствовало исполнение его Ф. И. Шаляпиным. Однако мало кто знал, что слова этого очень популярного романса принадлежат азербайджанскому поэту Мирзе-Шафи. 

Итак, в течение десятилетий Европа проявляла огромный интерес к стихам "мудреца из Гянджи", который умер, по-видимому, так и не успев получить экземпляр книги со своим портретом на обложке, посланный ему в дар бывшим учеником. Небывалый успех песен дал возможность Боденштедту в семидесятых годах издать еще один сборник "Из наследия Мирзы-Шафи" и выступить с неким "разоблачением". Боденштедт объявлял, что более двух десятилетий мистифицировал публику, что хотя человек по имени Мирза-Шафи существовал на самом деле, но "правда в том, что песни Мирзы-Шафи не являются переводами и мне одному обязаны своим существованием". С Боденштедтом не спорили, да и спорить было некому, заявление его приняли за истину, и с этих пор в учебниках литературы и в энциклопедиях о творчестве Мирзы-Шафи писали, как о мистификации Боденштедта. 

В последние десятилетия были найдены подлинники стихов Мирзы-Шафи на азербайджанском и персидском языках. Азербайджанскими учеными написано немало интересных работ, опровергающих версию Боденштедта. 

В такой небольшой статье пересказывать доводы, утверждающие авторство Мирзы-Шафи, не имеет смысла. Тех, кто заинтересуется этим вопросом, можно отослать к работам ученых. И прежде всего необходимо назвать две такие работы: А. А. Сеид-Заде, "Мирза-Шафи или Боденштедт?", Баку, 1940, и М. Рафили, "Мирза-Шафи в мировой литературе", Баку, 1958. 

Неизвестно, что заставило Боденштедта сделать свое "разоблачительное" заявление: некоторая вольность, допущенная им при переводе, или небывалый успех "Песен", даже малую часть которого Боденштедт не хотел уступить своему бывшему учителю, или же соблазн неопровержимости. 

И действительно, Боденштедт сделал свое заявление, когда прах Мирзы-Шафи уже более двадцати лет покоился на тифлисском кладбище. Не осталось в живых и большинства людей, посещавших "диваны" азербайджанского поэта. У Мирзы-Шафи не было родных, которые сочли бы стоящим делом борьбу за авторство песен. Однако, сколь значительна ни была вина Боденштедта перед Мирзой-Шафи, она невелика в сравнении с заслугой перед литературой: до нас дошли пусть не в подлиннике, а в переводе, многие прекрасные его стихи, которых мы бы не узнали, не будь того, что в нынешнем литературоведении носит название "плагиат Боденштедта". К этому следует прибавить, что наиболее обширные сведения о жизни и характере Мирзы-Шафи мы тоже узнаем из книги Боденштедта "Тысяча и один день на Востоке", где Боденштедт, несмотря на некоторую ироничность и снисходительную интонацию повествования, дает очень высокую оценку талантам своего учителя. 

Чтобы яснее представить себе мировоззрение Мирзы-Шафи и тот конфликт с действительностью, в который он ежечасно вступал, следует привести свидетельства другого великого азербайджанца - Мирзы-Фатали Ахундова. В своей "Автобиографии" Мирза-Фатали Ахундов вспоминает: 

"В одной из келий гянджинского медресе жил человек по имени Мирза-Шафи - уроженец этого края, который, в дополнение к своим обширным познаниям в различных областях наук, очень хорошо писал и почерком насталик. Это тот самый Мирза-Шафи, приключения которого и выдающиеся способности описаны в Германии. 

Я по велению моего второго отца каждый день ходил к этому человеку и под его руководством упражнялся в писании почерком насталик. Но с течением времени между мною и этим уважаемым человеком возникли близость и откровенность. Однажды этот уважаемый человек спросил меня: 

- Мирза-Фатали, какую ты цель преследуешь этой своей учебой? Я ответил: 

- Хочу быть духовным лицом. Он сказал: 

- И ты хочешь быть таким же лицемером и шарлатаном? 

Я был крайне удивлен. Что за слова? 

Мирза-Шафи посмотрел на меня глазами, полными сожаления, и сказал: 

- Мирза-Фатали, не калечь свою жизнь в среде этой презренной касты. Возьмись за какое-нибудь другое дело. 

И когда я спросил о причинах его ненависти к духовным лицам, он начал открывать передо мной такие обстоятельства, которые до того были совершенно неизвестны мне. До возвращения моего второго отца из Мекки Мирза-Шафи познакомил меня со всеми вопросами истинного просвещения, как бы сняв с моих глаз шоры. Я принялся с одобрения моего второго отца за изучение русского языка". 

Вероятно, Мирза-Шафи был очень скромным, безгранично доверчивым человеком, неуверенным в себе, не заботящимся о собственном благе. С точки зрения общепринятых норм Мирзу-Шафи можно считать неудачником. И действительно, в чем он преуспел? Богатство? Он жил и умер бедняком! Карьера? Но, при всей своей необыкновенной для того времени учености, место младшего преподавателя было пределом, которого он достиг. Неудачной была личная жизнь поэта. Его любовь терпела крушения то из-за сословных преград, то из-за религиозных предрассудков. Не увидел Мирза-Шафи изданной хрестоматии по родному языку и литературе, хоть он отдал работе над нею много лет своей жизни, и, наконец, в поэзии все, что сохранилось от Мирзы-Шафи, сохранилось буквально чудом. 

Но если в жизни поэт был бессилен перед миром, где властвовали богатство, тупость и фанатизм, то в песнях Мирза-Шафи был во всеоружии. Противопоставляя свою позицию господствовавшему мусульманскому ханжеству, поэт порою принимал позу гуляки и повесы, которая сама по себе уже была вызовом. 

Учитель мой - Хафиз, 

Мой храм - питейный дом,- 

говорит Мирза-Шафи, хотя в жизни храмом поэта был не питейный дом, а тот же Хафиз - то есть поэзия. К ней он относился как фанатик к своей религии. Но если верующий, молясь богу, ждет поблажек в этой жизни и блаженства в той, Мирза-Шафи от своего бога не ждал ни льгот, ни наград. Он, по свидетельству того же Боденштедта, редко записывал стихи, а если и записывал, то легко отдавал записи друзьям, как это было с тетрадью "Ключ мудрости". По-видимому, поэт никогда не стремился к публикации своих стихов. Он пел бескорыстно, как поют птицы, пел, потому что не мог не петь. 

Часть стихов, вошедших в эту книгу, переведена с найденных подлинников, азербайджанских и персидских. Большая часть книги переведена с немецких текстов Боденштедта. 

Вообще переводчика стихов можно уподобить строителю, перед которым стоит странная и нелегкая задача - разрушить некое здание, чтоб из его обломков построить на новом месте другое, как можно более сходное с разрушенным. Переводчики данной книги попали еще в более сложное положение. Им надо было разрушить уже восстановленное здание, чтоб из его обломков воссоздать другое, сходное с первоначальным, которого они никогда не видели и о котором могут судить лишь по не совсем точной копии. 

Мирза-Шафи читал и пел своему ученику не только свои стихи, но и стихи других, как современных ему поэтов, так и предшественников. Некоторые из этих стихов Боденштедт перевел и, приписав Мирзе-Шафи, поместил в книгах его песен. 

В сборниках, переведенных Боденштедтом, есть стихи, чье авторство не выяснено, но о которых, зная философскую и нравственную концепцию Мирзы-Шафи, можно с уверенностью сказать, что они не принадлежат "мудрецу из Гянджи". 

Перед переводчиками этой книги, на мой взгляд, было два пути: или держаться как можно ближе к Боденштедту, исходя из предпосылки, что он точно передал подлинник, или же попытаться отделить истинного Мирзу-Шафи от того, что ему приписано, попытаться восстановить восточную форму стихов Мирзы-Шафи, которую иногда Боденштедт явно нарушал. В создании этой книги на русском языке участвовали два переводчика, и каждый избрал для себя один из этих двух возможных и правомерных путей. Л. М. Мальцев более близок к Боденштедту; я старался в большей мере "восстановить" Мирзу-Шафи. 

Несмотря на наличие обширной литературы о Мирзе-Шафи, творчество его изучено не досконально. Возможно, переводчиками допущены неточности, они будут устранены при дальнейших исследованиях, при изучении неизвестных пока что подлинников, оставленных замечательным азербайджанским поэтом.

[neyna30]

это из фильма Несими

Изменено 18 ноября, 2008 пользователем neyna30

[anaksunamun]

ДЕРВИШ

С толпою приближенных,

Со свитой стражей конных

На вороных конях,

Объезд краев исконных

Свершал великий шах.

«Будь славен, шах великий»,

Кругом кричал народ,

И лезли все вперед,

Чтоб пасть перед владыкой,

Один дервиш убогий

На всех не походил.

Сидел он у дороги,

Безмолвие хранил.

И самый именитый

Придворный блюдолиз

Вдруг, отделясь от свиты,

Над стариком навис:

«Коль ты, молчальник кроткий,

Безмолвствовать привык,

Так выдерут из глотки

Ненужный твой язык!»

И шах — правитель строгий —

Остановил коня: «Ты почему, убогий,

Не падаешь мне в ноги,

Приветствуя меня!»

Дервиш ответил внятно:

«Мой шах, ты знаешь сам —

Случалось попадать нам

Под власть к твоим врагам.

И вся толпа, бывало,

Нимало не скорбя,

Твоих врагов встречала

Не хуже, чем тебя.

Тебя я не в гордыне

Молчанием встречал,

Безмолвствовавший ныне,

Я и тогда молчал.

Любовь не расцветает

Там, где таится страх,

Она не на устах,

А в сердце обитает.

И если только силой

Ты в силах управлять,

Казни меня, не милуй,

Ты властен убивать!»

Но шах, смягчившись, прежде,

Чем кликнуть палача,

Дал нищему одежды

Со своего плеча.

Придворных озадачил,

Когда он не льстеца, —

Молчальника назначил

Советником дворца.

С тех пор судил и правил

Добром великий шах.

Народ владыку славил,

Но славил не за страх.

Шах до скончанья века

Благословлял тот час,

Когда он Человека

Себе на счастье спас.

И думал шах в смущеньи:

«Ни раб, ни аксакал,

Сей нищий уваженье

Мне под ноги постлал».

И понял шах великий,

Что мерят лишь рабы

Достоинства владыки

Покорностью толпы.

Мирза Шафи Вазех

[anaksunamun]

Добру и злу дано всегда сражаться.

И в вечной битве зло сильнее тем,

Что средства для добра не все годятся,

Меж тем, как зло не брезгует ничем.

*****

Не слушай злой молвы, не повторяй дурного.

Судьба во всем, увы, и без того сурова.

Что созидается с таким большим трудом,

То рушится легко — от пустяка, от слова.

*****

Познанья путь и долог и тяжел,

Не всем дана способность постиженья.

Кто изреченья мудрости прочел,

Не всяк постигнул мудрость изреченья.

Изменено 18 декабря, 2008 пользователем anaksunamun