Painter
-
Публикации
22 -
Зарегистрирован
-
Посещение
Сообщения, опубликованные пользователем Painter
-
-
алейкум салам, Эмир) спасибо за отзыв)
-
Взламывать дверь не стали, да и не зачем было. Не террористов же пришли брать. Одинокая женщина, без мужа, с одним полоумным сыном. Хозяйка квартиры сама открыла дверь. Участковый же для галочки и младшего лейтенанта за собой притащил. Наручников не одели, нет. Бить, калечить и опускать тоже не стали, хотя и права подсудимой никто не зачитал и даже не собирался. А может и не знали. Кто же тут этим возиться будет, халашку* Фемидочку с этого клочка земли, с давних времен не видать. Ага, послали ее туда…на небо за звездочкой…предварительно одарив пинком под зад.
Что, неслыханное дело? А ты глянь на выстроенные палаты, где жрецы правосудия ляжки греют в золоченных тронах. Что стряслось? Глаза ослепило?
А это свет от хрустальной люстры на золотых шариковых ручках и часах искрится.
Да ты не отвлекайся, ты богиню нашу Фемидочку разыскивай, авось и заметишь.
Нет ее? Ну вот видишь, недоверчивый мой слушатель, говорю же тебе послали ее, послали, ну и поиметь не позабыли, к тому же массово и без всяких там предварительных ласк… шо бы помнила, шо бы не забывала, и шо бы другим поведала.
Сперва завязали рот той повязкой, что глаза прикрывала, отобрали весы, сломали и продали на металлолом. Далее мечом разодрали ее одеяние, а орудие позолотили, расписали и подарили начальнику начальников на день рожденье.
А книжечку ту, что под ступней богини была, подложили под поясницу Фемиды и…
по-свински, несправедливо обесчестили богиню справедливости. Вот с тех самых пор и стали обзывать ее в этих краях халашкой Фемидочкой. И более она тут не появлялась. Поговаривают, когда ее насиловали, каждый насильник на ушко Фемидочки нашептывал, мол, смотри, больше тут не объявляйся, не надобна ты нам, и статую мы твою нигде воздвигать не станем, у нас свой идол есть, свой судья, свой памятник и по его законам нам жить, а ты только делаешь что мешаешь, мы и без тебя как ни будь проживем, а законы свои мы знаем, и вообще тут это не зачем… всего-то пустой фон, дешевая пародия…слышишь, более сюда не возвращайся.
Кто, как, где и что натворил, с кем договорился так и осталось не известным.
Я лично об этом ничего не знаю, и кстати, скажу тебе слушатель мой так и не смог полностью разузнать. Цирюльник же мне об этом более ничего не сообщил, да и соседей разговорить на эту тему не получалось.
Дело говорили давнее и грустное, что было то проплыло, зачем же воду баламутить.
Мы, говорили, люди простые, до зари на работу, а домой так это тоже после заката, так нам о таких делах говорить излишне, кто же себе врага нажить возжелает, а?
Да и впрямь, верно мыслит люд низший, от чего бы супротивных приобретать.
И так у них житье не бочка меда. Но всегда найдутся те, кто c языком своим не в ладах, и обуздать ему его невмочь. И кое что от одной старушки, для тебя дорогой слушатель, мне все таки удалось выведать.
Так вот, оказалось, что в тот день когда участковый со своим хвостом в форме младшего лейтенанта постучался в дверь нашей героини, была там и Сенем, соседка Наргиз,
она-то и отвела к себе мальчишку, после как увезли его мать, и ребенок несколько дней оставался у нее. Участковый приехал в полдень, на своем Мерседесе, как я писал выше не каких наручников и всего такого не было, всего-то сказали, что ее хочет видеть начальник, дали ей возможность одеться, отдать ребенка соседке, взять с собой некоторые ценности и документы, усадили в машину и покатили. Вот и все. А еще старушка негодовала,
что нынче уж очень часто стали захаживать к ним милиционеры, мол в советское время такого не было, и если даже приходили, то в основном из-за того, кто не хотел работать или хулиганил. А теперь вот, уже второй раз приехали, а ведь дня семь тому назад, да почти после грабежа в квартире уважаемой Надежды Самойловны, сам начальник с участковым и двумя сержантами в течении трех дней приезжали в наше здание и допрашивали каждого жителя, каждого по отдельности, будь это мальчуган или старушка, начальник сам задавал вопросы, а потом каждый допрошенный писал от своей руки объяснительную и все-то что он знал об этом происшествие, и сам же лично подписывался. И сама старушка тоже подписалась, хотя как она сама говорила, я то толком ничего и не знала, я в то время болела, давление подскочило вот и лежала себе в свой кровати, а мне вечером невеста все и рассказала. А объяснительную вместо меня сын писал, я всего-то накарябала ручкой бумажку.
Знай слушатель мой, недругов всегда хватает, они сплошь и рядом, тем более когда ты одинок и уязвим. А когда люди стена об стену живут в игрушечных каменных коробках по многу лет, хочешь ты этого или нет, бывают и разногласия, бывают и стычки, бывают и недопонимания. Тем паче ныне люди от тяжести и угрюмости жития хмуры и агрессивны, а где есть вражда, так там и до зла один шаг. Может и нет плохих людей, но вот паршивых соседей ой как множество. Ну мало ли было, одного Наргиз водой затопила, другому доброе утро не сказала, третьему соседу не дала, вот и породила ненавистников да зложелателей.
А гнида он и есть гнида, чтобы за кустом скрывшись своего дожидаться, словно бы биип собачья в темнота цапает, вот он так же, по сучьему в темном переулке нож в спину вонзает. И ничего тут ты не поделаешь, и уж точно никак не поможешь.
Жизнь эта…не звериная нет, звериная она не так лицемерна как людская.
Зверь убивает для выживания, в их среде смерть есть жизнь, там все без обмана, там все на поверхности. Звери не убивают ради личной корысти, ради личной выгоды, там нет обманчивых глаз, убаюкивающих улыбок, за которыми упрятана ненависть.
Там нет двуличных друзей, там нет циников.
Заявления от пяти семей с росписями каждого было вполне достаточно.
Тем более подписавшиеся лично захотели заявить. Мол терпеть уж больше нет сил. Конечно, написано было много чего.
Приблизительно же вот что;
"...моя соседка Н. Н. занимается проституцией...у нее в квартире притон…как мне растить своих дочерей?...к ней каждый день заходили бородатые мужчины, часто засиживались до утра, иногда от громкости музыки спать было невозможно, а у меня дома мать больная…несколько раз топила меня туалетной водой…ее сын ругался похабными словами, какой пример брать моим детям…а мать, вы только на мать поглядите, несколько раз пыталась совратить моего мужа ели смогла от нее уберечь".
Там и про наркотики писали, и про оружия, и про секс…короче про все, что можно написать… ты же знаешь мой слушатель, нашему народцу лишь бы возможность дай, так он во всех своих невзгодах соседа и обвинит.
Известно, что Наргиз более домой не воротилась…прогнали богиню бесстыдную, а месяца эдак через два и мальчик пропал, куда и как, тоже остается догадываться.
Хотя и протекло не очень уж много времени, но ничего толком узнать я так и не смог, кроме как то, что рассказала старушка. Хотя были те кто говорили, что недавно видели похожую на Наргиз бомжиху и рядом мальчугана где-то рядом около ЖД вокзала. Некоторые твердили, что точно разузнали, мол, Наргиз тянет срок в Романах* а мальчишку отдали в детский приют.
Другие поговаривали, что она продала квартиру, откупилась от начальника и уехала с мальчиком в Россию или в Турцию. Иные утверждали, что посидела недельку в КПЗ, пока прошли выборы, обменяла квартиру и уехала, в дальний город, теперь работает в кафе а мальчик ей помогает. Так или иначе, было заметно, что никто точно ничего не знает.
А вот по делу Надежды Самойловны пошли слухи, что главаря банды грабителей арестовали и ей оказалась женщина. А сами преступники оказались религиозными фанатиками, и решили совершить преступление, чтобы добыть деньги для дальнейших операций, ну и все-го остального. Но на данный момент ведутся розыски тех двоих, (их оказывается было двое), и наши правоохранительные органы уже напали на след.
Вот так вот, мой терпеливый и премного уважаемый слушать, вот все, что мне удалось разузнать и предъявить твоему вниманию, все то, что может хоть как-то озарить и объяснить концовку этого не очень уж и доброго хикаята.
***
…еще несколько строк…на последок…
Я хоть и не часто, но иногда стараюсь сэкономить время и заглянуть в тот поселок.
Многое там для меня родное и близкое. Многое для меня привычное. Так же как и жители, так же как и набережная. Люблю я прохаживаться вдоль берега, наблюдать за чайками, сидеть под чинарами, крошить влажный песок меж пальцами, бросать камни в волны Каспия, видеться с друзьями и знакомыми. Говорят, со временем, ближе к старости человека все сильней тянет к тем местам где прошло его детство. Наверное и я, где бы не был, к старости вернусь сюда, в свой поселок, где прошло мое детство и юность.
На днях я ехал туда, там почти нечем заняться, и по тому я обычно прогуливаюсь на набережной или, встретившись с друзьями, провожу время за чашкой чая.
Но в тот раз, посидеть с товарищами как-то не получилось. Мы конечно планировали, но что ж тут сотворишь. Мы уже не маленькие, мы уже не бесшабашные, мы уже совсем не такие, мы изменились или нас изменили…словом, у каждого своя ноша, у каждого своя тропинка. Долго думать не пришлось, да и выбирать тоже как-то было не из чего. Я взял путь на набережную. Море, оно хоть и не ласковая женщина в мини юбке, но в одиночестве не оставит. Можно просто придти, поклонится молча, сесть на камень или бетонную ступеньку и исповедаться. Можно, и еще как, а ты попробуй как-нибудь, слушатель, сразу заметишь как полегчает. Море оно же огромное, так что грусть и боль свою в ней утопить оно разрешит…оно не как люди, оно от твоих разговоров не убежит, не беспокойся…да и если слезы горло давить будут, да ты не конфузься, поплачь, всхлипывания твои оно шумом волн заглушит, а слезы твои со своими солеными водами смешает.
Вот так я и шагал думая о море, по пути здороваясь со знакомыми. Кому руку протягивал, кому головой кивал, словом шел по своей тропинке. До набережной же оставалось метров сто не больше. И вдруг проходя мимо мусорных урн, которые стояли вдоль дороги и прямо таки извергались отбросами, мне под ногу подвернулось что-то твердое.
Я тут же остановился, отодвинул в сторону ногу и увидел пластмассовую игрушку.
Он был немного испачкан кетчупом и наполовину обгоревшим. Но голова и передние ноги четко замечались. Под ногой валялся обгоревший, истоптанный одноухий слон…
…вот так вот господа, дженабы, мусельмани, капиталисты, антиглобалисты, предприниматели, ассенизаторы, шаромыжники, любители упругих сисек, тоненьких ножек, мясистых ляжек, покорных поклонов, шумных банкетов, продолжительных рукоплесканий, а так же бургундского и кубинских сигар. Тут моему сказу конец, финиш, шабаш то есть, ибо все что знал, слыхал, повидал то и поведал. Вам же желаю побольше овертаймов и поменьше бюллетеней. А ты слушатель …береги себя и самое главное свою совесть, ибо она как девственная плева, раз утеряв уже не воротишь, а геменопластика дело не долговечное. Да и не хитрое. Разве что себя в дураках оставишь.
Одним словом, бывайте господа, бывайте.
P/S: Автор выражает благодарность всем: молодому юристу Ш. Гурбанову, управляющей детским приютом Маи ханум, (далее просили не вписывать имена) сотруднику полицейского отделения N-го района, работнику районной администрации, сотруднице жилищно-эксплуатационной конторы (ЖЭК), члену комитета защиты прав женщин, а так же всем жителям той улицы где проживали наши герои, отличному парикмахеру, и тем кто хоть как-то помогал в работе над текстом.
Да, и еще, все выше написанное в этом тексте нездоровая фантазия автора.
А любые сходства лишь случайность.
Баку- Приморск-Inspection Base3-Баку
год 2008-2009
Мини словарь азербайджанизма употребляемый в рассказе.
xikayat- с арабского повествование. Так же применяется как литературный термин у народов Востока и Азии
Bibiheybеt- мечеть, расположенная в Бакинской бухте. относящаяся к 18 веку.
umummilli lider-общенациональный лидер
20-ый участок- небольшой населенный поселок в Баку
analoqu olmayan- без аналога
Aye, sen bunun dalina bir bax! Göt deyileее, şeftelidir, şefteli.
Эй, да ты погляди на ее зад. Не биип, а персик.
şaxta baba - дед мороз
qar qızı – снегурочка
araq- водка
yalvariram… qurban olum ona- умаляю…быть мне принесенной в жертву ему
xala oqlu- не редко используется в форме обращения к мужскому полу, но тут потребляется в прямом смысле, то есть двоюродный брат
Наргин (ныне Боюк-Зире) – остров на Каспии
В начале века там стояла тюрьма, а в период репрессий 1937-38 гг. ряд интеллигентов Азербайджана были казнены на этом острове. Поговаривают, мол,
там аж проводились массовые расстрелы.
Шувалан- курортный поселок в Баку. Расположен на побережье.
muellim- вообще-то буквальный смысл этого слова "учитель", но тут применяется как уважительное обращение к собеседнику
hekim- врач
Lider TV- один из местных телеканалов.
Мусават- политическая партия. Оппозиция.
yaaaaa bu ne- что это такое… мол, не доволен я, вы меня очееенннььь рассердили
(перевод с Турецкого)
Аbi-брат (перевод с Турецкого)
yaniq- сексуально озабоченный
djenab - мистер
йолдаш- товарищ
саол- спасибо/благодарю
миллет- нация/народ
Garabag chay evi- чайный дом Карабах
сehennem- ад
ветендаш- гражданин
башган- главный/старший
Байлова- тут разговор о Байловской бухте, окраина современного Баку, старейший район нефтедобычи
халашка - женщина средних лет. (Хотя, полное восприятие сего слово, осмыслит лишь среднестатистическая азербайджанская душа. Иноземцам нас не понять.)
Рамана- поселок в Баку. Там и ныне находится единственная исправительно-трудовое учреждение ("Женская колония") для женщин.
-
Сперва надумали надеть чулок. Каждому по одному. Натянуть на головы. Самые что ни есть простые, черного цвета. Потом передумали. Хлопот уж очень много с ними.
И времени впустую теряют. Не так уж и просто их надевать. Это в фильмах, банальных американских боевиках все так ладно, а тут не кино снимают, жизнь это, жизнь, тут все по другому. Гораздо сложней и намного поганей. Чулок же надобно у дверей натягивать.
Не гулять же с ним по всему поселку. К тому же риск быть замеченным вдвое больше.
А вдруг кто из соседей в это время будет подыматься или спускаться по лестнице?
Нет, не подходит. Да ну их эти чулки. Возня одна. Решили отрастить бороду. Ага.
Ты слушатель попробуй, не брейся дней десять, а можно и пятнадцать, так после погляди на лицо свое в зеркало, и сравни, похож ли на себя, заметил ли как лицо твое преобразилось. Уж лучше для маскировки и не придумаешь. И дышать легко и видать все свободно, а не через черноту, и горло не стягивает резиной тесной. И в глазок глянув не шарахнутся. Нет, точно лучше, бороду отрастить надобно. Было решено.
Так кто же им что скажет. Нынче в бороде пол молодежи гуляет. Кто от лени, кто желает подражать турецким актерам телесериалов, а кто по своей личной инициативе, и за веру мусульманскую. Ведь пророк (С.А.С) настойчиво проповедовал, чтобы мусульмане держали бороду, дабы от неверующих еретиков, от огнепоклонников и христиан отличаться. И чтобы не противились природе, и чтобы мужчина отличался от женщины.
И друзей Олешки никто не спрашивал, не расспрашивал, когда они две недели небритыми являлись на уроки. Кому же это надобно. Один лгал, что бабушку хоронил.
Ту, которая в отдаленном селе проживала. Другой увиливал говоря, что лень, противится. Некогда ему. Все занят. Никак домой не дойду. Так устаю, что станок в руки взять в ломку. Третий вообще толком ничего не отвечал. Твердил, что бороду держу хорошо и делаю. Мое это дело. Личное. А я может хочу быть сексуальным. Ведь девкам нравится. Так и мне по нраву. Не ваше это дело. Уж лучше своими хлопотами займитесь. А к другим с дурацкими вопросами в душу не лезьте. Во. Хотя, не знаю как тебе слушатель, но я думаю тяжко две недели бороду не сбривать. А ведь чешется, и смотреть за ней надобно начисто каждый вечер умывать, причесывать, не легко это все. Но что ж тут поделаешь, такой был план, так они договорились, так нужно было. Если уж запахло деньгами, тут уж не то что недели две-три, так надобно будет и года три бороду не сбреешь.
Лишь бы потом купюры считывать. Эх…ведь какой иблис, а? И что только не изобретет, только бы человека с пути спутать, да к себе призвав от совести отлучить. Пробежали эти две недели быстро. В это утро, как доложил им Олешка, мать Надежда должна была быть дома одна. Всеволод ушел в школу, а у матери таких срочных дел не предвиделось.
Что же сможет женщина в летах поделать с тремя молодыми, не слабыми парнями.
Да ничего. Свяжут ее, аккуратно только, по просьбе сына, и запрут в детской комнатке.
А место денег и драгоценностей Олешка им подробно рассказал. Оденут резиновые перчатки из латекса и давай квартиру ворошить. Правда Надежда могла бы и не открыть дверь входную. Но Олешка был уверен, потому что итак нынче клиентов у мамы мало, а тут парни молодые, да в бороде, наверняка за деньгами, значит клиента упускать не к чему. Машина будет ждать позади здания. Таксисту знать не надобно. Попросил клиент подождать тут, значит жди. А деньги они заранее заплатили. Так уже шофер попросил.
А может, говорит, вы все разбежитесь, поди потом ищи вас, нет, уж лучше я заначку тута же возьму, да чтобы и на сердце спокойно и вам выгодно. Заплатили старому водителю желтого тофаша не плохо. Можно даже сказать хорошо. Чтобы терпел и не рыпался, а как крикнут жми на газ, так не струсил бы и сел на педаль, и чтобы по скорей, а ведь чем скорей тем лучше, и чтобы след их простыл, и чтобы следы от колес не остались, и чтобы как ветер они помчались, а чего тут им выжидать, получили свои деньги так значит и квиты, а если квиты, так значит и все.
***
Тринадцать схожих гаражов выкрашенных в один и тот же серый цвет, были выстроены в ряд, вдоль невысокой стены. А стена же эта, огораживала улицу от участка надлежавшему детскому дому №N. И для каждого мальчугана этой улицы было честью вкарабкаться на сею изгородь, спрыгнуть на территорию детского сада, и в темноте бегом пробежать до деревянного домика на детской игровой площадке. А дотянувшись онемевшей от волнения ладонью до пыльной поверхности мини деревянного домика, так же скоро, не оглядываясь назад, что есть силы бежать к каменному забору.
Риск быть цапнутым сторожевой собакой по кличке Лорд был высок колоссально. Пробежавший же эту дистанцию считался лидером среди остальных дворовых мальчишек и как минимум месяц его приглашали играть на все уличные игры.
И еще во время футбольных игр между дворами он мог быть капитаном своей команды.
Так же этот герой имел право первым подойти с целью знакомства к юной барышне, приехавшей навестить бабушку с дальнего города всегда холодной страны.
Приезжали, отдыхали, купались в море Каспийском, ели помидоров зирянских, лопали арбузов сабирабадских, лизали мороженное пломбир, грелись под жгучим солнцем апшеронским и флиртовали с мальчишками. Но в один для кого-то прекрасный, для кого-то обычный, а для кого-то препаршивый день, борзо заехали на улицу ту несколько машин с громоздкими колесами и с гулом выгрузили несколько тысяч кубиков прям около того каменного, невысокого забора. И через месяц вдоль стены протянулись тринадцать похожих друг на друга каменных коробок. И даже железные двери у этих автостоянок были выкрашены одним и тем же черным цветом.
А хозяева тех тринадцати строений, те тринадцать новых жителей той старой улицы, кричали, бранились, возмущались и даже грозились, заметив мальчуган взобравшихся на крыши своих стоянок. И после, больше никто не бегал с колотящимся сердцем до покрытого пылью деревянного домика на игральной площадке. И не гонялся уже черный лорд за теми детьми. Да и вообще, давно уже не слышался хриплый лай псины. Померла. Подох пес месяца эдак через шесть, как построили те гаражи. И те юные барышни больше не заглядывали не только на эту улицу, но и в этот город. А зирянские помидоры и сабирабадские арбузы заменили парниковые, и тех парней той улицы тоже подменили, нет их больше, выросли они, выросли и разбежались, посыпались словно бусинки в разные уголки круглого шара, и наверняка в памяти их остались из детского только те дни, та собака с мясистой башкой и тот невысокий забор, барьер между детством и зрелостью.
А улица жила, жила той жизнью, которой живут несколько сотен почти таких же ничем не отличающихся улиц в этой стране. И детский сад тот тоже жил, право почти не так как раньше. И жизнь текла, смывая в канализацию мириады людских судеб. А еще через кой-то время, в конце тех одинаково схожих тринадцати гаражов, где улица кончалась и забор перегибался в левую сторону упершись в громадною газовую трубу, окрашенную в цвета апельсин, с недавних пор появились три мусорных бака.
Ну, если в правду, пора эта настала, когда с визитом в этот поселок должен был приехать сам президент. Проводились предвыборные мероприятия. Вот, наверное, и посчитала тогда городская управа порадовать жителей сим подарком. До этого же, в пространстве между той трубой апельсинного цвета и тринадцатью каменными коробками, было проволокой огороженное место, куда и запрокидывали отходы жители. Летом вонь на улице стояла зловещая. Крысы настолько обнаглели, что свободно и нагло пробегали перед жителями. И собаки завелись не весь откуда. И бомжи сбежались. Словом мусор был повсюду. Но эти три бака помогли. Крыс стали травить ядом, а собак просто застреляли одним предрассветным утром. И вонь уж больше не так резала нюх.
Хотя бомжей от этого не уменьшилось. Наверное, все таки число голодающих не зависит от качества и количества мусорных баков. Тут необходим иной подход.
Но одна псина осталась. Выжила чудом. Или может стрелок не точно целился.
А кто теперь узнает-то? Выходила русская старушка-бабушка псину ту, рану подвязала, холодецем выкормила, молоком выпоила, вот и выкрутилась псина. А соседи-то и забыли про нее, и уж никто и не вспоминал псину с бело-желтыми пятнами.
Вот и сегодня, по обычному принюхивалась средь этого зловонья ободранная, обкусанная, с хвостом обгрызенным, с высохшими болтающимися сосцами, и с бело-желтыми словно блины пятнами биип по кличке Шарик. Жалкая псина шнырялась часами между этими тремя вместилищами человеческих отходов. Пропитание для своих щенков выискивала. Она не кусалась и не лаяла на прохожих, не рычала при виде людей, не подлизывалась в надежде на жирный кусок колбасы, не гонялась за кошками, не выла по ночам на луну, ничего такого не было, просто жители не хотели ее замечать, всеми путями запретили своим чадам подходить к ней близко, никто не бросал ей костей и ошметков. Может вид этой псины так на них действовал, облик жалкой, прибитой собачей жизнью твари?
И вот, в этот можно сказать солнечно-теплый день, Шарик с раннего утра копошился средь тонны мусора и отходов. Он уже приметил что-то и с рвением старался это что-то вынуть из бумажного пакета. Вроде на улице было тепло. Хоть и солнце невозможно было заметить. Нет, оно не утаилось юркнув за облака, его просто не было видно, солнце пропало. Но никого на этой улице это не беспокоило, даже облезлую псину.
Собаки было плевать на все, и на солнце, и на жителей, и на прохожих, их вообще не было видно, и даже на ободранную кошку, словно сфинкс восседавшей на водосточной трубе.
Не думали о солнце и трое небритых, в это же время проходящих мимо псины.
Они-то думали о другом. Точнее давно уже это другое придумали. И сейчас всеми силами старались войти в нужный подъезд незаметно. Хотя и таиться-то было не от кого.
В блок вошли легко и тихо. Поднялись. Все чисто и убрано. Нет запаха мочи, стены выбелены. Перила выкрашены. Дверь направо. Олешка рассказал, что на пятом этаже есть лестница, подымаешься по ней и вот тебе вход на крышу, еще точно такой же на в последнем подъезде. Оба входа всегда открыты, никто их не запирает, да и кому нужно. Вдруг кто захочет антенну свою местом поменять или новую поставить. Поди теперь разыскивай у кого ключ от входа на крышу. По сему и не запирали. Вот только было раза два мальчишки подростки пиво туда протаскивали да охмелев соседям кабель антенн подрезали. Но их поймали, да как положено добрыми, богатырскими пощечинами наградили. Так вот было задумано, что как только дружки Олешки выходили с квартиры, один из них с добытым трофеем спешил на пятый этаж и пробежав по всей крыше спускался уже с последнего подъезда. Выходил преспокойно, и не торопясь отправлялся к месту где их уже ждало такси. Вот тебе и алиби. Мол, если что входили втроем, а вышли двое.
Постучались. Точнее постучался один, который стоял первым, рядом на правой стороне второй, а третий позади тех двоих . Постучался второй раз. Поползли секунды. Напряжение высочайшие. Если вдруг кто дверь откроет, так думается они сразу разбегутся, или со страху ударят того. Но соседская дверь была безмолвна, и чикнул замок той двери перед которой они стояли. Но перед распахнувшийся дверью с дорогой обшивкой вишневого цвета, на них вглядывалась не женщина, не мать Олешки, а отец, заслуженный учитель, Всеволод Андреевич. Вот те на. Вот тебе и случай всякий. Поди теперь разберись что тут поделать.
-А…э…ы…оо…Надежды Васильевны дома нет?
-Нет…она ушла с подругой, а что вам надобно молодой человек?
Даааа, хорошенькую ты нам свинью подложил Олешка, погоди еще, вот поймаю тебя сучьего сына и сам же поимею. Видно только Раскольникам со старушками процентщицами везет. И сестры их где-то шляются, и сами они таки чахлые и топор у него, раз по башке и дело с концом, тихо и эффектно. А тут этот боров в халате.
- А ее сегодня никак не будет?
-Да вроде бы должна воротиться минут через тридцать…вы оставьте телефон свой, я передам. Вас как звать?
Нет, нет, тут уж медлить точно не в пользу. Надобно что-то делать. Оставить все и уйти? Другого шанса может и не быть. Столько готовились, бороду отращивали, все по деталям учли, нет, второй раз точно засветимся или сейчас или…
-Нам бы деньжат хотелось занять. Под проценты.
-А кто вас отправил к нам?
…бля, как придурки торчим перед дверью и тупим. Еще немного разговор повернет не в то русло, и мы точно спалимся. Или кто-то из соседей заметит. Ну какого черта этот мужик оказался дома. Нас же Олешка уверил, что дома мать будет одна.
Олешка рассчитал верно, но после его ухода зашла подруга Надежды, с которой они дружили лет эдак десять, и принесла хреновую весть, скончалась их близкая знакомая и нужно было с нею проститься перед уходом ее в иной мир. Ну что ж, смерть для всех есть, сегодня забирает твоего соседа, а через кой-то день, месяц или год может и твой порог перешагнуть. Всеволод и Надежда вышли вместе. Хотя через минут двадцать Всеволод был дома, благо школа находилась рядом. Его урок был последним, и дети его прогуляли. А Всеволод же оставив классный журнал в кабинете учителей, никому ничего не вымолвив, зачем же школьников огорчать, воротился радостный и возбужденный домой. Отпер своим ключом дверь, аккуратно снял туфли у парадной, обулся в свои обожаемые тапочки, завязал тугой узелок халата и поплелся в ванную комнату.
Умылся, поставил чайник на газ, нажал круглую кнопку в углу плиты, протяжно чиркнула искра и синеватый язычок огня лизнул изножье чайника свистуна.
Залез в холодильник. Достал лимон среднего размера с зеленовато-желтого оттенка. Вынул из ножниц нож, поделил сперва лимон на две части, дальше взял одну часть и начал резать лимон тончайшими дольками. Потянулся к верхнему шкафчику. Открыл.
Взял конфетницу набитую рахат-лукумом и кубиками сахара. Бравурно засвистел чайник. Выключил газ. Выпустил пар из чайника, приоткрыв крышку. Полоснул кипятком заварной маленький чайник с китайскими иероглифами. Насыпал серебряной чайной ложкой сухого чая, накрошил в него мяту, залил кипятком и поставил на газ.
Ополоснул стакан кипятком. Взяв табурет поплелся в спальню. Поставив табуретку рядом с громоздким шкафом из орехового дерева с причудливыми узорами на нем и искрящимся лаком, поднялся на табуретку протянул руку в правую часть и сунул под отверстие между стенкой. Вытянул руку с темно-синим пакетиком. Спустился с табурета, и вернулся на кухню. Налил себе в стакан немного заварки, одобрил кипятком, и медленно вошел в гостиную. Поставил чай на журнальный стол возле дивана, туда же и конфетницу с лимоном, а сам выискав пульт от телевизора и DVD, вынул из пакетика черный футляр для диска, и раскрыв этот футляр, достал оттуда диск и слегка протолкнув его в DVD, торопливо уселся на диван.
В своей далекой молодости Всеволод не был обойден женскими ласками. Ну и Ловеласом его трудно было назвать. До женитьбы с Надеждой у него были некоторые отношения, сношения, ни к чему не обязывающие, в замен ничего не просящие, в основном в тур поездках, в Нальчике, в Сочи, в Москве. Да так по старо дедовскому, да и с женой у него так же было, без всяких там охов и ахов, и без всякого там другого, чего он и сам стыдился. А уж заговорить об этом, пусть даже с женой, пусть даже так, совсем чуточку, все крутясь вокруг да около, и чтобы намекнуть не заметно…нет, душок на это не хватало. Занимались они этим почти всегда в темноте, в лучшем случае в полумраке.
Когда дождавшись сна Олешки, зажигали свет в лампе, ставила жена поодаль от них лампу, чтобы только свет отбрасывал и… делали это в безмолвной тишине, в одной и той же позе, пряча друг от друга глаза. И разговоров в обнимку глядя в потолок после этого не вели. Каждый поворачивался на свой бок и засыпал. Забыв о том чем занимался минутой ранее. Нынче же он покупал диски с порно фильмами и дивился
всему тому, что вытворяли на экране миловидные девушки и накаченные парни.
Вытаращив глаза вглядывался Всеволод в экран. С первых пор все это казалось ему зверством и грубостью. Но со временем он привык и начал чувствовать даже какое-то приятное щекотание. Увы, те времена когда он мог прошли и теперь если он уж даже очень захотел у него бы ничего путного не получилось.
Оставалось лишь разинув пасть смотреть и временами вытирать слюни.
Вот и сейчас, промелькнули имена актеров и актрис на экране LCD телевизора, как внезапно в дверь постучали. Всеволод спешно нажал на кнопку off, упрятал футляр диска под диван и не спеша шагнул к двери. Надежда не могла так скоро воротиться.
Жена не любила когда он смотрел такие диски и жутко психовала.
Как и думал муж, за дверью стояла не супруга, у нее и ключ свой есть, могла бы и сама открыть. Ведь знала же, что Всеволод на уроке.
Через глазок Всеволод увидел трех бородатых молодых парней, опрятно одетых, и понял что они точно к жене за деньгами в долг.
Удар оказался сильным и нежданным. Кулак попал точно в грудную полость.
Благо ударивший хозяина дома был на голову выше, ну и сильней тоже.
Всеволод задыхался, повалившись на пол в коридоре. Он даже не успел закричать или поставить руку. Он вообще не понял, что произошло. Парни быстро толкнув его, ворвались в квартиру, вошедший последним запер дверь на замок. Всеволода они протаскали в спальню, обвязали руки, оклеили рот скотчем и оставили лежать на ковре.
Кажется одного из ребят Всеволод где-то видел. Или нет? В таком положении, ничком на ковре стонать от тяжелого удара в грудь и притом узнать кого-либо…да это только в дешевом детективе возможно…да еще тот был в бороде. Нет, нет, не он, этого просто не может быть…тогда получается…нет, сын не может так поступить. Что же тогда за чудовище мы вырастили? Хотя, минутку, дай поглядеть. Он стоял вторым, за спиной того с кем в дверях разговаривал Всеволод. И теперь, когда тот заклеивал рот хозяину дома скотчем, Всеволод мрачно и покорно вглядывался в его зрачки. Но тот парень точно бы был под гипнозом. Черты лица…он очень напоминал того мальчика, из шайки друзей его сына…родственника уважаемого учителя, который пособничал при поступлении Олешки в университет. Но тот мальчик тогда ему показался очень славным и светлым, а этот кокой-то смуглый, да к тому же борода…нет, не похож, точно не он.
А в это время, ворвавшиеся в квартиру молодые парни, знали, что и где нужно искать.
Сперва они залезли в сервант и, открыв крышку сервиза, наполнили его содержимым маленький мешок. После один из них, сразу же спрятав тот мешочек за пазуху под курткой, медленно открыл входную дверь и носочком ступая на лестничные ступеньки поднялся на пятый этаж, чтобы дальше залезть на крышу. А оставшиеся в квартире двое парней, стали наугад открывать шкафы и все что попадалось им под руки бросать в разные углы комнаты. Посуды бить они не стали, боялись привлечь внимание соседей. Из квартиры с собой тоже ничего брать не стали. А к чему? То, что им нужно они уже взяли. Всеволод, все это время пролежавший на ковре в спальне ничего не видел, ибо дверь комнаты они закрыли. Минут через десять или двадцать, так показалось Всеволоду, переполох в квартире утих. Нависла тишина. А минуту спустя хлопнула входная дверь. Ушли подумалось хозяину квартиры. Ну и слава Аллаху. Могло быть и хуже. Надобно будет, потом одного молодого барашка в жертву принести. А то могли бы и убить, и даже покалечить. Ну что ж, деньги и золото они забрали, теперь будем лежать и ждать Надежду, посмотрим, что она придумает. А вот говорить ей про свои мысли я не буду, да и что рассказывать…мне всего-то лишь показалась. Да у нее сердце разорвется на клочки…родной сын ограбил мать с отцом…нет, я буду молчать, не может такого быть.
Эх, хотя бы рот отклеили, а то вкус от этого скотча уж очень гадкий. А удар то был на славу. До сих пор в груди побаливает. Не уж то ребро поломал сукин сын. И фильм не дали посмотреть, вот сволочи.
Вот в таком положение и с такими мыслями нашла его жена, Надежда Самойловна, когда готовилась открыть дверь своим ключом, но не смогла, дверь сама отперлась, точнее дверь уже была открытой.
Надежда была женщиной сильной, холоднокровной и вдумчивой. Она не стала устраивать истерику и, выщипывая волосы на голове, бежать по всему поселку с криком: “Караул! Ограбили средь бела дня!” Нет, ничего этого не было. Она сразу поняла, в чем дело. Освободить же мужа от липучек было легко. Позже вернулся и сын.
Он был очень взволнован и обескуражен случившимся. То и дело справлялся о здоровье отца, все расспрашивал, все ли у него в порядке, не сильно ли ушибли его, успокаивал мать держа ее руку, бегал по комнате в поисках успокоительного и несколько раз приносил чай для отца.
После мать с отцом отправились к участковому, Надежда решила заявить.
Начальник лично встретил их, и даже предложил им чаю с гвоздикой и клубничным вареньем. В ходе же разговора, продолжительность которого длилась более двух часов,
не выдержав напора вопросов участкового, Всеволод решил поделиться и своими мыслями…точнее про свои догадки, насчет одного из грабителей…а уже поздно ночью того же дня, к ним домой явился сам Кязым. Участковый. Пришел так, словно бы в гости.
Точно бы старый и добрый знакомый, зашел на чашечку чая и душевного разговора.
Кязым, словно почтовый голубь принес весточку от начальника.
И в ту ночь разговаривали они долго. Дольше чем в участке.
Мать, отец и участковый.
Аж почти до самого рассвета.
О чем они говорили неизвестно, Олешка услышать не мог, он уже давно однозвучно сопел в своей спальне лежа животом вниз. Вся усталость дня, все переживания вырубили его от мира глубоким сном. Олешка видел сон, непонятный, смешанный, страшный.
Он видел маленького мальчика с отрубленной головой, в белом одеянии подступающего к нему. И женщину с распушенными волосами цвета крови. Они держались за руки.
Женщина была голой. У нее было отточенное тело, большая грудь с черными сосками
и крупный пупок. Соски кровоточили а из пупка вытянулась и свисла веревка, почему-то смазанная чем-то черным. А в конце веревки болталась на лысо выбритая голова того мальчика. И эта лысая голова улыбалась ему. Глаза у головы отсутствовали.
Их выковыряли. И от улыбки этой делалось еще страшней.
Женщина и мальчик почти уже были рядом. А голова все болталась и улыбалось.
Олешке было страшно. А голова все болталась. Олешка хотел по скорей проснуться,
но он не мог, не получалось, а голова все улыбалось, и они уже настигли…они уже почти рядом…и голова болтается, как маятник и улыбается…улыбается…улыбается.
-
Надежда Самойловна, была женщиной лет шестидесяти, маленького роста, уже посидевшими волосами, с ни приятнейшим лицом и хромой походкой.
Она числилась инвалидом. При ходьбе, левая часть вваливалась на правую сторону тела, и со стороны казалось, словно одна нога у ней короче другой. Вот по сей же причине, она и ковыляла. По этому же ее и обозвали “костыльной”. Она то об этом знала, и уж слыхала, как ее люд простой обзывает, и скажу я, как ни странно тебе может казаться, ей то приятно было, да, да, лестно было, аж радостно. Бывало когда она домой с базара воротится своей всегдашней походкой, вваливаясь на правую сторону, руки набиты сумками, а сумки те набиты провизией, там и фрукты, там и мясо, там и зелень, там и хлеб новоиспеченный. Да как вдруг, как бы даже не хотя, невзначай, незаметно поднимет глаза крысиные, заметит, как при ее виде старушки шушукаются, и аж по губам, по старческим губам прочтет свое прозвище: “ Анука, глянь, глянь, костыльная опять с базара, все тащит, да тащит, сумки да сумки, все никак не обожрется, да куда же ей столько, все закупает и закупает. Аль что у них деньги на дереве что ль растут?
А мои то сколько не работают, день и ночь пашут, да пашут, а все нам не хватает да не хватает. В долгах да в долгах. До конца месяца дней еще десять, а у моих глянь, а деньжат-то уж нет, и все, я им дам со своей пенсии. А что ж тут поделаешь-то, так не им, дык кому же еще? Дети мои, пока я жива буду помогать…” и так чувственно ей становится, так сладострастно, да начинает она ковылять все сильней и энергичней, и крылья бы ей в сию минуту, да чтобы размахнуться прям как птица Каган, да потянуть ноги от земли, и полететь, полететь, отбросить сумки в стороны с фруктами, зеленью да с мясом, да улететь в края золотые, в края богатые, и чтобы много, много, очень много золота, серебра, жемчуга и всего, всего еще чего-то. Но чего еще, она так и не могла придумать.
Сделаю тут крохотную остановку, чтобы оповестить уважаемого слушателя о том, что Надежда Самойловна не настоящие имя нашей героини, и вообще она не русская, не татарка, не украинка, и не малаканка, а натуральная азербайджанка, с логотипом и акцизной маркой. А имя это прикрытие, да так, а на фиг тебе паспортное, тебе же слушатель плевать, Надежда там или Крупская, ты ж в суть вникай, тебе ж сам рассказ больше интересен. А имя ты и сам сможешь придумать, ну, пусть например будет Гюльдесте, а чем не имя, ну или Бадамбура, тоже красивое, истинно исконно азербайджанское имя. Ты думай, думай, может, что и придумаешь, а параллельно рассказ слушай. Так что я продолжу, а то отошли мы опять. Ну вот, кроме как своей инвалидностью, Надежда Самойловна отличалась еще кое-чем. Она была ростовщицей. Процентщицей, если тебе так угодно. Поселок то ведь небольшой, маленький, в этом конце плюнешь так в другом на кого-то и попадешь. Тут слухи-то быстро распространяются. Словно гонит их ветер. Словно грипп птичий или что хуже свиной.
И человеческих жертв от тех слухов не меньше, чем у всех этих разновидностей гриппа. Видно любит народец наш слухи распускать, да посплетничать. И о том, что Надежда Самойловна дает деньги на проценты знали все, ну почти все, и многие ее услугами пользовались часто. Когда банки наши не так в моде были как ныне, напротив, тогда в моде была Надежда Самойловна. Времена то были несытые. Голодал народ. В очередях за хлебом люди сутками пропадали. Тогда не как нынче, да чтобы хлебушка купить, надобно было в длинных и тесных толпах дожидаться. С раннего утра прибегать.
Но не этим все заканчивалось.
А еще, положим смог бы ты купить хлеба, а далее ведь еще до дома нужно было донести. Иной раз подкрадется кто сзади, раз хватит твой хлеб, и побежал по пустынным улицам, а ты беги за ним на голодный желудок, догоняй, коль сумеешь. Да верни хлеб свой, если он его не сожрал на бегу. Зарплату не платили месяцами, да и чем платить, если все в стране замерло. Все стояло, в то время как вверху разгорался ожесточенный бой за кусок жратвы. Обезумев от скоропостижной смерти громадной страны, да получив взамен, тоже, кстати, внезапно, негаданную ранее свободу, начальники взялись за вилки и ножи.
Срочно надобно было разделять стынущую тушу. Ну, как и положено роду людскому, каждый считал себя главным и всеми зубами да когтями рвался оттяпать кусок пожирней и подобрей. Право, не долго им пришлось ж**ы рвать, откуда не возьмись, прилетел сам начальников начальник, аккуратно дал всем кусочек лизнуть, потом погладил по головке, не сурово, нет, а так, словно по отцовски. И отправил всех куда подальше. А иных же, повесил за яйца у входа в его владения, чтобы другим на урок, чтобы знали вперед кто тут вожак, чтобы знали и помнили.
Прежде чем класть кусок в свой рот, нужно обязательно трижды поклониться вожаку, поделиться своим куском с ним, а потом уже, преспокойно прожевывать свою добычу.
Надежда Самойловна же не просила справку с места работы, с места проживания, не заставляла заполнять бланки, приписывать туда номера телефонов половины семьи, приносить с собой еще одного, кто сможет ручаться за тебя, ей всего-то нужен был залог, чуть больше или почти на ту же сумму, которую она отдавала. Надежда Самойловна считала себя человеколюбивым и просила всего-то десять процентов в месяц от общей суммы.
- А мне многого и не надо. Мне бы только Олешку своего прокормить да на ноги поставить, - часто изливала душу свою Надежда Самойловна. Олешка был ее сыном, чуть впереди мы и о нем заговорим, у него тоже имя, как у матери и отца вымышленное.
Ты знай об этом, на всякий случай.
В одну пору клиентов у Надежды Самойловны было очень много. Звонок на двери ее не умолкал часами. А то и ночами. Все ходили, люди толпой приходили, точно бы паломники, стучались, клонились, просили люди, денег просили. У всех проблемы, все хотят жить. У одного сын женится, другому сына от войны припрятать нужно бы, у третьего жена рожает, у четвертого мать умирает, у пятого отец болеет, у всех свое горе, и всем деньги нужны, всем деньги надобны.
В этой стране без денег ты не человек. Ноль. До тебя нет никому дела. Тебя просто будут не замечать. Пустое место.
Вот и приходилось народцу думать да придумывать откуда-то деньжат можно подзанять.
В залог же оставляли ценности, обручальное кольцо жены, золотые комплекты, браслеты, сережки с бриллиантами, кухонную мебель, спальню мебель, сервизы и хрустали, одним словом, многое, что имело цену и все что можно было продать при не уплате задолженной суммы. Муж и сын молча радовались. Надежда Самойловна преуспевала.
В ту пору она близко познакомилась с участковым района. Ибо были некоторые должники, упорно не хотевшие отдавать задолженное. Тут она обратилась к уважаемому Кязым мяллиму и его начальнику.
Вот тогда-то они и сошлись, тогда-то они и познакомились. Ни мало раз и участковый являлся к Надежде Самойловне за помощью в материальных вопросах. Как и полагается, Кязым мяллиму* делались добрые скидки, в надежде на дальнейшие политические отношения. Ибо без покровителя прожить свою жизнь будет трудновато.
Надобно научиться делиться. В этой стране нужно делиться, не поделишь, не прикусишь, не поделишь, сожрут тебя самого, не поделишь, поделят сами, и тебе тогда и корки не оставят. Короче, надежная, дружная связь и общие выгоды.
Знала ли Надежда Самойловна о том, как будут отвечать в судный день перед Аллахом ростовщики и ростовщицы, и что про это приписано в хадисах, мы знать не можем, но, себя она считала верующей. Право, посещала ли она мечеть, совершала ли намаз, или держала ли пост в свешенный Рамазан, нам не известно, но люд простой меж собой поговаривал, мол “костыльная” аж даже в Хадж собирается.
В семье же у Надежды Самойловны уже долгие годы властвовал непобедимый матриархат. Муж Всеволод Александрович, одну треть своей жизни провел в роли учителя труда. Мужик был тихоней, всегда с улыбкой, невысокого роста, полноватый, с розовыми щечками, с пышными усами, иногда потел, когда стыдился, краснел, когда доза выпитого переходила норму, а желтел, когда Надежда Самойловна прикрикивала на него, часто прислушивался к женскому слову, ну и прислуживал порядком тоже.
Всеволод Александрович, как он старался повторять при каждом удобном и не удобном случае, делил людей на три сорта. И с уверенностью брал доказывать, что каждые три индивидуума родились и разделены по некой причине.
Причина та заключалась в том, чтобы работать-есть, работать-работать и есть-есть.
То есть, первый сорт людей пахал и гнул спину ради куска хлеба. Второй сорт пахал, гнул, и потел не известно для кого и для чего, а третий сорт, не пахал, не гнул, не ишачил, не потел, не трудился, в залог же, ел, пил, кайфовал, не часто, но иногда и на биипки похаживал. Так вот, себя учитель труда часто относил к третьему сорту людей, и считал что такие люди как он, не рождены для физической работы, и должны только получать наслаждение от всей вселенной, ибо мир создан для них. Так что учитель труда упорно отказывался трудиться. Видно все-таки не труд из обезьяны человека слепил.
Пол дня Всеволод Александрович проводил в школе, а воротившись домой, отобедав тем чем бог послал, надевал свои привычные спортивные брюки с синей полоской по бокам, свои резиновые шлепанцы, кепку с надписью СССР, и с форсом спускался на улицу, к беседке, где обычно после обеда собирались старики, дабы в домино поиграть, и так, между собой информацией поделиться, поспорить, а особенно о политике.
Любил Всеволод Александрович поспорить, ой как по нраву ему было.
Знает, не знает, читал, не читал, слыхал, не слыхал, а все вталкивался в рассуждения, конкурировал, конфликтовал, сражался, аж устраивал суды, приводил доводы никому неизвестные, возражал словно вот-вот сердце остановится, пыхтел и краснел, от всего его добродушного лица не оставалось и следа, оспаривал свою правоту до потери пульса, одним словом, биипоболом он был каких свет не видывал. У него был талант и аналогов ему уж точно не было.
А еще любил Всеволод Александрович свою республику сравнивать с Америкой. Вот ведь было скажет, а у них так, а у нас вот ведь как. Или они то-то сделали, то-то закупили, а мы ни то и ни другое. У них вот так-то срут, писают, а мы вот так-то. Короче не довольствовал. Вот та самая же неудовлетворенность и привела его в кой то время в политическую партию “ХАЙ-ХАРАЙ”. Со стороны могло бы казаться, что он и в самом деле не согласен с нынешним строем. В душе-то Всеволод знал, что ему тут надобно.
Был он душой расположен к халявщине и казенному добру. В партии его уважали, часто усаживали подле главнокомандующего. Этот союз хай-харайцев родился в тот период страны, когда еще разрешали играть на своем поле властители дум, для рекламы конечно, для виду, для гостей. Спонсировал их один бывший обиженный, кого не успел повесить за яйца начальников начальник, или не захотел, или тот во время откупился.
Одно было известно, что тот теперь захоронился в доме у дядюшки Тома, и что тот ему разрешил проживать там, да за хозяйством его не малым и не средним присматривать, помогать. Видно внес свою долю в тот огород и обыватель наш. Раз уж отказывал нашим властям дядя Том, пансионера своего возвратить. Хотя, может и не просили наши, а так, опять для люда простого театр устраивали. Режиссер-то у нас ого какой был, еще ни такие пьесы ставил.
Вот и приютился там обойденный, взобрался на скульптуры воплощения свободомыслия, укрылся флагом в красную полоску с пятьюдесятью звездочками, обожрался чисбургерами, напился колы, прикурил толстой сигары, и давай из-за океана пачками зеленых купюр своим собратьям и односельчанам посылать, не свои, конечно, свои карманы очищать незя, западло ведь, да ну ее, родину то…туда ее в качель.
Это все человеколюбивый дядя Том, а как же, чтобы в помощь, в борьбе…лишь бы вольнодумие…мол, во всем мире боремся за либерализм…толерантность…мир во всем…а как бомбить Ирак и пленных с собаками скрашивать, да над Кораном и мусульманами измываться, и жидов на Палестину натравлять…так тут можно и промолчать… и язык за зубами…и деньги в кармане…и нефть в цене… и оружие распродано…тут и земля кровью пропитана.
Всеволода же нашего частенько на “парады” созывали. Да и ему самому не в ломку было.
Между собой хай-харайцы парадами именовали митинги. Жрицы то знали, что за скопище будет, так и отвели для них отдаленный стадион на окраине города, так, на всякий пожарный, вдруг голоса их, зевак побольше соберут, смотришь что-нибудь и натворят, иди потом перед фараоном головой отвечай.
Кто же своих пагонов лишиться захочет, нынче без хлеба оставаться мужику не в добро.
А там пусть орут коль по нраву, сами придут, сами и уйдут. Хлопот меньше будет. Ну, оцепление стадиона сделаем, а так трогать не будем, у нас же демократия, свобода слова, интеграция в Европу.
Собирались обычно за два часа до парада. Ждали главнокомандующего. Все были одеты с иголочки, галстуки и все такое. Приходил башган*, здоровался со всеми, распределял деньги, молодым чуть меньше, у них еще не та смекалка, старикам чуть больше, все-таки под дождем стоять придется, себе остальное (больше половины) как никак особо приближенное к самому императору. Далее разливалась водка, если уж очень холодно, или коньяк, если не очень прохладно, ни мало литров пива, если очень уж жарко.
А дальше все по местам, флаги, портрет обиженного, граммофон, и вперед, РОДИНА зовет! По обыкновению, Всеволод Александрович не долго задерживался в такой массовке, через час с хвостиком, он всего-то терялся в среде бастующих, и тихо, спокойно, без шума дойдя до трассы, садился на первый же автобус и прямиком отправлялся домой, не забыв по дороге зайти в магазин дяди Рафига за бутылкой белого.
Спектакль же доигрывали без него. Он и так был актером бездарным. Главное билеты все проданы, исполнителям уплачено, декорация есть, режиссер доволен…за что старались, то и получили…а главное фон создали…так значит все в норме, жить можно.
Но, дни оканчиваются, недели завершаются, месяца кончаются, годы летят, и время берет свое, увы, почти всегда без нашего согласия на то. И сколь бы мы не желали, не все вечно, и что-то должно меняться, перерождаться, во что-то превратиться, так как монотонность превращает людей в бездушных роботов.
Вот и настал черед начальника начальников трон своему приемнику оставить, а самому в вечный и долгий путь отправиться. Так новый же фараон как на трон присел, свои же карты раздал, а там все тузы у раздающего и оказались. Вот те на. Вот вам и игра.
Да здравствует новый король! Ему то ставить пьесы было не по нраву, да и не умелый был он, вот и раздавал карты, да на черное всегда ставил, черней не бывает…она всегда то ведь в цене… а как же, с таким трудом добывается, столько сил уходит, столько пота проливается, от того и дороже, от того и ценится. Вот и прихлопнули хай-харайцев, встряхнули, помяли совсем мало, ну кого и в воронок усадили, вежливо…нет, не грубо, аж до самого красного коврика с золотистыми линиями по краям расстелили. И пошли шеренгой дни не хорошие, злобные…зубастые…кровяные, словно во время вагинальной менструации, народец-то хоть и кутил, да расхаживал по тавернам и борделям, а вот желчь негде было изрыгнуть. Поорать бы им, недовольство свое прокричать, дык нет же места, и толпы тоже нет, и массовки нет, ничего нет, вот и разбежались кто куда.
Всеволод Александрович же не так уж и волновался, не парился. В его миску школа всегда что-то наполняла, а так у него и жена зарабатывала. Так не они, придут другие. Только обязательно во время проснуться и суметь в нужное место вцепиться, тогда можно и нажиться. А от кандалов его тот же начальник и уберег. А то не хорошо ведь получается, учитель, заслуженный деятель культуры, муж всеми уважаемой Надежды Самойловны. И сама Надежда ханум попросила, мол, как же она без отца сынка-то на ноги поставит, трудно ведь. Помогли добрые люди, оберегли мужа, за что и получили благодарения.
Олешка же, как любила звать его мать Надежда Самойловна, был молодым парнем, не высокого роста, лет двадцати от роду. Глаза у него были от отца. А цвет волос, изгиб носа, пальцы рук, и даже форма ногтей на пальцах ног природа заняла у матери.
Души в нем не чаяла Надежда Самойловна. И любила она его, как могла любить любая мать свое дитя. Ну и что ж ростовщица? Ведь мать, мать же. Единственным был он у них. Долго она не могла родить ребенка. Ну бывает и такое, видно не время еще, ведь обязанный родиться до судного дня, появится в сей мир ровно в нужный час.
Хоть у мужа да и у жены все в порядке, а сперматозоид-то, тот самый из миллионов, все никак не доплывет до финишной полосы. Точно бы не по своему хотенью плывет.
И как же она радовалась, узнав о своей беременности. Дитя же всегда счастье приносит, и светлей становится от его рожденья в доме. Аллах всемогущий все дороги перед родителями новорожденного распахивает, чтобы кормили они младенца до сыта, и чтобы в молоке не отказывала мать своему малышу. А кто из этой милости создателя не верно и не по нуждам пользуется, да детище свое плачущим, без еды оставляет, так на его судьбу в этом мире кусок от ада тоже добавят. Пусть не беспокоится.
Тогда же не так сытно жили Надежда с Всеволодом, и на завтрак масла да мёда на добрый батон хлеба уж точно не намазывали.
Родился сын, родился Олешка, так все радовались, все вместе праздновали. Но он оказался последним. То ли они сами дальше не захотели, то ли Надежда более не могла рожать, то ли Всеволод не мог кончать, одно точно, больше у них детей не было.
А после этого должно и вообще не быть. Олешка же рос балованный, да к тому же озорной. Озорство-то его рождалось наверняка от баловства. Вот ты мой слушатель,
сколь бы мне про Заокеанскую цивилизацию не рассказывай, я же, за свое мнение двумя руками схвачусь.
А то, что есть некоторый период у среднестатистического азербайджанского ребенка, от пяти до семи, или от пятнадцати до семнадцати, это уже во многом зависит от индивидуума, когда ребенок должен за каждый неправильный свой поступок получать жирную оплеуху. Но в основном касается это мужского пола.
С девушками вопрос другой. У них этот период начинается с двенадцати.
При этом надобно помнить о том, что наказание должно быть к месту.
То есть объясняемым. Мол, вперед знай, вот за этот-то поступок ты получил наказание.
Теперь ты будешь отвечать за каждый свой неверный шаг, за каждое свое непристойное поведение, за каждое свое неэтичное выражение. Сколь бы не были для родителей любимы их дети, столько же нужно помнить о завтрашнем дне.
Сегодня он не поймет своей ошибки, не будет отвечать за свои поступки, не сможет завтра решать свои поступки как мужчина, не получит сегодня шлепок по шее, завтра тот же удар получите вы, и не обязательно в прямом смысле этого слова.
Есть более страшные и ужасные вещи, нежели кулаком по морде.
И еще, держите эти чертовые деньги поодаль от детских взглядов и рученек.
Покупайте все необходимое для своих детей, только денег им не давайте, не приручайте их к легким деньгам, не допускайте эту заразу к ним ближе. Эти цветные бумажки заражают словно инфекция чистейший ум детей, калеча их на всю оставшуюся жизнь.
Олешку растили как принца мальчика в трех толстяках. Хочешь мороженного?
Вот мороженное, жри сколько влезет. Захотелось велосипеда? На тебе велосипед. Мечтаешь о машинке с пульт управлением? И машинку тебе купим, играйся.
Право к двадцати годам ему купили уже реальную машину, а не игрушку.
Вот и пропадал Олешка сутками за баранкой Мерседеса металлического цвета.
Купила Надежда ему машину в кредит. Легче ведь, так и так деньги дармовые, с процентов закосит, а Олешка в банк и перечислит. На тебе и машинку, катайся вдоволь. Только на бензин у меня не проси. Это уж твои проблемы. Да хоть отец родной. Нынче времена для Надежды не плодовитые, люди разбежались по банкам кредиты брать.
И звонок в дверях не часто звонит. И мобильник до того не умолкавший, редко уж очень оживает.
В общем, взялась мать сына в университет устраивать. Своей-то башкой и так ясно было что не поступит. У него с самого детства башка машинками забита была, а теперь вместо этих игрушечных, появилась реальная и плюс девчата ко всему…пора такая пошла, на каждом углу порнуху продают, а у нашего Айхо смотришь и рога выросли, хочется ведь, хочется тельцу молодому, энергичному, пылкому, хочется, аж невтерпеж. Мать же подумывала, окончит университет, да к тому времени найдем кого-нибудь, да скопим как-нибудь, да протолкнем куда-нибудь, а дальше я свой долг выполнила, пусть уже сам учится летать. Вот только пусть человек думает, надумывает, а мы постоим, руки скрестим да поглядим со стороны, на кой число шарик озорной ляжет.
Вся наша жизнь, она-то ведь игра в рулетку.
Провалил Олешка экзамены, как и надобно было. Просидел свои часы впустую, попил водички, пообщался с девчонками и вышел с форсом из аудитории. А на втором туре его и протолкнули. На те вам и студенческий билетик. Нашему брату еще учиться и учиться, а тут уже и диплом готов. Что же я люблю в этом ханстве? Так то, что тут, коль у тебя в кошеле звенят золотые монеты, так тебе жить в шоколаде, так тебе петь и танцевать только и остается. А все другое, что тебе в нужды…тебе же самому и принесут в золотой миске…и хлебать тебе молоко с рук пышногрудых гурий, и жрать тебе в три горла из серебренных посуд да с серебряными ложками и вилками…одним словом, не жизнь, а рай, рай, тут, на земле, бесплатный рай, без всяких тебе там судов и вопросов, рай без очереди, если уж тебе так угодно.
Становится наш Олешка студентом. Ох молодчина. И собой хорош, и машина у него, и языкастый, и молодой, да что ж человеку на свой век то нужно. Да вот, к книгам его не тянет, нету-с тяги, не до них ему. Там то, в университете том, девчата прекрасные распрекрасные, многие в платьицах цветастых, грудастые, сисечки упругие, попочки округлые, ноженьки в каблучках, глазки шальные, повадки вольные, взгляды наглые, пальчики по кнопкам телефонов беглые. И все тянутся знакомиться, так и сойтись по быстрому, так и выйти замуж по выгодней. Днем прогуляет урок с девушкой, прокатит ее на мерсе своем, в парк бывший нагорный поведет, прижмутся к друг-другу два любящих сердца, а тут, вдруг как дерьмо воробьиное на голову мент из-за кустарника выскочит.
И давай пургу нести про национальную культуру, про менталитет, про Карабах, про общенациональные ценности. Что ж ты окаянный делаешь-то? Что ж ты паскуда вытворяешь-то? Уж ни зазорно ли тебе? Тут же герои наши…тут шахиды... ты ж им обязан, тем что тут свободно прохаживаешься. Как же совесть твоя терпит? Тут же святые люди покоятся. Тьфу, на тебя, тьфу, тьфу. Давай, ступай в отделение, там мы с тобой разберемся, что ты за гнида. Там мы тебя проучим. Там мы тебе расскажем, где раки зимуют и покажем, кстати. Там ты узнаешь! А в конце ты ему пять манат, он же тебе низкий поклон, рукопожатие и залог твоей безопасности на его участке. После хоть эротику снимай.
Провожал Олешка девушку домой и катил обратно в универ, в картишки перекинуться, да чтобы в покер сыграть. Мда, ни мало материнских денег он в той столовой университета просрал. А что еще хуже, долгов на свою шею навязал, тоже прилично.
Когда тебе двадцать, мир кажется совсем не таким как в тридцать, и уж точно не как в сорок. В восемнадцать ты еще не совсем окреп, ты еще зеленый, хоть и энергичный, есть стеснение, ты еще краснеешь при виде голых женских тел по телевизору, и рывком хватаешься за пульт, если рядом люди. Ты покидаешь комнату под предлогом пойти в туалет, когда по телевизору показывают эротическую сцену и рядом сидит отец, дымя сигаретой. Ты сидишь до полуночи, со сладким трепетом ожидая тот миг, страстно поглядывая на часы, лишь бы эти два часа пролетели как пуля, и начался фильм, тот самый, который ты приметил еще неделю назад. Эротический фильм! Ты будешь заниматься онанизмом среди ночи перед телевизором и кончив уснешь с густой спермой на пупке, за окном же будет бить по стеклам осенний бакинский грязный дождь.
И все это будет или уже было у тебя, слушатель, но все это осталось там, на станции восемнадцать. В двадцать же жизнь для тебя более развратна. И откуда не возьмись, появляется наглость, и уж больше нет той краски на лице при виде нагих женских тел.
И пусть даже рядом с тобой отец, ты все-таки сидишь, упершись наглым взглядом на экран, ты выжидаешь, и наконец отец протягивает руку к пульту и переключает канал. Вот она, вот она, победа. Триумф. Успех. Фурор. Долой все преграды на пути. И кажется тебе, что ты самый умный, самый сильный, самый красивый. И никто не сможет тебя в этом переубедить. Все для тебя в этом мире интересно. А особенно жизнь взрослого человека. И если тридцать три это возраст Иисуса, то двадцать точно подлежит дьяволу.
И дьявол был на стороне Олешки. Сатана всегда за спинами молодых.
Всегда за спиной тех, кто может восстать, бунтовать в душе и ставить перед сердцем баррикады. Он на стороне тех, кто мятежник своего мира, он за спиной тех, кто враг себе, кто не согласован с собой, кто не в ладах со своей совестью, иблис всегда рядом, всегда с ними, ведь он тоже бунтарь. Играли порой по три часа без передышки, без отдыха. Собирались в столовой университета, в одном укромном уголке за круглым пластмассовым столом. Ханага дайы несколько лет уже арендовал эту столовую.
И исправно плотил ректору каждый месяц. Раз в месяц захаживал и участковый.
Все было согласовано, все было разделено, все было как по цепочке связано, все давно было продано. Знал Ханага дайы шайку Имрана и его дружков и частенько видел в той шайке и Олешку. После каждой партии ребята хорошо платили Ханаге дайы.
А тот платил им тем, что держал язык за зубами, а рот всегда под ключом.
И отвел для них отдельный кабинет, тот самый, укромный, с круглым столом.
Сдавались карты, судорожно перебирались меж пальцами, делались ставки.
На первых порах, карты в руки Олешки шли хорошие и он много выигрывал. Не малая была сумма. Вот и завелся. Вот и заиграл. А дальше…а что дальше, не уж то ты думаешь, что эти деньги смогут принести добро, а слушатель? Не уж то ты веришь в это, они же пропитаны людским горем, эти деньги запачканы слезами полуголодных детей, эти деньги дьявольская проделка, и нет в них добра. Когда опомнился Олешка, игра была проиграна. А отыграться была не в мочь. Да и долгов набрал аж до глотки.
Вот так вот. Мать ворует, сын пускает на ветер, а если не сын, так муж, а не муж, так внук или внучка точно.
Дармовое богатство-это беспорядочная жизнь, анашой одурманенный разум, иглой проколотые вены, прогнившая душа, кровавые десна и гепатитом зараженное тело, людское тело, окованное кандалами сатаны.
Олешка стал должником. Долг это биипво. Долг надобно отдавать. Долг обязанность. Долг это когда твоя честь ставится в залог. Олешка все рассказал отцу. Тот выслушал. А что он мог сказать, деньги зарабатывала жена. Да и если на чистоту, Всеволоду было наплевать. Он давно уже не думал о сыне, считая, что он вполне взрослый. Всеволод знал, в каком кругу крутится его сын. И даже тайком разузнал, что они частенько прикуривают анашу. Но ему было безразлично, все его мысли были в сытом брюхе и в теплом одеяние.
А в последнее время он увлекся кабельным телевидением, и часто смотрел порнуху на DVD. Нескольких ребят из окружения Олешки он знал в лицо.
Знал так же, что один из них, племянник заместителя начальника отдела по борьбе с преступностью и наркобизнесом. Второй из их круга был сыном не мало известного академика, члена научной академии, и депутата народного собрания. У третьего из ребят, дядя матери работал в Мин. Образование страны, и числился одним из уважаемых учителей района. Вот этого мальчика лучше остальных и помнил Всеволод, а главное помнил на лицо. Ведь проблему Олешки с поступлением в университет решил тот дядя того самого мальчика.
Он дал слово, что поговорит с его друзьями, чтобы они потянули срок долга. Но потом забыл и увлекся своими порнофильмами.
Карты строят преграду перед людьми, между должниками нет дружбы, где есть деньги там отец с сыном во вражде. Тем более в этой стране, где всему есть цена, где все продается, где без денег ты как хлам в огромной свалке. Без денег ты отчужден от этого праздника жизни, ты не ускользнешь через фейс контроль, тебя просто будут не замечать. Ты постоянно будешь в позе раком. Это не природа, где взбирается сильный на слабого. Это не закон жизни. Это вообще не закон. Это не судьба. Это Азербайджан. Это реальность. Тут кто-то всегда будет раком. Тут или ты или тебя. Тут не ты так тебя. Тут не с тобой так без тебя. Третьего не дано. Третьему не быть. Третьего нет. Тут или орел или решка. Тут ни при каком случае монета не станет на ребро. Тут этот вариант отпадает. Тут этому не быть. Тут родина!
Олешка больше не мог встречаться с теми девушками. И тем девушкам больше не он нравился. Теперь у них появились другие идолы, другие вкусы, другие машины и другие члены. Олешка не мог купить анашу, у него даже не было денег купить сигарету. Мать больше не давала денег. Она напрочь отказывалась. Она не хотела. Она возражала. А Олешка же противился отдавать машину. Ему было западло приезжать в универ на маршрутке, ему было западло входить в чайхану и не бросить на стол ключи, пачку сигарет и мобильный, прежде чем сесть и заказать чайник чая. Ему было стыдно, и зверски обидно ходить как другие сверстники пешком. Он не мог понять этого, он не мог с этим смириться, он просто не мог и не хотел принимать это. Это было абсурдом, это была несправедливость против него, это было подло, низко, а главное это было против его воли. Олешка был испорчен, Олешка в свои двадцать был полностью переформатирован, и создателям этой программы были его родители и то общество, в котором он родился, в котором он жил, в котором он рос, в котором он должен был стать человеком. Эта программа функционировала лишь в том государстве, где он являлся гражданином. И таких как он становилось все больше и больше.
Таких, которые брали свое, несмотря ни на что, перешагивая через все, топча всех.
Олешка твердо решил для себя. Он знал, что нужно делать. Он придумал. Он просчитал. Мать не хотела отдавать денег. Пусть. Тогда Олешка сам возьмет деньги. Он точно знал, где мама держит деньги, полученные от заемщиков. Он молодой. Он энергичный. Он уверен в себе. Он умный. Он знает, что нужно делать. Он привык получать все.
Олешка просто обучен брать то что хочет. И он хочет оставить свою машину. Он не хочет отдавать машину. Он найдет деньги. Он уже нашел деньги. Вот они, вот те деньги, вот те чертовые деньги. Вот там, вот в том серванте, на второй полке, где обеденный сервис.
Вот там в большой обеденной посуде из фарфора. Вот там и деньги. Там и заложенное золото. Там и браслеты, там и серьги, там и доллары, там и манаты. Все там. Все в том сервизе. Все рядом. И он возьмет их. Он их украдет. Да, он их украдет.
Они очень надобны. Эти деньги нужны Олешки. Эти чертовые деньги просто как воздух необходимы ему.
-
Надобно было идти вниз от остановки, поперек дороги, вдоль супермаркета “ATMALI”, а метров через двадцать свернуть направо. Она сразу заметила еще один магазинчик.
Но уже не супермаркет, а так, мини маркет. А подле магазинчика первый блок.
Ей туда и нужно было. У входа была прибита темно-синяя табличка, а на табличке той, номер “1”. Пятый этаж, дверь налево. Пятый этаж, дверь налево. Пятый этаж, дверь налево. Боялась? Нервничала? Стыдилась? Не думаю, хотя, бес ее знает, что творится у женщины на душе, решившей отдаться незнакомцу за деньги. Своими же ногами вступить на путь биипский, путь скользкий, и быть униженной личным же достоинством. Уже смеркалось, темнело, тучи толпились над городом, в воздухе отдавало влагой и в ноздри полусумасшедших жителей сего города вонзался приятный запах будущего дождя. Точно бы дождь сигналил полоумном о своем пришествии.
Вот почему Наргиз прошла быстрой походкой рядом с магазином у дверей которого курили две фигуры. Ее вряд ли смогут запомнить. Значит и не сумеют рассмотреть. Или наоборот. Я уже писал выше, что здания могут отличаться, так вот есть разница и между улицами. Эта улица была не из бедных. Вокруг было полно разных дорогих машин.
А в богатых тачках ездят не бедные люди. Дверь была раскрашена в темно-серый цвет.
Ну как и полагается в этой двери был замочный ключ с кодом. Сперва Наргиз чуть не перепугалась поняв, что кажись не может припомнить код двери. Хотя, может и обрадовалась. Был повод, чтобы воротится назад. Но потом как-то смогла себя успокоить и вспомнила номер “13”. Ну что ж, тринадцать так тринадцать. Нужно было слегка потянуть на себя дверь, а дальше силой надавив на ручку открыть. С первого раза конечно не получилось, а со второго дверь поддалась. Блок был чистым, убранным, было заметно, что проживающие в этом здание следили за чистотой. С первого до пятого все стены были раскрашены в один цвет, в светло розовый. На третьем этаже, над дверью была завязана красная лента и пучок сухой травы, видно тут проживали молодожены.
Я почему все так ясно и усердно описываю? Да просто тяну время, пока моя героиня поднимается, и все пытаюсь, хоть как-то передать то состояние, в котором оказалась Наргиз. Я конечно не Достоевский, и не так могу раскрыть человеческую натуру, его психологический образ, переживания, но мне очень хочется это довести до тебя мой терпеливый слушатель. Дверь была ярко вишневого цвета. Наргиз постучалась чуток трясущейся рукой, сжав ее в кулак. По не привычке появилось отдышка. Это бывает, когда долгое время не подымаешься дальше второго этажа. Было темно и тихо.
Похоже все те, кто тут проживали уехали разом, словно сговорившись. Но не прошло и минуты, как послышались шляп-шлеп шлепанцев, и железная дверь ярко вишневого цвета раскрылась, а за ней, из полумрака вырисовалась полная фигура, и попросила зайти, рукой подзывая во внутрь. Наргиз переступила порог, и сразу же за ней медленно закрылась дверь, окутав ее во мрак. Включили свет, в узком коридоре передней стояла женщина лет эдак сорока-пятидесяти, ярко накрашенная, полновато-круглая, не сохранилась она моложе, но не очень и постарела. Большие, но вялые, неупругие груди выделялись отчетливо, ибо вульгарно у ней раскрыта была кофта в области бюста. Большая биип…дряхлая биип…постаревшая задница, выпирающая назад, точно как у морского коня. На шее висел золотой, громоздкий трос, трос в прямом смысле того слова. На пальцах обеих рук, блестели золотые кольца, сверкали и сережки на слоноподобных ушах, и несколько золотых коронок на верхней челюсти. Одним словом; “Золотая мама роза”. Она улыбалась как-то не так…ну, не так то чтобы не искренно…не хочу писать трафаретными словами…смех, такой, вроде маленький ротик, с тонкими губами раскрашенными ярко-красной помадой, удлиняющийся парадируя смех, но параллельно, глаза, а точнее мелкие, черные пуговичные зрачки, вместо того чтобы расширяться, как во время радости, наоборот, сужаются, пристально, с ног до головы сканируя свой объект. И голос ее, этой мадам среднего возраста, звонкий, спокойный, умеренный я бы даже сказал, терпеливый…разговаривает, все время почему-то сгибая шею маленько на правый бок, видно, смотрит на человека, словно собака, овчарка…вот прямо сейчас крикнет хозяин фас и она так и готова ринуться на обидчика, рвануть и вцепится ему в горло, в руку или в яйца, так это уже по ходу дела.
Волосы у ней были коротко отстрижены, тоже кстати цвета золота. Ну, парик это был или натура, с виду так бы и не отличишь, да и не до этого было моей героине.
Наргиз как-то сконфузилась, сделала пол шага назад, хотела протесниться к двери, с хватиться за ручку и… наверное, только сейчас до нее дошло ради чего она тут.
Опять в нашем сказе так и просится на сцену йолдаш совесть. Вот ведь какой а? А ведь и в жизни он такой, все покоя людям не даст, нет чтобы тихонько притаиться, все никак его не угомонишь, так и бьется, все высказаться торопится, встревает где не положено, кара что ли человеческая иль надзиратель души, а то может и плутня дьявольская.
Ну что ж, ветендаш* слушатель, тебе к моим отступлениям не привыкать, так что, следовательно, маленько отойдем.
Давеча я кое-где прочел, что слово проститутка от латинского обозначает раскрыться, показать себя, опустить себя, опозорить. Вот как стало быть получается, дарованной свободой не по регламенту пользуются. Как бы ни хотя, но руку к желтому билетику протягивают. Стыдно, но оголяются! Позор, но бланк подписывают!
-Судить будим товарищи? Ну, активней, активней товарищи, как судим, по шариату или уголовному кодексу республики? Камнями прибьем блудницу-прелюбодейку?
-Камнями! Камнями! Камнями!
-А, вот как вы заговорили? Хорошо, хорошо, решили, камнями. Вот тока, не пожелаете ли узнать, почто она сим ремеслом заняться решила? Аль не интересно вам товарищи? ---- -- Камнями, камнями, камнями!
-А ведь дитя у ней, дитя, а дитя снедь просит, да захворал к тому же, смотришь и помрет, вы же, да вы же, те самые полусумасшедшие жители сего просранного города, вы же не один раз не протянули длань, не посмели ломтик хлеба черствого протянуть, а как на плаху, так вы тут как тут!
-Камнями! Камнями! Камнями!
-Камнями?
-Да, камнями, пусть знает, что дарующий свободу и прокормить сумеет. И не позволено телом своим продавать. Мать молоком своим ребенка чужого прокормить откажется…а тут бесчестие за корку хлеба…не позволено так…как в Коране так и в Ветхом Завете…не дозволено и все.
-Ну, так-с полно, полно, полно, вот она перед вами, прижалась к стене, сникнув головку…
…вот только, что же скажет непоколебимая инквизиция на то, что биипство есть протест против ненормальности социального устройства.
-Дык не инквизиторы мы, не католическая церковь и не исламские ахунды…общество…людское общество…и людское общество должно карать.
-А не людское ли общество создает биипство? Не людское ли общество рождает блудниц? Не людское ли общества…и вообще карать дозволено лишь Аллаху, а общество умеет лишь мстить, к тому же самым подлым, бесчестным путем…людское общества может лишь издеваться…высмеивать…
-Заканчивайте товарищ, отступитесь! Забьем ее камнями и дело с концом, уж больно Достоевщиной тут запахло.
-Пусть! Кому как Достоевскому тут место! Истинно нравственный!
- Да, да, еще какой нравственный…писатель, русская классика, литературная глыба.
Он был ярым игроком в рулетке, эго весь Баден-Баден знал. Он страдал эпилепсией, был не общителен, угрюмый, сидел в тюрьме, избегал людей. До чего дошло, что он все драгоценности своей жены просрал в рулетку. И о кокой нравственности может идти речь после сего.
- Пусть! Пусть! Человек имеет право на свободу!
- Свобода, казенная. Не заработал он ее, свободу эту. Дарована она ему. Дарована.
А что даровано, то вернуть надобно бы. Хоть бы спасибо сказал.
- Несите камни! Несите камни! Несите камни!
-У ней, у этой распутницы нет никого, она одна, она брошена, она раздавлена обществом волков, где правит единый закон: “Загрызи слабого, повинуйся сильному”, на что ей было надеяться?
- Запомни товарищ, лишь дьяволу навеки проклятому Аллахом, не на что положится.
А мы все люди. Мы созданные Аллахом. Так уповай на него.
Так что, товарищ, я попрошу отойти и не мешать. Где же камни? Несите камни!
-Камни! Камни! Камни! - скандировала масса людская.
Вот тебе и диалог на размышление, внимательный слушатель мой, я же тебя предупреждал, с самого нашего начала рассказа, что я всего лишь рассказчик-пересказчик, и только тебе на усмотрение подаю. Воля ваша сударь, после вам решать, подлежит ли прощению да освобождению прелюбодейка иль размазать ее мозг по стене и забить, как собаку…осуждайте…коль хотите ли…а отступлению моему тут конец, значит, я продолжаю свой рассказ.
Не понятно от чего, но свет в комнате Кама не включила. То ли Бармек клешни протянул, то ли хозяйка хаты спасовала лишь бы не спалиться, а может и лампочки срок свой отжили, короче причина так и осталась не раскрытой.
В комнате воздух был спертый. Заметно было, что окна не раскрывались давно.
И от того, что лучи солнца тут были гостьями уж очень не частыми, зал отвергал от себя своей хмуростью и сыростью. Пахло влажностью. Это была небольшая комната, где соединили балкон, убрав перегородку меж ними. Направо от входа в комнату были расположены диван, потрепанные кресла, журнальный столик, а далее, прям почти под оконными стеклами балкона кровать двухместная, с двумя подушками. Слева от входа в комнату, в углу стоял телевизор, а прямо над телевизором эпохальный портрет некой женщины среднего возраста. Все это наша героиня различила после того, как Кама поставила на стол две горящие свечи на тарелочке. Они усыпительно горели, освещая тусклым светом эту угрюмую комнатку, а подтаивающий парафин, стекая вырисовывал сложные рисунки и замирал, не успев проползти до поверхности блюдца.
-Кто эта женщина?
-Эта мая мама. Она была из знатного рода. Мои прадеды были беками.
А мои прабабушки подлинными ханумами. Некоторые здания в этом городе выстроил мой прадед, кстати, на свои же деньги. При советской власти все отняли. Хорошо еще эту квартиру не понятно как смогли уберечь. Вот я хотела было продать ее в прошлом году, так той цены которой я хочу не дали. Да ты знаешь кто мои соседи? Все известные люди тут живут. Это самый элитный район в городе. Тут и прокуроры, и юристы, и спортсмены, и журналисты, профессора, певицы, певцы, актеры…
…Наргиз не слушала ее, точнее она слушала, но не могла заставить свой мозг переварить услышанное, она разглядывала картину.
Некая женщина, богато одетая, не очень уж и старая, слегка улыбалась ей.
Они были чем-то схожи с хозяйкой квартиры. Это маленькая, на первый взгляд не отличимое сходства с портретом, могла сейчас порадовать ее. Точно бы угадав это, Наргиз решила бы самую главную задачу всей своей жизни, тем самым, подарив себе нежданную и неизмеримую радость, потерянное спокойствие, душевное спокойствие, и тогда она смогла бы оправдать себя, смогла бы договориться со своей совестью.
В дверь слегка постучались. Три коротких стука. Наверное, так попросила хозяйка.
Сразу в уме появился мужчина с круглым свисающим животом, волосатой грудью, с пышными усами, с грубым голосом, от него разит пивом, соленой рыбой и сигаретами, он пьян, он потный, по той причине, что поднялся на пятый этаж, торопился, и, войдя в комнату весь пыхтит от возбуждения, на ходу раздеваясь, и даже заметны искры в его искрящихся зеницах. Он берет ее грубо, тяжело ввалившись на нее, он грубо входит в нее, она не может сопротивляться, запах потного тела, вонь рыбы и пива, вонь человеческого тела, вонь униженной души, вонь опрокинутого достоинства, вонь гниющей совести, вонь разлагающейся людской личности, вонь реальной жизни.
Кама медленно встав, пошла открывать. Но нет, гость оказался молодым парнем, лет ему было не более двадцати пяти, немножечко худенький, чуток сутулый, рост выше среднего, лицо открытое, лоб широкий, глаза веселые, собой довольный, и ни чуть не конфузился. Вошел, представился, руку протянул, начал шутить, шампанское открыл, шоколадкой угостил, для Камы и пачку сигарет не забыл прикупить.
-Ну, вот видишь, я же говорила, что у меня клиенты люди порядочные, культурные, и нечего тебе бояться. Так что отдыхайте себе на волю.
Нашептала что-то на ушко клиенту Кама и повела за собой на кухню. Наверное, деньги вперед получать. А с чего бы еще? А Наргиз оставили сидеть одну, ни надолго конечно, на пару минут. Вот тут-то мой сказ про Наргиз довершается. Точнее про то как у ней все начиналось. Выходит, она сумела найти то маленькое звено, что делало так схожими ту женщину на портрете и хозяйку квартиры. Так же понятно, что она смогла упрятать…хотя, знаешь, мой терпеливый слушатель, мое дело рассказать, твое выслушать. Я лично в ответе за себя, и судить кого-либо мне не дозволено, ведь мы сами из того же сгустка крови приготовлены, и в туже сферу вернемся. Вот только до этого раз будем воскрешены и тогда-то вот, мне самому за себя отвечать, так же как всем, ибо в день судный мать от испуга откажется от своего дитя, которое в утробе своем девять месяцев оберегала. В рассуждение сего предлагаю тебе пред финальную часть моего рассказа.
Ибо про начало жизни моих героев ты выслушал, так наберись терпенья мой слушатель, и соизволь дослушать конец сего, не очень-то уж и веселого рассказа.
Я поведаю тебе про одну семью, проживающую в том же поселке, на той же улице и прям в том же доме, что и мои герои.
Не посчитай однако, что это еще одно из моих отступлений, нет, это и есть конец, вот только конец-то этот, прямиком связан с этой семейкой.
И так, тишина в зале, все отключили свои телефоны, свет на сцену, все готово, занавес, начали.
-
А первый шаг делать всегда трудней. Есть страх, неуверенность. Душит она тебя.
Душу скребет, совесть беспокоит. Все спать не разрешает, бессонницей истязает, голодухой изводит, одним словом сплошной нервотреп. В тот вечер то же самое переживала Наргиз. Долго думала, да ни хрена не придумала, ничего в голову не лезло. Отупела, раздулась голова от огромной массы проблем.
Как в пьяном бреду находилась. Началось то все с болезни.
Не сама захворала, нет. Да куда ей, ведь времени то нет-с чтоб болеть. Сынок приболел. Весь день озорничал, по крышам лез, на заборы соседские взбирался, вспотел, майка вся промокла, водой холодной, не кипяченной жажду свою утолил и все воспаление легких! Да хоть свинка, ангина, желтуха, диарея, скарлатина, корь, краснуха или дизентерия, в этой стране болеть страшно вдвойне. А еще сложней, когда у тебя в кармане ни гроша.
У Наргиз же и родни-то почти нет. Можно умереть лежа в постели, от какой-либо болезни. Можно скончаться от инфаркта, от рака, мучаясь от нестерпимых болей, но есть кое что и по хуже, это глядеть как умирает твое чадо, а ты вместе с ним и тогда ты будешь угасать как свечка, таять как воск, волосы поседеют за ночь…держать за руку дитя и биться головой от бессилия...станешь медленно сходить с ума…и всю оставшуюся жизнь, совесть твоя будет будить тебя в полночь…да не соизволит всемогущий Аллах, хоронить отцу своего сына, а матери оплакивать дочь…Амин! Деться было некуда. Врача еще как-то смогла уговорить осмотреть ребенка, не обошлось, конечно, слезами и брезгливым взглядом эскулапа. Но что делать-то с лекарством? Один раз, она с утра пораньше зашла в аптеку, протянула лист с рецептом, получила лекарство в пакете а затем попросила поменять шприцы на другие, а когда продавщица обернулась, ее уже не было.
Этот вариант мог сработать, ну максимум раза два, а дальше, дальше-то что?
Муж был посажен месяцем раньше. Да и что от него толку-то, не за всеми же мужьями как за горой. Порой судьба человека так раком ставит, аж пикнуть невмоготу.
Муж попадается, не только себя, детей, но и его содержать приходится.
Вот тебе и кормилиц. Кстати, таких сейчас много порядилось. Навалом аж.
Так вот, в ту пору Наргиз устраивается посудомойкой. На Байылове* собирают очередную нефтяную вышку, а рабочих там кормит одна мелкая фирма. На быструю руку созданная.
Нужно же наживаться пока проект есть. Вот в той фирме и начинает работать наша героиня. Рабочих было мало. Десять женщин, два шофера и один шеф повар. Всего-то дел. За фирмой же стояли турки. Оплатили шапку контракт менеджеру, выиграли тендер и давай рабочих кормить отходами… химикатами…собачьем мясом и машинным маслом…а что…на то она и родина, чтобы своих обкрадывать да иноземцам карманы набивать.
День проходил медленно, тяжело. Огромные железные листы, в которых за один раз готовились сто, порой и двести кусков курятины, приходилось мыть и сушить до блеска.
А таких листов жирных, порой десять за смену. Двенадцать часов, ровно от шести вечера до шести утра приходилось стоять на одном месте и щеткой железной, в перчатках резиновых смывать густой слой жира. Смотришь фери не помогает, что делать, явится abi* на обход и начнет свое нести “yaaaaa bu ne?” давай руками, ногтями сгребать, тут и о педикюре не вспомнишь, и крем для рук не поможет. Больше половины трудящихся там женщин являлись или вдовами или брошенными, разведенными. То есть сами на плечах таскали свою голгофу. Одна всю смену перед печкой сладкое пекла, другая горячее готовила, иная салаты. Короче говоря, служба изматывающая. А ведь знал, знал истанбульская гнида все про них, и не зря биип старался безмужейних к себе заманивать. Такие заламывать зарплату не будут, хоть что, лишь бы хлеб дети пожуют, остатки ведь остаются после обеда, хоть и не разрешено было вытаскивать, так можно было меж грудью, иль за пояс веревкой, а кто и с securyti договаривалась. Так разум азербайджанский многое может удумать, приспособиться мы всегда сумеем.
Аж если пошло дело о голодных детях, тут и судить некого. Что ж остается миллету, народовластие обжирается, а народные массы сами себя кормить должны.
Так ты слушатель не обессудь. В этой стране самообслуживание выходит.
Османец, хоть и биипил что истинный, чистокровный, на самом деле являлся наполовину курдом. Да к тому же yaniqim* был ярым.
Заходил ночью на обход, чтоб уследить кто да как, что и где, и давай лапы свои курдские распускать. Да стоящим членом в бок тыкать. Одна оттолкнет от себя, другая улыбнется, третья испугается, к тому же если новенькая, четвертая уволится, пятая пощечину влепит, шестая забудет… седьмая…даже не знаю…не всех же в одной кастрюле готовить…не все одинаковы…были те, кто переспали…ради детей конечно, ради куска хлеба…после кровати можно вдоволь красть…поднимет правую ногу, коробку куриных ножек стащит…левую поднимет клетку яиц…раком станет, коробку масла…в рот возьмет еще что-то…одним словом, борьба идет…борьба…звериная война…а взамен ломтик хлеба.
Познакомилась Наргиз в столовой с одной женщиной, Арзу ее звали, а так, между собой Арзушкой кликали. Слиплись две женские души. Почти одинаковое горе склеило их.
Ни что так не мирит людей, как общие проблемы, а женский люд тем паче. Секундные стрелки ползут точно улитка, когда торчишь в одном месте слишком долго. И ноги готовы так и отвалится. Ведь ночью от боли будут допекать, аж глаза не прикроешь.
А тут, есть кому нутро приоткрыть, сердце вывернуть, горем нагрузить, да и время как бы поскорей погнать. Выведали друг другу горести свои. Поплакали, так, втихаря, незаметно, и только видно, что глаза красные. Женщины то не старые, молодые, фигурой сложенные, вот токмо есть морщины на лицах, и руки, пальцы от продолжительной работы с водой сморщенны.
-А давай-ка я тебя с Камой сведу. Разок в месяц постучишься ей в дверь и деньжат подзаработаешь и себя успокоишь. Тебе же мужчина нужен, чисто физиологически…а к ней в основном молодые заходят.
-Не смогу…стыдно мне и страшно.
-А ты не бойся, в первый раз всегда так…потом привыкнешь.
-Не знаю даже…подумаю!
(Рассказчик конечно не мог знать, какими именно словами Арзушка приобщила Наргиз с Камой, ибо просто не мог находиться в то время между двумя собеседницами, ввиду этого приходится составлять выше написанный диалог собственными фантазиями).
Так или иначе, ровно через месяц, как только минует тридцать дней, в тот самый вечер, Наргиз созвонившись с Камой, отправится к ней. Мальчуган приболел. Сильно захворал. Деньги нужны были, деньги для спасения дитя, на лекарство.
Вот ведь как. Значит, не дозволено роду людскому, вперед происходящее узреть.
Делаем шаг с запечатанными глазенками, не ведая и не разбирая, что впереди-то, так и страшась лишь бы не разбить чело об столб. Следовательно, пора бы продолжателю рода Адама задуматься над этим и каждый день Аллаха восхвалять да благословлять и не только за каждые прожитые сутки, ну и за то, чтобы он нас в нашем же пути, часто от тех самых столбов остерегал.
Слезла Наргиз с автобуса, шумно притормозившего рядом с бывшим памятником, бывшему революционеру, бывшего члена Бакинского совета. Памятник-то стоял грозно, правая нога вперед, бывший то, растопырил пять пальцев да вверх возвысил длань. Словно вот-вот и заорет “да…пошли вы все…” а обернувшись, пропадет с глаз, может даже и обидеться. А вот история гласит, что не соизволили ему английские интервенты послать всех нахуй…поймали в Красноводске и расстреляли, 20-го сентября 1918-го года, на территории нынешнего Туркменистана, а более точно, на 207-ом версту между станциями Ахча-Куйма и Перевал. Как смог улизнуть от ингилисов армянская шалава Микоян, и почему не хватило топлива пароходу “Туркмен” отплывавшего из Баку в Астрахань, увы и ах, до этого времени точно не известно.
И вообще, это уже другая история, старый спектакль, давно разыгравшийся, и об этом как-нибудь в другой раз. А у нас с тобой, смиренный мой слушатель, иная постановка, и кажись, мы от нее чуток отстали, так что продолжим.
***
Раньше тут был стадион. Примитивный, без всего нужного, без зеленого газона, без прожекторов, не сиделок для зрителей, не сектора для VIP гостей. Сплошь отвердевший песок и ворота, покрашенные белой краской. Хотя сетки на воротах были, их приносили судьи, когда приезжали судить чемпионатные игры. Да еще побелкой рисовали линии и штрафную площадку. Турнир то в основном проводился между любительскими командами разных районов и городов. Зато болельщиков накоплялось уйма.
Любители футбола стоя смотрели матч, при этом шумно и с восторгом аплодируя своим любимчикам и местным кумирам. Днями же летними, когда жара обжигает все вокруг, и пыльная земля умоляет небеса о воде, когда колючие кустарники, огибающие стадион кругом желтеют от пылающего солнца, малолетние мальчики бегали за дранным мячом, пока не повалятся прямо на песок под жгучее солнце от изнеможения.
Колючки те по сей день там растут. И наверняка будут расти еще много лет, еще не то повидают, еще не мало оголенных ступней кольнут. Корни у них длинные. А поливать излишне, корнями из глубины земли воду высосут. Адаптация у них такова, от матушки природы. Летом от пылающего солнца пожелтеют, а как весна явится, так смотри и выскочат и не потеха им меж каменными плитами. Вот прямо как эта колючка, между ущелья крохотного вытянулась, да аккурат за каблук Кязыма и вцепилась, зубами иглами. Дело понятное, стыки меж двумя облицовочными плитами как надо не зацементировали. Или песка больше нужного в цемент добавили, вот и смыла вода дождевая ограду перед растением наглым. Так что зарос весь парк зелеными колючками. Парк-то этот на месте того стадиона футбольного воссоздали. Времена такие пошли, пора была общенационально наступать. Вот только куда? Срочно требовалось что-либо изменить, создать, построить, реконструировать, переименовать.
Вот только что? Но мы народец не глупый, а очень даже светлоголовый, а как же, мало ли ханов, шахов, беков, начальников, султанов, реисов, мистеров, да djenab* президентов на своем веку повидали. Уж как тут не привыкнуть-то. Недаром в старину старцы наши советовали: “Повидай старшину и грабь село!”. Завозили по началу песка камазами, ну дальше и камень конечно привезли. Местной главе муниципалитета все доставалось на халяву. А почем не выстроить, уж если даром. Да и кто ж у него бабла попросит. Все так и примчались, умилялись помочь, те в основном кто мелким бизнесом детей своих кормили. Сегодня ты цементом поможешь, завтра тебе руку спасения протянут. А не поделишься, так протягивать будешь ноги, невольно правда, в жизни все случается, на то она и житуха, чтобы капканы расставлять. Смели к чертям стадион, а взамен создали парк, так сказать для…даже толком не внять для чего…словом, место для общественного отдыха жителей поселка. Понасажали чинаров, фонтанчик мини слепили (так и не включили потом. Оказывается не то сделали, а разрушать заново жалко, столько сил потратили, и кафель красивый подобрали), карусели еще с советского времени выживших, краской цвета асфальта покрасили (от всего коллектива местного управления спасибо руководителю мелкого магазина хозяйственных товаров, йолдашу* Ширбале Фейзуллаеву, за ценный вклад и самоличную помощь в создании зеленого уголка для жителей и…короче, бла…бла…бла…бла…) освежили аж глаз радует.
Правда уличные фонари поставить позабыли, чтобы парк освещали, а то после десяти ночи, голову от ж**ы не отличишь. Ну, это бывает, это ничего, это везде так, это всегда так, как-то же жить нужно, детей растить, виллы возвышать, лексусы покупать, недвижимость прикупать, счета новые открывать, в магазины товар запускать, шмотки раскупать, не тебе так ему, не мне, так эго родственникам, не нам так им…планида…кому три туза…а кому цифра “О” да озорной шарик, что на сей число легло. С рабочими помог один полковник из рядом находившейся военной казармы. Солдату что в казарме полы драть, что камни класть, что бетон подавать, лишь бы время текло, точно как на картине Сальвадора. В честь кого построили парк, дело не мудрено. И так всем все понятно, и ни тебе мне глаза твои раскрывать да в ухо имя то шептать. Сам врубишься. А вот отстегнули из этого проекта не всем и не каждому. Хотя, если верить слухам, полковник остался доволен, даже своей радостью с солдатами поделился, тушенки прикупил, сигаретами порадовал. Да поможет эму Аллах в его нелегкой службе. Но красную ленточку подрезать сверкающими ножницами под оглушительные аплодисменты местных аборигенов, досталось безусловно самому градоначальнику.
Жарко было на дворе. А на носу день варенье общенационального императора Августина первого. Из деревянных досок пристроили трибуну в центре нововыстроенного парка, не большую, но и не тесную для концерта. Приехали то певцы и музыканты (оплатил все сам мэр, хвала ему и низкий поклон до земли от жителей всего района) пели песни, танцевали, императора с днем варенья поздравляли, зрителей низким поклоном одаривали, да и мэру “саол” за приглашение сказать не позабыли.
Вот в том самом месте, где раньше деревянная сцена виднелась, да на той сцене плясуны и певицы над миллетем глупым глумились, на тот же клочок земли и ступила правая нога нашего с тобой героя в погонах. Ступила и замерла, а левая же к ней и приравнялась,
к правой ноге то есть. Стало быть привычка, закалка армейская. Оглянулся герой, не злобно нет, но и не добро, снял фуражку медленно, да взял в левую руку бережно, а еще с коварством, искрой злобы в зрачках. Вытер пот со лба, чистеньким-причистеньким платком накрахмаленным. В пяти метрах же от него клубился густой дым самоварный, доносился смех и лязгали ложки чайные.
Вынужденные переселенцы не по воле своей, не по своему хотению и не по щучьему веленью, а из-за кровавых когтей войны, потерявшие свои дома, хозяйство и земли, где жили их прадеды, собравшись вместе, точно как одна единая семья, сообразили и открыли тут что-то похожее на ресторан-кафе-чайхана в одном. И ни какими силами не смогли они утопить горя в Каспии. Рана кровоточила, совесть хваталась за кадык, мука ставила раком. Как же теперь проживать в этом мрачном городе, в этом городе полусумасшедших, в этом городе иноязычных, и по сему, только одно могло их спасти, только единственный луч света в полном мраке.
Одним словом, кафе-ресторан-чайхану, они именовали “Garabag chay evi*”.
Прикупили несколько пар пластмассовых столов да стульев. Привезли мини контейнер, повесили на крышу по обеим сторонам контейнера наполовину рваные колонки допотопного магнитофона, взяли на прокат медные самовары, запаслись мешком углей, ну и вот тебе малый бизнес в не большем поселке. Самовары буль-буль, стаканы зинг-зинг, ложки лязг-лязг, ножки дум-дум, монеты дзинг-дзинг, бошки бум-бум…летом столько клиентов накопилось, пришлось удвоить состав обслуживания.
По настоятельным советам и просьбам клиентов, закупили аппарат для охлаждения пива, бокалы, а там подтянулись воблы сушенные, мангал, водочка местного разлива, музыка с национальным колоритом, кябабы, салаты, желтый горох вареный, раки и крабы для солидных клиентов, официантка для менее солидных, а на десерт мороженное. Посетители ржали в полную, иногда доходило и до мордобития, а порой и поножовщиной радовали, но это очень редко, так что скучать не приходилось.
Одним словом, кутил народ. Кутил как надо!
Присел Кязым к одному столу. Подложил подле фуражку. Не понятно почему, взглянул на правую звезду пагона. А звезда-то как бы в ответ и подмигнула, сверкнув под солнцем, словно прям из золота. Быстро подбежал мальчишка в неопрятной одежке, а сам шеф заведения присел рядышком. Поздоровался с майором, конвертик белый протянул, о здоровье расспросил. Мальчишка же поставил чай в грушевидных стаканах, сникерс порезанный на кубики, несколько долек лимона, орехи и кишмиш. Разлил чай по стаканам. Посидели, перекинулись словечками, и оставил бизнесмен Кязыма со своими мыслями одного. Попросил прощения, мол, дела, счета нужно вести, так то и так то, меня вы извините, а вам желаю хорошо провести время, уж если что, так зовите мальчишку он вам все достанет, да и еще, обижусь, если заплатите за чай. Вы наш уважаемый гость, Кязым муеллим!
Ой, как же по нраву было Кязыму, лишь услышит он в свой адрес слово “муеллим*”.
Так и хотелось встать, пройтись, всем себя показать, да наорать на кого-нибудь.
Да чтобы все пресмыкались перед ним, да чтобы конфузились, чтобы какали в штаны от одного его взгляда, срали прямо стоя на ногах и далее копаясь в своем же дерьме хавали запихивая себе в рот. Но что-то тревожило его, что-то внутри, там, где-то в части груди, ближе к сердцу, нет, не боль это, не сердечная боль, и не депрессия, не невроз, не тахикардия, да вот не легко мне слушатель описать в душе происходящие героя моего.
Не дорос значится еще до того.
И не от жары сделалось ему душно. Кажется, не возможно до конца воздух втянуть в легкие, вроде бы дышишь, принимаешь в себя, а вот до места требования не доходит, сам то это понимаешь, отдышка появляется, все зеваешь, чтобы пообъемней кислорода втянуть, и глядишь тоже самое. Раз за разом трудней понять, нервно-паническое состояние, ранее незамеченное, непрочувствованное, небывалое, а ведь страшит, тревожит, так и до сумасшествия может довести. Так и до смирительного дома не далеко. Кипучая смесь свинцом прессует грудь. Вроде бы не колит, а тяжело, тяжко, точно бурлит всякая всячина в том составе не понятно из чего составленная. Вот-вот и сдавит сердце, прям как яблоко кувалдой. Так в чем же дело, слушатель? Что за проказа напала на моего герое? Что за болезнь? Что за беда стряслась с ним? Не знаешь? А вот я догадываюсь.
Аль не уж то совесть его высвободиться наружу просит? Свободы захотелось, мрак подземелья наскучил, влажность замучила ревматизмом, наконец, осточертело ему в цепях отсиживаться заржавелых. Совесть она у всех есть. Злобный ли человек иль добродушный, благочестивый, вор, человекоубийца, банкир, или же сутенер, смысла не имеет, есть и все, вот только надежно ли ты совесть свою припрятать сумеешь? А еще лучше утопить, сжечь, закапать где-то в забытом и далеком уголке, да чтобы жить тебе, проживать судьбу свою человеческую не мешала.
Коль не прикажешь ты себе взять в руки лопату и вскопать гроб для личной совести, так не сетуй на дни свои будущие, не тоскуй по дням своим прошедшим, и не доверяй нынешнему. Аль не угодно ли вам примерить пиджак подлеца ради груда серебра?
Можно, почем же нельзя, вот токмо совесть сперва свою снимите, да на крючок тот рядом с зеркалом повесьте. А то нельзя же, не угодно, не пригодно сей пиджачок под совесть примерять. Тяготить она будет вас, жарко будет вам в ней, не удобно.
Вот, тот самый недуг, что Кязыма на стену лезть пытался заставить.
Это совесть его, совесть ему, своему же хозяину угрожало.
В уме рисовал картину герой наш, все же почти готово, да и еще сегодня новое дело поступило, точнее заявление от одной старой знакомой, по делу ограбления в ее квартире. Постучались в дверь, вошли в квартиру средь бела дня, покалечили мужа, да еще всю квартиру перевернули вверх тормашкой.
Только потом узнали что к чему. После как подле жены попросили присесть и мужа, так тот сразу все и выложил. А проводив их, Кязым воротился в кабинет начальника, а тот и поведал ему свой план, мол, как всю эту заваруху с Наргиз соединить, словом сразу два дела прикроем. Оставалось лишь взяться за дела. Осрамить нечистотами человека невинного, да прожить имущество сироты. Для кого-то дело не благородное, паскудное, а кому-то превосходное, доходное, денежное.
Вот уж если ты отвернулся от Аллаха, может, и простит тебя всепрощающий в день судный, да не потянут тебя ангелы в ад, лупя молотками железными меж ушами.
Нам то смертным знать этого не разрешено и не узнаем мы до дня последнего.
Но, вот если ты совесть свою обманешь, перед совестью своею схитрить пожелаешь, свою совесть отвергнешь, то тогда точно нет тебе жалобы, и гореть коже твоей в огне жгучем,
в огне испепеляющем, в огне cehenneme*, и покров твой будет пылать, чернеть превратившись в уголь, но ее опять создадут да прокинут душу твою в море страданий бесконечных, навечно сжигая и после создавая ее для следующего прожигания.
Тут и оставим мы Кязыма, пускай сидит себе в раздумье перед стаканом остывшего чая, пусть посовещается со своей совестью, может взятку будет предлагать, или нет, лучше бакшиш, мол, йолдаш совесть, ты на этот разок промолчи, не дуйся, не высовывайся, а в другой раз я с тобой точно посоветуюсь, ну клянусь своими погонами, честное милицейское. Обмозгуй Кязым, ты свою роль в этом рассказе жизни сыграл, ты нам больше не нужен, с тобой мы закончили, более слушатель мой о нем ты не прочитаешь. Пущай сидит себе, пес с ним, вот только для полной картины, на правах главного режиссера сей ленты, добавляю еще Адажио соль-минор для струнных инструментов и органа, великолепное творения Альбинони. Превосходный выбор, не так ли дорогой мой слушатель? А над головой его, то есть участкового, с левой стороны образ полоумного мальчика, а справа его мать, униженная мать проститутка. И все это в прямом эфире. Какой спектакль, а?! Какая постановка!
Все, нужно завязывать с бурением, нефтью, фирмой, трубами и всем остальным. Прямиком в театр, лучше сразу в Русскую Драму.
Так, видно опять я отплыл от рассказа нашего. Мне то сей хикаят доканчивать пора бы. Больно замучился я с ним. У меня же день не как у Кязыма расписан, и на хлеб я зарабатываю не как некоторые (упаси Аллах), а руками, в особенности же правой рукой, ибо не левша я, от того и вынужден работать правой рукой. Башмаки цементные закручивать, протекторы открывать, дрифт делать…одним словом, гражданин слушатель, потерпите еще немного, я почти уже докончил.
Вот еще несколько страничек и THE END.
Вперед маэстро, вперед… на сцену… ваш выход маэстро…так, зрители собрались…освещение…какой превосходный фрак…все сосредоточились…все готовы… оркестр труби…алле…”Триумфальный марш” из оперы “Аида” Верди…вперед Азербайджан…разгромим врагов наших…вперед к солнечному будущему…вперед к свободе…демократии…Карабах наш…свобода слово…нет коррупции…трахнем по тоталитаризму…трахнем…всех перетрахнем….кажется, яяяяяяяяяяяяяяяя медленноооооооооооооооооооооооооооооо схожуууууууууу сууууууууууууууууууууууммммммммааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа.
-
Районное отделение полиции иль попросту ментовка, оккупировала первые два этажа девятиэтажного дома. Жилое здание безнадежно было расчленено между обитателями и правозащитниками. Благо благотворность от блюстителей порядка, создавших в этом доме гнездо, было огромное. В особенности, прямо таки от радости не слышали землю под ногами более половины жителей женского рода.
Причина была весьма тривиальна. Кулачная расправа со стороны главы семейства по отношению к жене, вовремя не принесшей стакан чая, моментально, почти сразу же после колотушки и вопля последовательницы Евы, финишировалась прямым вмешательством архангелов с резиновыми дубинами. А на утро, буйствовавший мавр раскрывает с трудом слепшие веки, голова разрывается от выпитой ночью водки, и тело ноет от побоев.
Жена же, любящая, всегда верная своему мужу, среднестатистическая азербайджанская домохозяйка, в измызганном фартуке с большими жирными пятнами, вся в слезах, шмыгающим носом, с опушенным взглядом, перманентно, как-то сконфуженно, сминая кончик замызганного передника, просит, умоляет участкового отпустить ее мужа, кормильца и отца ее детей.
Дескать начальник, что было то прошло, дело семейное, не в первой, устал человек от забот и проблем, от работы тяжелой, от долгов, от болезней, от соседей, от окружающей среды, от пробок на дороге, от концертов бесконечных, словом, выпил чуток вчера на свадьбе, за друга радовался, домой пьяный добрался, а я дура окаянная, чтоб меня кипятком ошпарили, забыла чайник поставить, да чай мужу подать. Вот и получила кулаком по лбу и ногой по почкам, так мне и нужно неблагодарной бабе, непристойной женщине, муж то ночь день вкалывает, вся для нас, для меня, для детей, для страны, для президента, для развития экономики и нефтегазовой промышленности.
Отпусти реис*, пожалей, не губи мою семью, не оставляй меня без мужа, не ставь детям моим сиротскую печать, не гаси свет в моем окне, не оставляй меня без мужских ласк, быть мне платная женщинаой на века, денег дадим, то что есть, начальник с жалься, “yalvariram…qurban olaram ona*” (взглядом показывая на огромный портрет покойного президента, что на стену прибит прямо над головой участкового).
Высвободить нарушителя общественного порядка для реиса* нипочем.
Но есть же справедливость, понятие долга возложенного на тебя, в конце концов, есть уголовный кодекс Азербайджана, и все, в том числе и он сам, начальник, должен повиноваться…плюс ко всему, муж то твой, вчера матерился как сапожник, людей беспокоили в час ночи, вот соседи на вас пожаловались, заявления с подписью предоставили. Детей разбудили, у бабушки Месме на третьем этаже, ваша соседка, так у нее чуть инфаркт не случился, испугалась старушка, переволновалась, скорую вызывали, ели смогли вернуть к жизни, слава Аллаху.
Еще разные слухи ходят, типа твой муж анашой увлекается, мы конечно все проверим, кровь на анализ сдадим, мочу в баночке в лабораторию пошлем, но ведь нельзя же так, и вчера якобы, он тоже под наркотическим влиянием находился, а это уже другая уголовная статья, строго карается законом, по оперативным данным имеющихся у нас, стало ясно, что он не только сам употребляет, но и занимается поставкой, продажей, сбытом. Словом, все это, тихим, приглушенным тоном, надев на лицо маску неизвестную по счету (что-то между 32 и 45-ым), маску патриота до помешательства преданную своему народу, миллету*, стране и президенту, начальник рассказывает жене потерпевшего или потерпевшей жене (в этом инциденте, не имеет никакой разницы, и почти ни на что не влияет. А главное, цифры, числа, сумма не изменятся, а если даже… то очень мизерно).
Небольшой поселок, взбодренный не далеко от Цементного завода, оканчивается у моря. Хотя вообще то Каспий не море, а озеро. Но уж если кому угодно, то ради Бога, пусть даже океан, мне ни холодно, ни жарко. Да и рассказ не о том.
Живет себе, поживает поселок тихо, мирно, криминала сурового как такового не наблюдается на радость начальнику отделения №N, ну тот, который в своем кожаном кресле на втором этаже жилого здания расположился. Редко так, самую малость, буянят, бузят огненной воды испив, гости, те кто на свадьбу приглашены в дом торжеств «Xezer». Ресторан-то, почти в притык построили, да, да, совсем рядом.
Выпил чуть больше нормы, не тем закусил, вовремя воздухом не подышал, ударило в голову «ХAN» araqi*, так тебе и надо, ненароком голос повысил иль всего-то рядом пройдя не поздоровался с пагононосителями, доброго вечера не пожелал…все может быть, бухому море по колено. Так доставай манатики или телефон мобильный, звони, перезванивай знакомым, родственникам, тем кто повыше уселся.
Уж если бывает, мало ли что, номер не отвечает иль абонент в зоне недосягаемости, то…опять же деньги, а может еще что-то придумаешь, одним словом, Аллах в помощь. Сидят двое. В просторном кабинете. Прохладно, монотонно гудит кондиционер «Mitsubishi». А чтоб попасть в кабинет, нужно войти на территорию участка.
Там у входа мини фонтанчик, беседка в тени деревьев. Пройти по коридору длинному. Остановиться перед бюстом покойного президента. Свернуть направо. Опять коридор. Снова поворот, теперь уж пожалуйте налево. Вот тот кабинет. Дверь, точно из орехового дерева. Табличка позолоченная на дорогой двери. POLKOVNIK: PADSHAX. A. S.
Вопреки обыкновению, распластавшийся в недешевом кожаном кресле, начальник отделения не толстый, а очень даже тощий мужчина, с сединой на висках и стопкой усов над тонкими, почти не различимыми губами. И пьет начальник не чай в стакане армуду*, а прохладное пиво, прям с горла из запотевшей бутылки “Старый Мельник”.
Шикарная мебель. Персональный компьютер слева, ближе к окну, ни единожды еще не включенный с момента покупки и установки в кабинете. На столе золотая ручка, глобус мира из хрусталя, папки, телефон, маленькая фотография Министра Внутренних Дел в позолоченной рамке, портрет президента немаленького размера, как и полагается над головой. Справа, в углу на стене громадная карта страны, флаг, а так же Коран, тоже в позолоченном переплете, в книжном шкафу, рядом с конституцией и уголовным кодексом республики.
Напротив сидит участковый Казым. Можно назвать не пожилым, но и на молодого давно не смахивает, агрессивный, нервный, контуженный в первой карабахской войне. Средний рост. Короткие, накаченные руки бывшего борца. Маленькие, словно пуговки глаза. А под глазами тени черные, кажется, специально краской намазал, для маскировки. Сидит спокойно, непринужденно. А с чего бы волноваться? Не в кабинете же министра.
Полковник левой рукой рисует на белом листке множество квадратиков. Усердно раскрашивает их внутренность. Затем начинает чертить новый квадрат, вдумчиво всматриваясь в очерченное. К тому же, Кязым близкий родственник полковника.
Они почти братья. Двоюродный брат. С материнской ли стороны иль с отцовской, нам знать не положено. Да и смысла не имеет. Раз уж с одной семьи, то все, тут все разговоры оканчиваются. Сиди тихо, мирно наблюдай, да аплодисментами, овациями иногда одаривать не забывай. И еще, слюни, слюни товарищ не распускай, придержи.
Порой, хватает и того, что двое могут оказаться из одного аула. А тут, кровная родственность.
- Кязым дело-то, вот какое. С начала месяца переходим в усиленный режим работы.
Письмецо я получил…сверху, - полковник на секунду придержав ручку, всей своей мимикой, особенно глазами указывает на потолок.
- Думаю, напоминать тебе о предстоящих выборах не стоит. Мы должны сделать все от нас зависящее…для того…словом, все должно пройти безмятежно. Ты свое дело знаешь, я в этом уверен. Но поручения от меня обязан получить. Так же как и я…от своего.
Первым делом, изолируй всех кто с длинной бородой.
Увидел бородатого не думай, сажай, после выборов отпустим. Придумай любой предлог. Они на данный момент самые опасные. От них всего можно ожидать. Пусть посидят чуток. Книжек почитают. Может, образумятся. Как только все кончится, так ради бога, пущай гуляют. Я человек религиозный и против Ислама не выхожу, но нам детей с тобой кормить надобно, да службу свою с совестью нести. Прикройте все кафе-притоны. Сажайте всех барыг. Создайте облаву. Ловите биипей, удалите попрошаек. Пусть на каждом сантиметре поселка прогуливается несколько постовых. Патрулируйте по ночам. Внимательно следите за всем, что происходит в мечети. Пускай постоянно большая часть наших очесывает участок вокруг мечети, в случаи чего, быстро реагируем, отправив туда всю оперативную группу. Я уже говорил с дорожной полицией, будем дороги патрулировать. Следите за тем, чтобы молодые не собирались в кучу. Не гуляли большими группами. Накройте все домашние очаги разврата. Их адреса есть в списке.
Я уже распорядился отдать их тебе.
Собери всех своих стукачей и накрепко прикажи им держать уши в остро.
-Хала оглу*, куда мы их всех денем?
-Казым, меня это не касается. Да хоть на остров Наргин* отправь.
-Рейс, в КПЗ место не хватит.
-Меня не хляет. Спрячь их в своем доме. В подвале своего особняка. Словом думай сам,
Но до выборов, чтоб духа их тут не было, на нашем участке то есть.
Слушай дальше. Проведи санитарную проверку. Пройдись по магазинам, столярным цехам, Интернет клубам, Playstation салонам. Зайди в салоны красоты, посиди в чайнах, поговори с хозяевами шашлычных, домов торжеств. Бывай у цирюльников.
Постричься тебе не помешает и так денег не платишь. Заходи в школы. Переговори с директорами и завучами. Никаких заявлений пока не принимай. Уладим все тихо.
Держи под контролем всех подозреваемых. Поспорили двое, бери обоих. После выясним. Если найдется не опознанный труп, быстро спрячьте, можете выбросить на другой участок, главное подальше от нас. Лучше все-таки, где-нибудь упрятать. А то патом еще, шуму не наберемся. Тот раз в соседнем районе такое придумали, чуть всех не посадили.
Сбили одного когда кортеж с высокими чинами пролетел по трассе, а труп вдоль дороги оставили. А они, соседи наши, возьми да не поленись и брось на другой участок, мол, нам это не нужно. Знают ведь, не раскроют, видели кортеж, что ж тут делать, пойти в министерство, всех за шиворот взять и приговор прочесть? Ну, тут и началось. Родственники покойного тоже оказались не из нижней касты и стали все узнавать, выяснять, выведывать, виновных искать, у кого бы больше оттяпать, отобрать, за счет своего умершего монетки получить. Так что, будьте внимательны.
У меня выборы на носу и мне нераскрытых уголовных дел на данный момент не нужно. Не в наших интересах.
И еще, Казым, подыщи двоих-троих, тех, кто нам уже не нужен и проку от них никакого.
У кого есть судимость или грех недавно забытый.
- Есть одна, - Кязым как- бы очнулся от оцепенения. - Наргиз звать, проститутка она.
- Так, давай подробней. Сколько лет? Где проживает? Есть ли судимость?
- Женщина, лет 28-30. Живет около конечной остановки. Рядом с общежитием. Вдова.
Два раза была замужем. За решеткой не сидела. Имеет шестилетнего ребенка. Мальчик. Кажется, чуток умственно отсталый. Родила от второго мужа. Живет одна в двухкомнатной квартире, от мужа осталась. Первый, увез ее в Россию, был на десять лет старше. Что-то у них там не получилось и она вернулась, прожив с ним не больше года.
Второго посадили. Занимался продажей анаши. Был контужен в первой Карабахской войне. Числился инвалидом. Продолжительно пил. Приходил домой пьяным.
Часто дебоширил. Соседи тайком жаловались. Высказывал свое недовольство политикой республики, государем. Взяли с поличным. Второй год тянет. Сама подозреваемая занималась проституцией. Прикрываясь массажным салоном. Дала объявление в газете, мол, принимаю у себя на дому. Со всеми удобствами. Делаю все виды массажа, оздоровительный, расслабляющий и прочее. Час тридцать манат. На ночь не принимала. В основном в день к ней приходило не больше трех-пяти клиентов.
-Профилактику проводил?
-Конечно. Правда я был десятым клиентом. Чуток опоздали. Дезинформация была.
А так, поговорил, прочитал ей законы, посоветовал вернутся в коллектив, в семью.
Был составлен протокол. Платила все исправно, вовремя, такса была как и на всех…до недавнего времени.
-Что случилось?
- Отказывается плотить. Говорит завязала. Просит оставить ее в покое.
-Понятно, - полковник смял полностью обрисованною кубиками бумажку, - родственники, близкие есть?
-Нет. Мать умерла давно. Отец их бросил, когда она еще ходила в первый класс.
До недавнего времени жила со свекровью, но и ее похоронила. Как только сына взяли, так и через несколько месяцев старуха померла.
-Пойдет! Делаем вот как…
***
Мальчик очнулся, точно незримой рукой растолканный.
Резко открыл глаза в пугающий мрак. Майка была влажная. На детский лоб подступили
мириады холодных капелек пота. Простыня и мутно-желтого цвета одеяло сползли с постели. Часы мирно тикали, минутные стрелки показывали третий час ночи.
Мальчик напрягся, почувствовав нехватку воздуха. Испугался. Глубоко вздохнул.
Руки заледенели. Сердцебиение участилось. Кровь завибрировало в висках.
Встав с постели, точно слепой шаря перед собой, медленно, слегка ступая на пол, мальчик двинулся вперед, к окну, вытянув руки перед собой, похожий на сомнамбулу.
Дошел до подоконника. Слона не нашел. Медленно опустился на корточки.
Поискал под подоконником. И там не было. Повернулся, напрягая глаза. Встал на четвереньки, поискал под тумбочкой. Нашел. Отрадно выдохнул. Прижав к груди выродка спрятался в углу, за старой стиральной машиной. Поцеловал пластмассовое животное, прижав единое ухо к теплым губам.
-Выродок, мне страшно. Мне очень страшно. Я хочу к папе. Давай убежим в Африку.
Не скажем ни кому, даже Орхану. Там много лесов, спрячемся средь листьев, построим себе дом на пальме. Будем кушать фрукты. Ты познакомишь меня с королем обезьян, с мартышками, покажешь изумрудный город и всезнающего филина. Я трусишка.
Я видел во сне, как маму повесили на люстре за косы, и много дядек усатые, злые, ругают ее, плюются на нее, писают, показывая свои писулки. Потом, злые дяденьки достали из карманов ножи и начали пороть маме живот. Они толпой втыкали в ее кровавое тело множество ножей, продолжая ругать, плевать ей в лицо. А я стоял и смотрел, без движения, я хотел крикнуть, позвать на помощь папу, но тетя Сенем, прижала мне рот ладонями, не давая крикнуть, и в какой-то миг мне стало не хватать воздуха. Но я не сдавался и в тот момент заметил, как из окровавленного, кровоточащего живота мамы вылез красный комок мяса. Комочек медленно, словно жвачка, тягучи, повис в воздухе несколько минут, как маятник покачался и тяжело шлепнулся на кровавый пол, прям в центр комнаты под люстрой. Тятя Сенем все так же не давая мне дышать, показав на красный, слизистый сгусток, объявила, чтоб я познакомился со своим братиком, с тем самым кровавым куском, выпавшим из живота мамы. Я снова пытался крикнуть, но мой голос был не слышан мне. Я хотел укусить руку тети Сенем, убежать от нее,
сказать ей какая она вредина, спросить, почему не допускает, чтоб я помог маме.
А в это время, потные, вонючие, мерзкие, жестокие, гадкие дяденьки, с круглыми животами, огромными глазами, кривыми зубами, кровавыми руками выхватив свои черные, толстые свисающие пиписки, ручьем писали на красный комочек, встав кругом.
***
Был душный, надоедающий, липкий летний вечер…или нет, стоял томный, долгий, шумный…а может так, коротко, почти в два слова…и вовсе подходил к концу ошпаренный солнцем день? Заметил ли ты, слушатель, как не легко описать словами реальность?
А тут всего-то нужно вкратце изобразить летний вечер, скажем так, фон создать для нашего персонажа. Вот, ходи теперь взад вперед, в час-то ночи, чтобы довести до тебя словами тот летний вечерок, когда Кязым, один из главных героев рассказа нашего, вышел прогуляться по набережной, да в голове своей не пустой, к месту замечу я тебе, кое-что обдумать намерился. Шиш тебе, не дождешься, я то за свою писанину ни гроша не заработаю…ага и квартиру не дадут (особнячок такой малюсенький в Шуваланах*…ну, гектаров пять, а зачем мне больше) значком депутатским тоже, кстати, маленьким, блестьящим не порадуют и в союз писателей не пригласят, одним словом, мне то на хрень себя утруждать, да душу свою терзать.
У нас и так писателей, художников и вообще творческий люд не уважают и квартиры токмо певицам и певцам даруют, чтобы похлещи царскую корону лизали и скипетр когда нужно подавали. Пишу же как могу и если тебе не нрав… дык повторяться не стану…а книжонку я все таки напечатаю! Во, во, злой я, злюка, так что слушай дальше.
А вечерок то был самый ни на есть привычный, задолбавший жителей комарами и вонью моря, до глубины заполненного дерьмом. Вы то думали? Аж целый Баку туда срет, чем же он должен благоухать, не фаренгейтом же? Кязым вышел из отделения и, словно, не замечая окружающих спустился к побережью, а еще точнее к парку.
В этот вечер людей тут хватало. Уставшие от сухого воздуха малазийских кондиционеров и липучего летнего дня, жители поселка толпились у входа в парк, точно бы антилопы гну спешат к водопою. Почти у всех на руках, от мало до великого, шуршали пакетики с надписью “ЧИКО”. Эти семечки в пакетиках были мелкой радостью каждого среднестатистического азербайджанца, будь это девушка или парень, старик или домохозяйка, muellim* или hekim* все, все, все, дружно, синхронно, радостно, грызли семечки, посадив свои целлюлитные ж**ы на каменные плиты. И казалось, ни что не тревожит этих людей, ни кризис мировой, ни падение цен на черное золото, ни выборы, ни политика, а только семечки, семечки и еще раз семечки…килограммами, тоннами огрызенных семечек, кожура везде, барханы от кожуры…черные холмы и не одного мусорного ведра. Вот оно, вот мой слушатель подлинная культура, эстетизм, интеллигентность, цивилизованность и мировоззрение.
Кязыму же было наплевать. Он не замечал ни кого. Вокруг смиренно шастала шайка подростков, то и дело с опаской поглядывая на участкового, как и полагается, с отвращением, а некоторые даже с испугом здоровались с ним, в знак кивая головой. Кязым не реагировал! Он думал…
…стоп кадр! Так, граждане, расселись, все по местам, прошу внимания, тут будет малюсенькое отступление от темы. Настоятельно прошу всех, не нарушайте тишину, будьте чуток серьезными. Вот вы молодой человек, да, да, вы, слева в пятом ряду, перестаньте чесать яйца, тут вам, конце концов, не чайхана. Относитесь уважительно к остальным слушателям. С виду то похожи на солидного, городского парня, а ведете себя как...
А еще мы боремся против истребления чушкаризма! И как вам не стыдно!
Ой как вам не стыдно! Разве этому учил вас дед и отец? Ты погляди, окинь взгляд назад-то, поверти своей пустой башкой, разве такими были прадеды твои, неужто Шах Исмаил играл яйцами ведя войска на смерть за родину.
-Что? Ах вы еще грубиян…да пошел ты!
Премногоуважаемый слушатель, вернемся к нашему сказу. Как я уже заметил, тут мы сделаем мини остановку, передышку, пикничок на обочине. Бросим рюкзаки, установим палатку, вывалим кастрюльки, разожжем костер, вскипятим чайник, картошечки в уголь зароем, сварим уху и с умной физиономией послушаем меня. Хотелось бы перед высказыванием мыслей героя нашего Кязыма, кое о чем тебя, слушатель мой уведомить.
Предупреждаю, являясь повествователем сего хикаята, не отвечаю за мысли персонажа Кязыма. Ибо немыслимо судиться из-за пустых доводов. Тебе, слушатель, будет представлена версия, но, не хотелось бы повторяться, еще раз осведомлю, сказочник выдвигает всего-то вариант, ни чем и ни кем не обоснованный, не доказанный ибо понеже не одарен читать мысли людей. Ну разве кто может сообщить, о чем грезил Маркс, когда сидел на унитазе или про кого думал Дали во время онанизма…а, слабо?
То та же! Добавлю к сказанному, с хиромантией не знаком, черной и белой магией не увлекался, а так же не гадаю на кофейной гуще, с экстрасенсами не дружу, к психоаналитикам не хожу, гадалок презираю, алкоголь не употребляю, к психологу не показывался, сифилис не цеплял, Lider* не смотрю, в Мусавате* не состою…но иммигрировать желаю…от всей души и с пребольшим удовольствием…хотя, это уже отдельная тема. Да, чуть не позабыл, ниже изложенное бумаготворчество запрещается использовать в суде, печатать и распространять без ведома, а так же согласия автора. Карается законом и считается унижением авторского права и человеческих чувств.
В случае не послушания, автор предупреждает, что будет жаловаться во все возможные инстанции, включая МВД, МНБ, УРБ, НГДУ, НЗС, МАССАД, ШТАЗИ, ЦРУ, ФБР, РСФБГНДИМСДЛ, ОБСЕ, группа МИНСК, ЮНЕСКО и BP.
Любые сходства всего лишь совпадение, пытки придуманы, краски сгущены, мысли выдуманы, сам персонаж собранный, место происходящего отсутствует на карте мира и вообще, все это бред армянской разведки совместно с иранской контрразведкой.
Кязым задумался. (Версия. Вариант. И ничего более…)
Она одна. Муж сидит. Свекровь померла. Один сын. Тем более занималась проституцией. Все же на руки. Самый банальный вариант, вывоз например биипей в Турцию и Дубай. Или опять же, заведовала малым притоном. Обокрала иностранца, когда принимала у себя, ну, пусть будет работника посольства или иностранной нефтяной компании. Прятала у себя ваххабитов и помогала им в переправке и доставке оружия. Заражена СПИДом. Сумасшедшая, вот уже который месяц беспокоит соседей. Много еще чего. Понятые и доказательства сразу найдутся. Может придется чуток помучаться с самой подозреваемой, но и это не препятствие. Тут не будут церемониться. Разденут и будут трахать пока пена со рта не польется. Действует кстати без перебоя. Недавно малолетних хулиганов взяли. Так они усердно на своем стояли, пока реис* не раздел их всех и вытащив член наорал, что еще немного и он всех их здесь запетушит. Сработало, через пол часа дело было передано в суд, все как миленькие сознались в содеянном. Дальше же в колонке новостей every- az напишут об еще одной пойманной платная женщинаи. Сделают короткий кадр для “ANS”, составят протокол, закроют уголовное дело, ОНА сама перепишет квартиру на имя одного близкого родственника начальника, мальчика отправят куда подальше…и все…сделал дело гуляй смело.
Ну и на выборы еще останется, похвалиться можно будет перед главным генералом.
***
Дорогой слушатель. Оставим пока Кязыма с его мыслями наедине. Мы еще вернемся к нему. Я же хочу тут кое-что другое рассказать, безусловно не без твоего одобрения.
Но сперва, при всем уважение к тебе, будет еще одно миниатюрное отступление от темы. Тебе же, слушатель, не буду лгать, могут осточертеть мои умствования, на что искренне отвечаю, имеешь полную свободу права не читать далее изложенное, и будь уверен, я ни на баррель не обижусь. Ведь тут-то дуться не на что, жизнь наша такова, участь, то что на лбу напечатано. Ибо не книжек и киношек насмотревшись пишу, а то что есть, то что рядом, про тех кто вокруг…про твою…про жизнь твоих друзей, родственников, знакомых…про людей…простых…жизненной ношей обремененных. Ты можешь не читать, можешь глаза прикрывать, уши затыкать, сердце пломбировать, и точно не мне, не мне тебя уму разуму учить, сам то по уши в грехах увяз. Да вот только одно знай, покуда ты мыслишь, значит, не полностью еще замордован, стало быть, ноги цементированы в медном тазе, а сам еще не брошен в море, стоишь, трясясь от страха и холода на краю дамбы и глядишь в мрачную мглу соленной воды. Пусть, и это хорошо, стало быть еще может повезти, смотришь жребий то на ребрышко станет…бывает еще, как бывает…в этой поганой жизни и не такое случается, раз в миллион правда, но что ж и на том спасибо, хоть что, а шанс. А ведь и хуже, по хреновей может случиться.
Это когда ты думать в сторону отложишь, не по мне, времени нет скажешь, истину от лжи, биипство от невинности, Аллаха от Сатаны не разделишь, и на шуршавшую бумажку совесть свою бартер сделаешь. Вот тогда то и получишь железным наконечником safety ботинка по ж**е и слетишь с дамбы башкой в глубь морскую. И хуй тебя кто спасет.
Сам себе мокрый гроб заработаешь. Что ж тебя там ждет в загробной жизни, понятия не имею, затем что не мне того знать распределено, а вот тут, тут я могу еще предположить…и знаешь, иметь тебя будут…трахать…не брезгуй…и если даже…хотя на вряд ли…но вдруг повезет и ты сможешь отвертеться…то не ликуй…на долю твоего сына попадет…ебать будут, тебя немого, который от ужаса речь теряет…при этом перманентно глумясь над твоей тупостью. Как же, ты же должен, обязан платить за приспособленность, за свое молчание, за свое согласие…ж**ой…натурой…оттраханным очком отплатишь, еще как оплатишь, да куда ты денешься.
-
***
В конце улицы, промеж двух пятиэтажек, виднелась обветшавшая беседка, под тошно жгущим июльским солнцем, словно, одинокий саксаул средь исполинской азиатской пустыни. Беседка находилась вдоль пыльной, узкой дороги, по которой изредка проезжали машины, бросая за собой эхо ревущего мотора. Солнце полноправно властвовало, принудив облака испариться, а людей спрятаться в своих каменных коробках. И лишь замечалась белая полоса на небе, оставленная недавно пролетевшим самолетом, будто бы тоненькая ниточка на нежно голубой скатерти.
Мальчик смирно наблюдал, как двое парней, не без помощи лупы и солнечных лучей, прожигали деревянную доску. Синхронно с запахом тлеющей древесины появлялись черные полосы, запечатлевая на доске нецензурные слова.
- Чего торчишь над головой как Русский царь? – один из них обратившись к мальчику переменил руку, заменив лупу дымящей сигаретой.
- Просто, смотрю, - мальчик смутился, незаметно шагнув назад.
- Пошел вон, – другой, глотнув пиво из бутылки с надписью "Xirdalan", чуть заметно трясущей рукой накарябал букву "S".
-Да пусть стоит. Слышь пацан, сбегай за пивком к Рафику, скажи Рашад вечерком зайдет, заплатит.
-А кто такой Рафик?- мальчик повеселел, ощутив свою угодность
-Ну ты тупой, - парень отбросил пустую бутылку из под пива в сторону, спрятал лупу в карман рубашки, висящей на нем аки на вешалке.
- Я же бля про дядю Рафика, да вот его магазин за углом, прям на остановке.
- А вы дадите мне лупу? – казалось, мальчик изрек это собрав все силы какие есть.
Как бы использовав момент с еле ощутимой искоркой надежды, пока старшие нуждались в нем. Тем не менее, готовый в любой момент удрать домой, едва посыпались бы на него поношения.
-Подумаю. Ты…беги, не стой тут как вкопанный, а то уж очень пить захотелось.
Не забудь взять холодное, - миновало, подумал мальчик, не такие они и плохие.
И он побежал, по ребячьи улыбнувшись.
Лавчонка жутко отдавала протухшим яйцом и затхлым сыром.
Мальчик ворвался, аккурат, когда продавец оптового прохладительного напитка "Гюлдастан" рассчитывался с хозяином мини маркета, именуемым в простонародье "Рафиг дайы". Тут продавалось все. У входа в углу хрипло шумел мини холодильник, битком набитый бутылками от боржоми до araqa.* А напротив свисали сосиски, колбаски. Рядом же на полках, вместе с сахаром, маслом, хлебом, рисом и курицей, лежали иранское мыло, бритвы, жратва для кошек, тампоны, порошок для туалета, таблетки от тараканов и комаров, презервативы, растворитель, гвозди, мухобойка и портрет уже покойного президента, в крошечной рамке, приваленный перед кассовым аппаратом. Тянулись с потолка две липучки для мух. Мышеловка за мешком муки упрятана была не умело.
-Дядь Рафиг, ну, подумай, давай-ка я еще тебе кассеты две подкину, а? Да ты с деньгами не торопись, отдашь, как будут, - разносчик, как и полагается, упрямо бился до последнего, лишь бы по больше, а что, на то она и жизнь. Раз уж встал с утра пораньше, на заре, еще, когда петух не кукарекнул, значит, без манатов домой не ногой.
-Нет Акрам, не надо, хватит. Да и клиенты не берут. Вашу отраву, никто больше пить не хочет.
- Дядь Рафиг, какая отрава? Ты что…?
-Акрам, ты только мне на уши лапшу не вешай. Я то лучше знаю, что вы изготавливаете. Там кроме воды и химикатов…словом, хватит, я больше брать не буду.
- Дядь Рафиг, дайте мне одно пиво- голос мальчика, прозвучал словно из не откуда.
- А ты еще кто такой?
-Рашад попросил, чтоб вы мне дали холодной бутылки пива, и еще он сказал, что вечером зайдет и даст вам деньги.
-Этот сукин сын Рашад, меня уже доконал. Если бы не его отец…бери и скажи, чтоб как штык вечером был тут, а то я ему яйца оторву. Вон, он уже мне десять манат два месяца никак вернуть не может.- Дядя Рафиг толстый, неуклюжий, потный мужчина, открыв объемный журнал для рисования, карандашом что–то там пометил.
Мальчик бережно обняв запотевшую бутылку, собирался уже выходить.
- Стой! А ты кого сыном будешь? Отца как звать?
- Папу,- мальчик на секунду запнулся, отвел взгляд, спрятав глаза,- Галиб звать – и, неуклюже повернулся к продавцу.
- Какой Галиб? Ты в каком блоке живешь?
- В третьем. Третий блок, третий этаж.
- Так, так, так…ах значит ты сын Наргиз?– продавец лукаво улыбнулся, - эта потаскуха мне сто манат должна...уж пятый месяц . Скажи своей биипи матери, чтоб вернула мне деньги. Я ее со своего кармана кормить не обязан. И тебя ублюдка тоже. Мне своих голодных ртов полно.
-Дядя, не ругайте маму, она хорошая,- мальчик расплакался, одной рукой крепко сжимая бутылку, другой он открыл дверь и хлюпая побежал, то и дело вытирая сопли об рукава.
***
Вода в чайнике забурлила буйно. Чайник вскипел, испустив трубу обжигающего пара, точно пароход перед отплытием. Но в отличие от парохода, он молчал, не свистел и не гудел. А лишь ели слышно шумел подпрыгивающей крышкой,
словно, стараясь не мешать, ненароком подслушав разговор двух дам, еще не Бальзаковского возраста. А точнее исповедь одной, чьи веснушчатые руки то и дело подносили платок к покрасневшим глазам.
-Наргиз, хватит, успокойся, подумай о сыне, будь чуть терпимее, - Сенем, рыжеволосая, тощая женщина, с маленькой грудью, костлявыми руками, взяв влажную тряпку с раковины, ловко подняла кипящий чайник и наполнила бокалы кипятком.
-Не могу больше Сенем, сил не осталось. С самого рождения мучаюсь, не понятно почему. Мы ж с тобой вместе росли, ты же знаешь, как мы голодали, как я за больным отцом ухаживала, - Наргиз, в меру упитанная, с ладной фигурой, сидела спиной к газовой плите и плакала, - я ж представить себе не могла до чего…не жизнь это…
-Не говори так, разгневаешь Аллаха.
-Сенем, да куда уж…как же я проклинаю сестру Ришада, каждый раз…как я ее ненавижу…
-Ты Ришада видела на днях? – Сенем поставила на стол сахарницу, - в тот раз мой пришел, помню, ты начала рассказывать а я ушла.
-Сенем, он такой красивый стал, даже милее чем раньше, сижу, смотрю на него, аж глаза отвести не могу. И он меняузнал, клянусь Аллахам, на все сто уверена, хотя и притворился, отвел глаза. Как мы любили друг-друга, как нам все завидовали. Друзья, родственники, соседи, все. А я еще та красавицей была ни то - что сейчас. Мне то всего семнадцать было. Пухленькая такая, смуглянка, сладенькая как он любил говорить, миндалевидные глаза, не одной морщинки, волосы до плеч…смотри, во что я превратилось
- Наргиз, перестань…
-Сенем, у нас все бы получилось, клянусь Аллахом бы получилось, да все его сестра, чтоб она сдохла…сучка…ведьма…я то даже не поняла, что случилось. Вмиг поссорились, и вроде бы ничего серьезного…а тут недельки две не разговаривали…а потом он меня избил и так прикладывался, словно я ему враг.
-Точно, сестра порчу навела, - Сенем встала убрав бокалы со стола.
-Может быть…сейчас это не имеет смысла…Сенем, присмотришь за Намигом, если я…ну, словом так жить мне надоело…
***
Солнце шпарило нещадно. На беседке по-прежнему от жары прятались трое.
Точно бы кроме них троих на этой улице больше никто не жил. От нагретого асфальта, поднимался невидимый пар. Далекий голос муэдзина, призывал мусульман к полуденному намазу. Рыжая дворняжка, укрывшись от июльского зноя под дряхлой машиной, полностью высунув язык, наблюдала, как теперь уже мальчик игрался лупой, а те двое молча, потягивали прохладное пиво.
-Намиг, а где твой папа?
- Он в Африке, - мальчик сосредоточенно вел черную полосу, рождаемую лупой, по доске беседки на которой сидел.
-Е пацан…в самом деле?
-Да нет…ты тоже…его отец барыга, месяц назад посадили…с поличным взяли.
И жену поимели…прям дома…после облавы, - тут говоривший оскалился, - участковый наш Казым…мне Руслан рассказал.
- Если Руслан, то параша. Сам же знаешь…хотя, Казым своего не упустит. Он еще та сволочь,- второй достал из заднего кармана пачку "Три корочки".
-Да, Казым совсем зажрался, обнаглел свинья. Сам дурь подкидывает, сам и сажает. Такой дом себе отгрохал…прям на побережье…
-Ей, Рашад, а верно, что его мать…
-Блядь? Ага, это мы только с тобой ее не ебали…
-Ты то откуда узнал?
- Да ладно тебе…все знают…дома массажный салон открыла, типа…а на самом деле…короче…биипь и все…
- А что такое биипь? – мальчик внезапно уставился на парня
- Эта женщина…короче…спит не с одним мужчиной, и к тому же за деньги, - было заметно, что парень чуточку охмелел.
-Моя мама всегда спит одна, - мальчик не сдавался.
-Пацан, ты все сам узнаешь со временем. Но тогда мы с тобой вместе сидеть не будем, не пара ты нам, подло нам с выродком водиться, - парни расхохотались гомерически.
-Это твоя мама…биипь…- мальчик выбросил лупу на нагревшийся асфальт.
-Что ты сказал сукин сын?
-Твоя мама биипь!- мальчик повторил, упорно уставившись на парня.
Парень резко вспрыгнул. Отбросил полупустую бутылку из под пива на пыльную дорогу. Ухватившись за испачканную майку, потянул к себе мальца.
-Да хорош ты, Рашад, он же ребенок, отпусти…
- Повтори выродок!
- Твоя мама бля…
Мальчик не досказал. Рашад со всего размаху ударил ребенка.
Звук пощечины на долю секунды опередил густую струю теплой крови.
Мальчик шлепнулся на асфальт. Из нижней губы, струилась красная жидкость.
***
- Сенем, знаю, небось в сердцах меня проклинаешь…надоела я ведь тебе со своими продолжительными проблемами и соплями…у самой каждый день чернота… дети болеют…безденежье…ну прости ты меня окаянную.
Двухметровая кухня тускло освещалась единственной лампочкой в сто ватт.
В углу кухни костлявая Сенем мыла посуду в почти ржавой раковине.
Под раковиной, в красном пластмассовом ведре предназначенном для мусора, копошились черные тараканы. Рядом стояла перекошенная газовая плита, а в притык к плите, грязный и полупустой холодильник "Чинар". Над холодильником на потолке, хозяин огромной паутины, длинноногий паук, мирно ждал свою жертву, черную муху, вот уже больше часа, блуждающую вокруг лампочки.
Наргиз сидела за столом, прямо у входа на кухню, за спиной Сенем.
- Сенем, в сотый раз рассказываю…все не отпускает…занудная я…а Сенем?
-Да нет…ты что…рассказывай…поплачь…полегчает. Что нам еще остается…учесть наша женская такова… беды…тягости.
- Сенем…вот, позавчера Казым со своими щенками явился…ты ж сама видела…я ему, мол, завязала я… а он нет…деньги требует, орет на меня…ты платная женщинаа говорит…как можно завязать с биипством?
- Ты про участкового нашего? Так ведь у него… сын…наркоман…конченный…
- Мне то наплевать…пусть отстанут от меня все…и Намига вчера побили…сколько не спрашиваю кто, он не отвечает. Вчера воротился домой, вижу на губе кровь запекшая и майка вся испачкана.
-Наверное, подрался с ребятами, заживет, ты не беспокойся…
-Характер у него…весь в отца…в долгу не останется…упрямый очень.
Я ж тебе рассказывала, как Ришад женился, так я и вышла за Галиба.
Нужно мне было тогда отдаться Ришаду…быть что было бы…ан нет, все не подпускала к себе…да и он не очень настаивал…твердил все равно моей будешь…куда мы денемся…видно не судьба. Любила я его Сенем…очень сильно…а он дурак, дурачок…ой дурак… нельзя бить любимую, грех руку поднимать на любящую душу…проклят тот…загрызли голову, мать с одной стороны, с другой ведьма сестра…это потом я от соседей услышала, что и на сестру замахнулся после меня. Не женись говорили, брось ее, зачем ты на этой малолетки женишься, вон, сколько девиц красивых, возьми другую в жены…у кого отец побогаче...у кого родственники посолидней…все будет… дом, машина, работа престижная…а он все противился, нет люблю я ее…верно не выдержал…мозги намотали…сломался…лет-то ему было двадцать…в его то годы жизни радоваться…эх Сенем…Сенем…не судьба, стало быть, не судьба.
-
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОЗНАКОМЛЕНИЕ.
Игрушечная машинка, ударившись об железную ножку старой раскладушки, остановилась рядом с одноухим пластмассовым слоном и пыльной, обсохшей косточкой давно съеденного персика.
Мальчик карапуз, прибежав к месту крушения автомобиля, опустился на корточки, внимательно изучая давно забытого им слона со сломанным ухом.
-Я тебя вылечу и мы отправимся искать моего папу, – подняв игрушку, мальчик подбежал к подоконнику, поставил слона рядом с обгоревшей куклой солдатика, поспешил за машинкой и, неловко задев ногой утюг, плюхнулся на пол.
- Намиг, что там?- послышался женский голос.
- Я упал, - мальчик поднялся, неуверенными шажками подошел к раскладушке с потрепанным матрацем, снова опустился на корточки, потянул в слюнявый рот обсохшую косточку, почти сразу же выплюнул, подобрав машинку, побежал к слону.
- Он точно сюда не войдет?- грубый, чужой мужской бас донесся из комнаты, оглушив скрип пружин.
-Все в порядке. Расслабься.
Мальчик играл, посадив обгоревшего солдатика на одноухого слона.
Он одной рукой управлял машинкой, стараясь другой придерживать непрестанно падающего горелого всадника.
- Мы вместе сядем на ракету и полетим в Африку. Тетя Сенем говорит, что мой папа в Африке. Я плакал. Тогда к нам постучались дяденьки с округлыми животами, точно наша тетя повар в детском саду, и начали бить маму. Мама рыдала, спрятав лицо ладонями. Я подбежал было к ней, но дяденька, кругленький, как человечек-вертолет из моей книжки, ударил ногой и накричал на меня. Вот тогда и я заплакал, пришла тетя Сенем и сказала, что мой папа в Африке и что он придет и всех этих дяденек в угол поставит.
Из соседней комнаты, доносился скрежет пружин в унисон с вздохами.
Мальчик пересадил обожженного солдатика на капот машинки, преследуя тем
одноухого слона.
- У меня папа хороший и сильный. Он уехал добывать нам деньги. Вот вместе с тобой и солдатиком я найду его. Бабушка мне рассказывала, что это мама отправила папу в Африку. Она, говорила бабушка, не любила моего папу. Я то ведь знаю, что бабушка не любила маму вот и обманывала. Мама любит папу. Папа иногда приходил домой очень уставшим, так говорила бабушка, но Орхан, мой друг, сказал, что папа мой не уставший, а пьяный. Я не знаю что такое пьяный, Орхан говорил, что они пьют плохую воду с его отцом, а потом отец Орхана бьет маму и ругается на всех. Немного спустя и бабушка куда-то уехала. Но это было после папы. Я пришел с улицы домой и увидел много женщин плачущих, и тетя Сенем сказала, что бабушка тоже уехала в Африку.
А тетя Гуля, добавила, что когда-то, как и все, я тоже отправлюсь в Африку.
Но мне еще рано.
Старая кровать затихла. Послышались шаги, ступающие на холодный паркет.
Дверь ванной комнаты захлопнулась. Мальчик подбежал к двери своей комнаты, приоткрыв, увидел оголенного мужчину, одевающего майку, испугался, быстро закрыв дверь, подбежал к подоконнику, взял слона, вернулся к раскладушке и, опустившись на колени, залез под кровать.
- Я всегда тут прячусь, когда мне страшно. Один раз папа пришел с работы опять уставшим. Мама быстро уложила меня спать. Но я не мог уснуть. Потом папа кричал, а мама плакала. Папа тогда разбил вазу, мамины любимые чашки и стекло на двери.
Мне стало страшно. Я залез сюда. Я не мог уснуть, и слышал как скрипит кровать, а мама говорила, что ей больно, мне было жаль маму, я хотел ей помочь, но папа опять закричал, и мне стало страшно. Я закрыл руками уши и уснул тут до утра.
***
Машина катила по старой, исцарапанной поверхности блеклого паркета, управляемая детской ручонкой. В комнате женский голос громко говорил по телефону, то и дело перманентно звонившему. Одноухий слон стоял, прислонившись большим лбом к окну. Рядом навзничь лежал солдатик с поднятой вверх прожженной рукой, словно заваленный памятник. - Да… я… час 30 манат…массаж… нет…да…не проблема…жду…
Машина легко обойдя препятствие в виде оголенных женских ступней, залезла под массивный стол, ударившись об плинтус перевернулась.
-Намиг, быстро кушать, а потом в свою комнату и чтоб я тебя не слышала.
За окном параллельно старому зданию тянулась трасса, а чуть поодаль железная дорога с полустанком, откуда по ночам доносился стук громоздких колес по металлическим путям и злобно гудел железный червь.
Мальчик, приникнув лбом к оконному стеклу, на пару с одноухим слоном наблюдал, как двое электриков чинили фонарные столбы. Из соседней комнаты доносились голоса
- ну, давай… продолжай…
- тебе нравится…признайся шалава…тебе нравится?
-да…да…да мой господин…
Мальчик прислушался, оторвав взгляд от электриков, спорящих вдоль дороги, взглянул на покрытый пылью портрет в рамке, стоявший в углу комнаты на тумбочке рядом со старинными часами, чьи стрелки давно уже не двигались, назябли понуро, как взгляд отца из того же портрета
-Как же мне тебя назвать?- мальчик, подняв слона смотрел в его пластмассовые глаза, - без имени нам нельзя в Африку. Мальчик сморщил узкий лоб, задумался, поковырял в носу, протер найденное добро на майку с покемоном на груди.
- Я назову тебя выродком. Так меня зовут старшие ребята на улице. Так часто называл меня отец, когда приходил домой очень уставшим. Однажды я спал, а мама смотрела телевизор. Вдруг громко постучали в дверь, мама сказала, что это папа и поторопилась открывать, бабушка уже спала и я от страха укрылся одеялом, притворившись спящим. Но папа не ввалился в комнату, как я ожидал, он сел на краю кровати, разбудил меня, протянув мне желтую гитару и журнал «нарисуй сам» со слоном на обложке, тогда я узнал, что в тот день мне исполнилось пять лет. Утром, я красил разноцветными карандашами, которые принесла мне бабушка, разных животных и лепестки деревьев, когда к нам пришла тетя Сенем.
Я с восторгом показал ей своих зверей и она сказала, что все эти животные живут в Африке. Я отнес картинки Орхану и рассказал про Африку. Мы решили немедленно собраться, и отправиться в путь. К вечеру Орхан отказался, он расспросил отца и тот ответил, что в Африку нужно летать ракетой и мы умрем с голоду, пока туда доберемся.
Поход в Африку, был отложен. Но теперь я всегда думаю об Африке.
Ведь там мои папа и бабушка.
Ассорти вздохов, охов, ахов, шорох постельного белья заполнил блудный одр, забурлил, вылился на старинный ковер, потянулся к замочной скважине, накрывая волнами биипское пристанище.
Вылившись через замочную щель, прополз под раскладушкой, минуя утюг, запылившийся пылесос, старые ботинки, дохлого таракана, достигнув ножки табуретки, взвился по ней, пополз по детской спине, коснулся теплой шеи мальчика, заплел ее тугим кольцом и резко ужалил в детское ушко, обязав малыша содрогнутся. Мальчик спеша подпрыгнул с табуретки, не забыв взять одноухого «выродка», ловко одолев три метра отделявшие его от двери, примкнул к замочной щели.
В полутемной комнатушке на жутко ворчащем ложе, голая женщина энергично двигалась, обхватив руками голову, опять же незнакомого мужика.
Сервант, стоявший поперек кровати скрывал голову мужчины. Однако отчетливо можно было разглядеть густой, волосяной покров на ногах, а также жилистые руки, обхватившие медвежьими лапами бархатные ягодицы.
Эта была чужая мама, незнакомая женщина, совсем далекая, не родная.
Она, откидывала голову назад, даруя соски рассохшимся от никотина губам под пышной стопкой усов, пряча прямыми податливыми волосами чужие руки, кольцом огибающие ее талию. Ее тело, с заметными складками живота, крупной грудью, упругим задом извивалось, слегка подпрыгивало, словно всадник скачущий галопом.
Пышный бюст, как спелые груши, болтались в такт движению.
Внезапно, жилистые руки повалили ее спиной на диван, обнажая промежность в черных кудряшках. Теперь волосы укрывали лицо незнакомки. Она, почмокивая двигала головой, проводя ладонями по волосатой поверхности мужских ягодиц.
Незнакомец во весь рост стоял, чуть напрягая мышцы ног. Он слабо сжимал дрейфующую голову, ели слышно сопел, урывками глядя на счастливых молодоженов,
чьи глаза апатически наблюдали за соитием с фотографии на книжной полке.
Мальчик отстранился, приблизив пластмассовую голову элефанта к отверстию ключа.
- Смотри, это игра для взрослых. Дотянутся до потолка, называется. Название я сам придумал. Мы с Орханом часами прыгаем на кровати, когда мамы доме нет. Наверное и у взрослых такая игра есть. Хотя Орхан со мною не согласен. Он тоже не раз подглядывал за родителями, и твердит, что вовсе это не игра, а так делают детей. Взрослые называют это "секс". Я однажды спросил у мамы про секс, она разозлилась на меня и погрозила испепелить мне язык, если я еще раз вымолвлю это слово. Отсюда я понял, это что- то серьезное, если взрослые не хотят чтоб мы об этом говорили. Было бы игрой, мама бы так не разозлилось. Значит секс, что-то страшное.
Мальчик прижал к себе слона, отвернулся, потопал к раскладушке, вспрыгнул на матрац, опустился упершись спиной к стене. Прижал кривые, костлявые ноги в ободранных носочках к тощему животику, взгромоздил пластмассового слона на коленные чашки.
-Вообще, взрослые любят врать. Они очень часто обманывают. Обещают купить мороженное, потом забывают. Бабушка меня собиралась отвести в зоопарк. А сама уехала в Африку. Врунишки они. Все взрослые дяденьки и тетеньки врунишки. Они и друг-друга часто обманывают. Я же знаю, что дети выходят из живота. Я узнал об этом, подслушав разговор мамы с тетей Сенем. Мама, гладила животик, говоря, что у нее будет ребенок. Она, как я понял, советовалась с тетей. Все спрашивала "мне его оставить?"
Вероятно, моего братика хотели кому-то отдать после рождения. Или сестренку.
Хотя по мне лучше братик. Вот у Орхана сестренка, она все за ним по пятам и чуть что, сразу ябедничает. Нет, братик лучше. Вместе нас никто не одолеет. Подрастет он, мы и Турала побьем. Он всегда меня обижает и Орхана тоже. Я ждал братика к своему дню рожденью, но мама не принесла. Орхан говорит, когда ждут ребенка, живот мамы должен округляться. Еще она должна много есть. У нас с Орханом есть кошка на улице и она перед тем как родить котят, тоже была толстой. Дядя Салман говорил, чтобы мы хорошо за ней ухаживали и часто ее кормили. Вот я и думаю, маме нужно много есть.
Я вчера свою котлету оставил для нее. Положил в ее тарелочку, когда ужинали.
Она на меня рассердилась правда, чтобы я докушал все. А я и не обиделся. Я ж для братика.
-
…что-то вроде лирического вступления.
Тот день выдался шелудивый не то слово. И не только снег, валивший крупными хлопьями, был тому виной. Напротив, пушистые снежинки вселяли радость, ту искреннюю надежду, упование на то, что все обязательно устроится, как-нибудь да сделается. Но я был печален, расстроен и прям изуверски зол. Причин на то хватало уймище. Машина безнадежно заглохла рядом с мечетью Bibiheybet*.
Я вышел из такси, поправил воротник, щурясь, скорбно взглянул на надгробья, припорошенные снегом. Образовалась громадная пробка. Многие пустились пешком до 20-го* участка. Снег нещадно, точно бы на принцип, засыпал все вокруг, наращивая силу с каждой секундой. И с каждой снежинкой, словно, глумясь, он все больше скалился над одуревшими жителями. Таксист, рекомендовавшийся как Хаджи*, всю дорогу неустанно травил анекдоты и порядком таки огорчился, застряв в необъятной пробке.
Накинув на плечи дубленку морковного цвета, он хлопнул дверцей машины и, поскользнувшись, чуть было не шлепнулся на ледяной асфальт. Далее последовало несколько нецензурных слов в адрес непонятно кого, но тут же мысли водителя переключились на девушку, проходящую мимо мечети: " Aye, sen bunun dalina bir bax! Göt deyileеее, şeftelidir, şefteli*".
Пришлось топать пешком, перманентно шмыгая носом. Затем в парке офицеров я ввязался в драку, всегда меня ни в то место тянет. До белого коленья дохожу, лишь замечаю, как над молодой мамашей измываются. Я право не рыцарь доблестного ордена и не благородный дон, но что ж тут поделаешь, драка так драка, влепили, ну и я в долгу не остался. Мордобитие же обошлось мне потерянным телефоном и портмоне.
А в том кошелке моем деньги, карточка с манатами.
Вот так вот, брат, на тебе предпраздничный выходной, на тебе культурное времяпровождение, на тебе новый год с analoqu olmayan* фейерверком и новогодним концертом на площади Азадлыг, с поздравительным обращением президента к народу, с портретом umummilli lidera* в углу экрана на фоне трехцветного флага, а так же ёлку с гирляндами, şaxta baba* и в придачу qar qızı* в мини юбке. Делать то было нечего, перед судьбой мы всегда бессильны, голову сникнув, руки за спину…раз уж предписано на лбу, так хоть ж**ой на стену лезь, зубами камень грызи, башкой бетон дроби, меньше не откусишь, больше не присвоишь, вот только на грамм добра тонны благодати, а за зло той же порции яда наживешь. Мешкотным пешочком я спускался вниз, в сторону метро "Sahil". Ибо торопиться мне было некуда. Денег нет, кому-либо позвонить неисполнимо, а остановить такси, так это вообще утопично.
Так и шагал я с разбитой физиономией, да помятой, иногда же силой размахнувшись, пинал встречавшиеся на пути оконечности раздробленных снеговиков.
И вот в закоулках старого города, волею судьбы, мне повстречался мальчуган, игравшийся снежком прям перед дверью своего дома. Он был один и, увидав меня, благодушно, по детски припеваючи протянул мне небольшой снежный шарик, с блещущими от солнечных лучей кристалликами. В тот миг была бы моя воля, я бы сразу крикнул стоп мотор, удержал бы тот кадр, с улыбкой протянутую детскую руку, рассеял бы всю съемочную труппу, срочно увеличил бы ту фотографию, скопировал и разослал бы по всей стране, пусть клеят на каждой стене, пущай глянут все, вот, смотрите, вот чего не хватает этому обществу, ну взгляните, это смех, самый не наесть простой смех, естественный смех, ребяческий смех…
…и как бы вся злость в один миг пропала, исчезла, и не то радость, не то вера в себя вернулась, ранее не виденная бодрость, новое совсем еще не знакомое мироощущение, похороненный оптимизм, упование на все лучшее. Мол, не так уж и все худо, ИншАлла все образумится, встанем на свои две, будет праздник и в нашем шалаше.
С того дня пробежит ровно год, будет стоять на дворе тот же декабрь, почти тоже время, лишь снег не будет валить на голову белыми хлопьями. И будет ветер, такой всегдашний, привычный, трафаретный для жителей этого захудалого поселка. Люди обреченные прожить свою отупляющуюся жизнь на этом меланхоличном куске земли, будут несуразно, порой, словно манкурты, фланировать по сумрачным переулкам.
Я буду тепло облачен, и слава Аллаху, сытый желудок, потому как безобманным, бесхитростным, безгреховным путем…каплями пота…мозолистыми руками добытое добро не пропадет, не улетучится, потерявшись же рано или поздно, уверяю тебя, всего-то вопрос времени, непременно к тебе же, в твой же карман, поверь, слушатель, самому же воротится. Прислонившись спиной к ржавой, некрашеной железной двери, я ждал своей очереди, дабы постричься. В крохотной, не ярко освещенной комнатке, топча укрытый отстриженными волосами пол, в белом халате, Рустам умело орудовал блестевшими ножницами, сгорбившись над незнакомой головой, словно окаменелого человека. В углу на табуретке, из маленького радио слышался "Hotel California".
Я заворожено взирал на звезды, иным разом переключаясь на окна и балконы пятиэтажного дома. Придумывал для себя, фантазировал, вот в том то окне не горит свет, стало быть, хозяева спят, а вот в том молодая мамаша готовит еду, вот старик протяжно курит папиросу, вот девочка строит гримасы из светлой комнаты в темноту, вот ругаются муж с женой, вот там- то парень что-то пишет, а вот на втором этаже мальчуган уставился на меня и к груди вроде бы что-то прижал. А смотрел тот мальчуган на меня долго, всматривался, вглядывался, вцепился в одну точку, кажись даже не дышал, уперся крохотным лбом и замерз…и оттого взгляда…заметил я, еще как заметил то выражение. Фонарь уличный, единственный, освещавший весь участок улицы светильник помог… неа, не то, совсем иной взгляд, ни радости, ни надежды, сплошной холод…печаль…болью веяло от тех глаз…пронзительный взгляд через темноту…страх…испуг…опасение…детское безразличие, апатия малолетняя, мороз по коже…мурашки, ведь жуткая штука, согласись слушатель, жуткая, а?
Проскользнет еще кое-какое время, пробегут пустые дни, будто бы субтитры под изображением в кадре, именуемым жизнь. Ничего не изменится, да так, самую малость, в основном же все по старому, все как есть. Тут редко что меняется, поверь мне, очень редко. Я опять буду дожидаться своей очереди.
Вот, тот же унылый дом, та же улица…окна……хм…унылый дом, да, да…не удивляйся слушатель, и дома бывают грустными, еще как бывают. Глядишь строение шумное, светлое, людским потоком накрытое, рекламными щитами укрытое, сторожами хранимое…значит магазин, а быть может центр торговый. Видишь здание щегольское, кофеи отдающие, в коридорах речь заморская, значит офиса тут иностранцев, нефть качают, с большими кошельками гуляют, а девушки тут…уффф…попами…сиськами…туды-сюды виляют. А вот и дом пузатый, грозный, серьезный, хитроватый, напыщенный, так ты посторонись в сей дом заходить, ты уж лучше обходи, не дай Аллах, владельцы в том доме страшные сидят, тебя с потрохами съедят, в общем, знай это здание министерств и разных там структур. А в мрачных зданиях живут самые простые люди и от того эти дома угрюмы, что уж очень много человеческих трагедий услыхали, людского порока навидались, горя нахлебались, сигаретного дыма наглотались, плача детского, звука бьющейся посуды, пощечины, мата, брани, всего вдоволь наслышались, вонью фекалий, мусора пропитались.
Извини слушатель, кажись отошел я от рассказа моего, ни туда свернул, старею небось, сентиментальным становлюсь, а может и с ума схожу…так вот, вернемся…я терпеливо буду ожидать своей очереди… дверь то железную покрасили…и буду с интересом разглядывать здания, хищно разыскивая глазом то окно…вот…нет, не то…вот…нет, тоже не то…второй этаж, ага, тот, тот самый, только окно поменяли на пластик, и еще покрасили белой краской. И тарелку огромную, антенну спутниковую прикрепили, кондиционер купили, шторы повесили.
Придет и мое время, дождусь, окрикнут, оторвут от того окна, сяду в мягкое кресло, укроют меня белым полотенцем, затем чтобы одеяние мое не испачкать. Разговоримся мы с брадобреем, как и полагается о здоровье расспросим, о том о сем не серьезном поговорим, о жилье своем, о житухе нынешней, приключениях былых, о планах будущих проболтаемся. Политику тронем, о религии поспорим, выборы вспомним, Карабах припомним, армян обругаем, союз советский похвалим, над AzTv* посмеемся, ну и я своего не упущу, просто так, для интереса, о том мальчике расспрошу, про того, который на втором этаже живет.
Знай слушатель, цирюльники народец многое ведающий и слышавший.
Ибо число ушей, ртов у парикмахеров несчитано. Разных сплетен, разборок, новых новостей, семейных ссор, да и всей болтовни каждый день хоть отбавляй.
И уж если невзначай не то ляпнул рядом, так знай, слово уж более не твое, полетело оно по разным ртам и ушам.
Тогда же, парикмахер рассказал мне историю мальчишки. Может где-то приврал, отсебятины добавил, авось интересным покажется, для заманивания слушателя, ну и клиента в одном. Возможно, вполне даже и не солгал, а все как слыхал, так и пересказал. Тут спорить можно бесконечно.
Но, мне-то тратить время на дебаты досадно, ибо устал я не по-людски.
Уж лучше я тебе слушатель, историю ту, которую мне стригун поведал поскорей расскажу... тебе на обдумывание…да на твое же рассмотрения отпущу.
Уставший от всего, вся, и даже от самого себя…
Гасанов Билал.
-
Уважаемые господа, граждане, товарищи, йолдашы, гардашы, леди, Анд джентльмены, беки и ханумы, меломаны, гурманы, и вообще все, все, все!!! Спешу написать, о хорошей, просто замечательной новости.
15-го Августа, в Академии книг (музей книг) прошла презентация 13-го выпуска, литературного модерн журнала «Алаторан», а так же отмечалось 5-ти летя, того же журнала.
Зал был наполнен почти до отказа. Присутствовали, писатели, журналисты, и просто любители литературы. Так же были приглашены авторы, чии рассказы печатаются в «Алаторане», ну, меня тоже пригласили, не забыли, как автора, за что им поклон земной, как говорится, я там был, мед кушал и пиво пил.
Первую речь, произнес Расим Караджа, редактор журнала, и один из основоположников. Очень вежливый, приятный, и интересный человек.
Расим бей, почти всю берет на себя, проделывая адскую работу. Он, рассказал об истории журнала, трудностях, первых шагах, о достижениях, и конечно о будущих планах. Признался и выразил свою радость, видя, насколько выросло, и пополнилось число Алаторанцев.
Прочел свое последнее стихотворения, «Все будет хорошо».
Далее, слово взял, известный писатель, публицист, Хамид Херишчи.
Он, так же коротко рассказал о прошлом и будущим, а в конце призвал молодежь не быть пассивными и стремится к революции, прокричав при этом «До здравствует революция, до здравствует смерть».
На этом формальная часть закончилась, и гости, потянулись к столу, с прохладительными напитками, разными сладостями и вином. Присутствовал так же Сеймур Байджан, публицист-писатель, с кем я тоже пообщался, в особенности обсудили его последнею книгу. Отмечу, а так же поблагодарю, молодежное движения «Далга», за предоставленную помощь и активное участия. После окончания, мы, несколько человек, собрались в «Чинаре», что на Азнефте, за чашечкой чая, так сказать в неформальной обстановке.
Приятно и очень интересно было общаться с Хамидом Херишчи и с самим Расимом Караджа.
Я благодарю их за внимания к моей персоне.
А вам, граждане, советую купить журнал, и почитать.
Журнал, продается в киосках, у входа в метро. Цена 3 ман.
Приятного чтения.
С уважением, Билал Гасанов.
-
orujov, зер гуд)
-
…встревожен мертвых сон, - могу ли спать?
( Джордж Байрон)
…меня, еще не полностью отошедшего ото сна, разбудил мальчуган своим задиристым фальцетом, чеканивший как запрограммированный
- Семечки...семечки…семечки…
Он стоял, прям над моей головой, держа в руках пластмассовою миску красного цвета, полностью наполненную семечками. Лицо его, несомненно, подтверждало, что мальчик сей не уснет до утра пока не добьется своего. Психа - дегаже, наступление на мозг, все еще пребывавшим в дремоте под-черепной крышкой, продолжалось более тридцати минут, пока я не протянул деньги. Мы сидели молча, мальчугану было лет не больше тринадцати, круглолицый юнец, я же, предельно проснувшись, грыз семечки, ежеминутно поглядывая на часы, до моего поезда оставалось тридцать минут с гаком.
- Тебе домой пора, - заерзался я на своем месте, стараясь удобно сесть.
- Через пол часа, - юный коммерсант обратил взор к электронным часам на стене - ты в Баку живешь?
- Ага, почти рядом, в поселке приморск. Знаешь?
- Неа, не знаю, я в Баку не был, - юнец перемешал семечки, добавив из маленького мешочка, болтавшегося на правом плече, - мы в Самаре живем.
- Мы, это кто?
- Мама, отец, брат и я.
- А тут че делаешь? Родители где?
- В Самаре они, я тут у тети остаюсь, она на вокзале кассиршей работает, – мой собеседник, высыпав сегодняшнею выручку на лакированную скамейку, начал вдумчиво считать, - вон она, через полчаса смена ее закончится, вместе уйдем, – оголец, на секунду подняв голову, кивнул в сторону кассы
Я оглянулся, там молодой сержант весело беседовал с рыжеволосой дамой через окошко кассы.
- А ты почему не с родителями?
- Я тут должен класс девятый окончить, потом смотаюсь…
- Отец на базаре?
- Нет, у нас в Самаре два оптовых магазина, продуктовых, а мам свой салон красоты имеет, - мальчуган терпеливо разглаживал помятые купюры, как ярый нумизмат, аккуратно складывая в мини кошелек.
- А ты семечки продаешь…- я усмехнулся, закрывая куртку, стало холодать
- Западло? – юный негоциант, не отрываясь от дела, как бы разговаривал про себя, - после уроков часок пять тут пошатаюсь, а потом вмести с тетей и домой - я ж для себя, зачем попросту время тратить. Покупаю с базара и тут перепродаю, в три раза больше зарабатываю, прибыльное дельце, - мальчуган, сложив выручку, стал озираться по сторонам, наверное, в поисках нового клиента- телефон себе купил новый, весь класс мне завидует, теперь коплю на компьютер, еще месяц два и все.
- Менты не мешают?- кивнул я в сторону милиса*у кассы, шумно болтающего с кассиршей, то и дело, почесывая яйца, откинув фуражку на затылок
- Мою тетю тут все знают, - малец с усердием ковырял в носу, далее небезынтересно изучая найденное добро.
- А уроки?
- Ты что, больной? Какие уроки, на уроках я только высыпаюсь.
- Знаешь, кто такой Низами?- на вокзал медленно подтягивались люди, до поезда оставалось минут десять.
- Ты университет заканчивал? - проигнорировал мой вопрос мальчуган
- Да.
- Машина есть?- мальчик уставился на меня
- Нет.
- Видишь, зачем учиться, читать книжки, теряя попросту время, когда от них проку никакого, ведь денежки не заработаешь…прибыли нет…
Спать в поезде не по мне. Не получается, не усну, всю дорогу верчусь, место не могу себе найти. А если на верхней койке, то это совсем ужас. Ощущение такое маниакальное, думается мне вагон с рельсов выйдет и перевернется. Фобия загадочная, пот ледяной вступает на лбу, ноги сразу ватными становятся, в дрожь бросает, сердце бешенно колотится, кажись, вот-вот грудинку обломит. Приходится, всю дорогу всматриваться во мрак, не сомкнув глаз до утра.
И в этот раз, по своей же расторопности, снова пришлось дрыхнуть на верхней койке, к тому же рядом с туалетом. Вонь в вагоне стояла удушающая. Я уже час тщетно пытался уснуть, успев за это время, пять раз сходить в туалет и два раза пройтись по тамбуру.
Еще три раза я не смог струей мочи попасть в унитаз. Ссать в наших поездах, это пластика, которому позавидовал бы сам Джеки Чан. Железный унитаз, прям как в тюрьмах США для особо опасных рецидивистов (видел по телику), качается, подпрыгивает, а схватиться в вагон - сортире не за что, вот и думай, как теперь опорожниться.
Под утро, когда человеческий сон превосходит все страхи и тревоги, я все-таки уснул…
…виделось мне улица, где я живу, вся в густо-белом тумане, будто бы облака наземь свалились, прям до коленного сгиба. И я парю чуть выше земли, как ласточка уведомляет о завтрашнем ливне. Витаю, на душе как-то легко, спокойно, радостно. Одет то ли в саван белый, то ли в рубашку с длинными рукавами и похож на домушников из мультфильма про Карлсона, что на крыше поживал. Порхаю, даже руками не махаю. Влетаю, значит, во двор и вижу толпу, соседи, каждый у своего подъезда. Выстроились в длинную очередь, как доминошные пластинки, смирно стоят, некоторые шушукаются.
У всех длинные рубахи. Вокруг все в белом, старые пятиэтажки, балконы, гаражи, здания детского сада за гаражами, урны, коты в мусорных баках, все в белом, мутно белом.
Подлетаю к своему подъезду, а там мама, тоже в белом одеянии, улыбается, успокаивает меня, мол, сынок видишь люди, соседи толпятся у ступень, так это они все к богу, но у каждого своя очередь…
- Мам, – спрашиваю я, - мы мертвы?
- Не бойся, - отвечает мама,- иди, поднимайся, там все будет ясно, сейчас твоя очередь…
- Мам, мне страшно…
- Ты всего-то лишь ответишь на вопросы. Поднимайся, тебя уж ждут.
Я взлетаю на второй этаж, независимо от себя. Чувствую сердечко колотится, как у воробья в кулачке. Думаю, вот и встречусь со старцем с усталыми глазами. И что я отвечу? Ведь не взирая на мой молодой возраст, грехов то у меня навалом. Интересно, а ангелы там будут? Черт, если спросят про слепого котенка, брошенного мною с крыши пятого этажа, то мне хана. Или про собаку, бедное животное, я отрезал ему ухо лезвием, протер рану одеколоном, дабы кровотечение остановить. Откуда мне было знать, что собака помрет через два часа от сепсиса крови. Но, ведь за собаку отец меня по шее шлепнул. К тому же перед глазами друзей. Может быть, мелкие букашки, там жучков и паучков мне простят. Про последний звонок в школе тоже спросят. Врать то бесполезно, лучше меня знают. Я же честно не хотя заметил. А шантажировал, тоже не желая? Мне было обидно. Обидно за то, что ей нравился другой? Более сильный и находчивый чем ты? На всю школу обозвал ее платная женщинаой. Тоже от обиды или от понимания своей слабости, маниакальной трусости, которая перманентно сопровождает тебя, превратив твою жизнь в аптечку, где хранятся сотни таблеток Ново-Пассита и Персена…
…вижу, что к себе домой, точнее, к двери прилетел. Все же мне до боли знакомо, и дверь железная цвета асфальта, и надпись рядом с дверью, и счетчик монотонно крутящийся.
Я пытаюсь дотянуться до ручки, но дверь сама распахивается.
Влетаю в зал нашей трехкомнатной квартиры. Гостиная на удивление очень даже большая, явно арендаторы постарались, расширили площадь. Смотрю, прям в центре зала стол массивный, буквой «П» как в кабинетах НКВД в старину, зеленым ситцем накрыт, два ночника на столе, партийные лозунги на стене и люди вокруг главного, кто прям перед мною сидит.
Сначала не вникаю, я ж этого точно не ожидал. А где же старик с пушистой бородой, ангелы с арфами? Вместо этого, мужик с усами и добрыми глазами, не старый, с небольшой лысиной, улыбается мне, как кот мартовский Алисе. Вдруг, я узнаю мужика, в телевизоре видел его и не один раз, да точно, это же известный актер, Яшар Нури, и люди вокруг него, тоже все актеры, тот же Сийавуш Аслан.
Стою как вкопанный, хлопаю ресницами, актер все чай свой в граненном стакане перемешивает, а над головой его, громадный портрет Кобы, и усатый грузин мне язык показывает, гримасы строит.
- Где же бог?
- Какой бог?- испивает с ложки чай лицедей.
- Меня же отправили к богу.
- Нет никакого Бога - начинает мелко улыбаться актер, - обманули мы вас, разыграли, розыгрыш все это.
-Как нет? - я обескураженный, обвожу взглядом собравшихся
- Нет и все,- актер, а вмести с ним и все остальные начинают громко смеяться, оглушительным, гомерическим смехом. Я же, сажусь на пыльный паркет и в унисон хохочущим, плачу, рыдаю.
-Как же я теперь жить буду? Как без бога вообще?...
ГЯНДЖА-БАКУ-ПРИМОРСК-CSM SUPLE BASE 3 ( 2007-2008)
-
http://www.litprom.ru/thread.phtml?rootID=925937
гардаш, я очень рад за тебя...и за нашу азербайджанскую литературу...желаю удачи...
-
Старик and Собака.
... дайте собакам мясо...
... старикам пенсию...
... а мне свободу...
(просто написалось)
Ежели бы Адаму с Евой (просьба ко всем верующим, в особенности ваххабитам, не ругаться в мой адрес, кафиром* не называть, пустых угроз не посылать, головой не мотать, ногами и руками не махать. Также народ к Джихаду не подзывать и Аллаху Акбар тоже не выкрикивать) Аллах позволил бы сыграть свадьбу, предоставив новобрачным самим решать где пройдет их бракосочетание, я с точностью могу сказать одно, лучше места для связывания семейных уз, кроме Азербайджана не сыскать во всем мире. При наличии дворцов веселья, число которых почти равносильно всему населению Баку сыграть тут свадьбу как раз плюнуть. Кроме столицы, в других регионах страны, дома торжеств не имеют популярности по одной самой незначительной причине, коем является безденежье. Скажем так, нищенствует население той республики, где скатившийся с зеленых луг Хайленда поросенкообразный, недоразвитый шотландец, чьи прадеды как ныне наши голубые надевали юбки, копает деньги лопатой.
Взявшись за руки, Ева потянет Адама выбирать вместе дворец счастья. Дворцов или Домов то много, даже порой кажется, что очень уж. И названия у тех домов почти одинаковы. Фасады снаружи похожие, двери стеклянные, потолки высотные, искусственные цветы, не весь откуда откопанные официанты с непонятной рожей, оглушающая акустика, тамада полупсих, а заплаченные деньжата буржуем за пять-шесть часов отнюдь не малые.
Под вялые аплодисменты и визгливый вагзалы* молодожены появятся у дверей, медленно пройдут среди гостей к своему трону, откуда восседая будут наблюдать за дальнейшим продолжением общесемейной гулянки.
Стрелки настенных, цифры электронных часов будут убивать время своим монотонным ходом, как бы даже и не замечая нетерпеливых глаз жениха с невестой (глаза нетерпеливые скажу я, встречаются не всегда. Очень часто девушку выдают насильно, по расчету. Сидит она бедная и настраивает себя, подбадривает, готовится к насилию, думает, как будет терпеть рядом сидящего орангутанга. Бывает, жених женится ради денег или по настоянию отца. Всякое конечно случается. Только вот гостям на все это положить. Им бы, то бишь гостям, побыстрей бы рисануться, нажраться, натанцеваться, наблеваться, записать бабки, пять раз прокричав свое имя в ухо пишущего и, раз десять проверив правописание написанного, смотаться к чертям), радостных родителей, пьяных дядюшек, довольных боссов заведения, тупого тамады, покрасневших музыкантов и официантов, смирно стоящих над гостями, как палач Самсон над плахой с топором.
Чем больше будет выпито водки, тем больше будет съедено кябаба, время будет подходить к концу свадьбы, чем меньше станет гостей, тем больше будет накоплено денег.
Босс «Шадлыг сарайа» хищно зачешет ладонь правой руки. Родится в ту ночь еще одна семья независимого государства. Порадуются родители, шеф дворца, операторы видео съемок, шофер лимузина, танцовщицы, музыканты, посудомойки, уборщицы, администратор и даже электрики. Число иномарок возрастет, так же как и этажи домов радости, параллельно с численностью оголодавших псов и недоедающих стариков, каждую ночь роющих мусорные баки тех самых замков веселья.
Свиньи в свинарнике (объедки от пиршества, по неписанному договору, управдомы не допускают уносить, продавая свинофермам за грош цены. Тонны почти не тронутой еды выбрасывается как параша) резко захрюкают, пошевелят крючкообразными хвостиками лишь услышав рев мотора подъехавшего грузовика. Этот божественный звук двигателей.
Запах, запах жаренной курицы, свежей зелени, огурцов и помидоров, хлеба, майонеза влетит в ноздри розового пяточка. Пойдут хороводом свиньи страны огней, нефти и долларов на фоне фонтанов, высотных зданий, парков, мостов, олимпийских комплексов, кольцевых дорог, взрывающихся петард, хлопушек и фейерверков. Прилетит волшебник на вертолете НАТО, включит караоке и запоют, хором захрюкают животные грязнули:
“Я свинья, ты свинья, он свинья, все мы тут свиньи…дружная семья”.
Порой, окинув взором окрест себя, думается, сколько же бесценных шедевров потеряла мировая литература только из-за того, что в свое время тот или иной писатель, поэт не явился на свет, не вырос и не трудился тут в Азербайджане. И уверяю тебя, жил бы например Бальзак в Сураханах*, снимал бы квартиру Цвейг в Нардаране*. Родись бы Чехов в Имишлях*, они написали бы не менее сильные произведения, поразив своей гениальностью сердца книголюбов. Написались бы такие шедевры как: “Мост над двадцатым” - того же Торнтона; “ Портрет Дадаша Гея”- Оскара Уайлда; “Сто лет в маршрутке”-Маркеса; “Оттраханные” –Гюго; “Шлюшечка” –Чехова; “Старик и пенсия”-Хеменгуея и еще множество, глубоко пронизывающих книг, историй и повестей.
Сказать, что он был стариком…лицо в густой бороде, сгорбленный, опавшие вперемешку с безразличием глаза, бедственный вид, седые волосы, пухлые, огрубевшие пальцы, с помощью которых он гладил рыжеватого пса, валявшегося под ногами. Старик и собака. Чем не сюжет для писаки? Сидит себе человек, человечина, созданный из крови и плоти, на людей глядит, может дни свои прошедшие вспоминает иль, просто,
прохожих изучает, да по инерции пса по голове ласкает. Вот только никто от хорошей жизни в старости лет в декабрь месяц в дырявых галошах да в изношенном бушлате под небом сидеть не станет. Пойди теперь узнай, судьба ли над стариком отыгралась, иль всезнающий Аллах на него разгневался. А может по делом ему старцу, небось, вдоволь нажрался за свою жизнь, уйма, наверное, девок облапал, не думал о завтрашнем дне, жил себе не тужил, многих дурачил да за нос водил, в жены взять клялся, своих кидал, друзей обкрадывал, ни с кем делиться не думал, о будущем, что будет завтра не подумал, сына не вырастил, дерево не посадил, да и дом тоже кажись не выстроил.
Всю Русь объездил, пил, курил, в карты, наверное, играть любил и денег, денег тоже не скопил. Вернулся на родину, на землю своих отцов и дедов, на старости лет вернулся помирать, точно помирать, а кому он еще тут нужен.
Толпились люди на площади базарной. Земля шарообразная. Крутится, вертится, люди рождаются, совокупляются, помирают. Строятся мосты, флаги и новостройки возвышаются, парки, бульвары, памятники воздвигаются, деревья сажаются, воры отлавливаются, вот только старику и собаке, все о мясе, а мяснику за прилавком, прям напротив старика, весь фартук в крови, о Мерседесе C 190 и грудастой портнихе Cенем мечтается.
Собака…псина…пёс…ему многого не надо, кто кусок подкинет, иной за ушком почешет, повиляет он хвостом, по-дружески к ногам прижмется, лапы в грязи, хвост чуть откушен в борьбе за кость. Что тебе надобно псина азерская?
Ты гавкнуть не смей, видишь, гость перед тобой заморский, дык ты сразу уши пониже, хвост свой ободранный тоже кое куда…чтоб на глаза не лез и никаких зубоскаливаний. Ты что скандала всемирного хочешь? Смотри, еще своих псов на тебя натравим или на мылопроизводство отправим, усыпить, застрелить под забором тоже сможем. И вообще цепи у нас длинные, а руки сильные. Ты рычать не смей, по ночам выть оставить, стаями шляться забудь, за кошечками светскими тоже не гоняться, коготки у них огромные, смотри куда ссать, срать и, вообще, старайся город в чистоте сохранять. Должен ты ночами не спать, нас, своих хозяев, оберегать, от воров сторожить, от врагов беречь, молиться на нас да на счастье лапку протягивать. Знаем жизнь собачья не сказка, но вот только нынче хлеб дорог, кусок свой чтоб оттяпать, пузо свое пополнить, да еще щенков накормить, зубами, клыками, лапами хватать уметь надобно, друг ты наш четвероногий, псина ты общественная, собака наша родимая. Погляди, как твои сородичи ереванские живут, житуха их не «чаппи», даже кабелей для коитуса сыскать не могут. Так что в политику ты не вмешивайся, лучше займись своим собачьем. Страна у нас демократичная и собак, псов своих мы тоже любить умеем, уважаем, будешь себя хорошо вести намордник снимем, хавчик подобрей сделаем, с цепи освободим, правда редко и не надолго, еще привыкнешь к свободе, а зараза это сильная, болезнь не излечимая, недуг которому лекарство лишь она сама.
«ШуШа» dicterion Солона.
"И увидел ее Иуда и почел ее за блудницу, потому что она закрыла лицо свое... Он поворотил к ней и сказал: Войду я к тебе... Она сказала: Что ты дашь мне, если войдешь ко мне? Он сказал: Я пришлю тебе козленка из стада моего. Она сказала: Дашь ли ты мне залог, пока пришлешь? Он сказал: Какой дать тебе залог? Она сказала: печать твою, и перевязь твою, и трость твою, которая в руке твоей. И дал он ей и вошел к ней..." ( Книга бытия /глава 38)
Тусклый свет фар старого «Жигули» высветил каменное строение, притаившееся среди смирно растущих чинаров. Ехать пришлось долго. Туман, накрывший город к концу дня, началу вечера, в паре с неровными дорогами, порой создавали непроходимые препятствия. Мрак, причиной коему являлось не имение самых примитивных светильников вдоль дорог, заставлял странника задуматься, может, я нахожусь в бесконечных, людьми не населенных степях Казахстана? Даже глазом ели заметная искра в этой кромешной ночи манила к себе, и лишь единственной отрадой был бледный луч фар.
Мы прибыли, с трудом разобрав слово, накарябанное краской болотного цвета, а именно «ШуШа*».
Встретил нас молодой парень, лет эдак…ну словом не старый, лицом прыщавый, с лицемерной физиономией, ушами слоненка, да походкой пингвиненка. Проводил, усадил в отдельном кабинете и быстро испарился. Комнатка изнутри напоминала вагон-ресторан имеющий стол, четыре стула, спиральную плиту в углу, не накрахмаленную скатерть, миска вместо пепельницы, кстати уже наполненная окурками «WEST», пожелтевшие, местами даже отклеенные обои на стенах, лампочка одинокая на потолке, муха застывшая на той лампочке, картина, пейзаж на стене, да мини телевизор фирмы «CORFUG» на правой стороне от стола, чуть поодаль от плиты.
«Гёёёккк-гёёёллллллл, гёк-гел», тут же охватил ресторан-вагончик звонкий голос когда-то молодой, а ныне, наименовавший себя примадонной, певицы азербайджанской эстрады, едва я придавил кнопку ON на пульте.
Мы расчленяли докрасна зажаренную курицу, попивая холодным, красным вином «Ивановка», как вдруг меж дверью всунулась голова с ушами слоненка и, подозвав моего спутника, взглядом смутившегося сутенера, пропала прочь, оставив дверь приоткрытой.
…жил-был не тужил, вполне вероятно даже, что со всеми дружил, когда-то еще до рождения сына божьего, в древнем городе великой некогда империи, где проводилась олимпиада, изучали науки, воздвигались величественные статуи и храмы, создавались оргии, где вино лилось место воды, а людским утехам не ставилось преград, приносились жертвы богам, в каждом углу цвели вечнозеленые маслины, а девушки сплетали из тех ветвей венки для победителей, поэты читали стихи, стоя на ослепляющих мраморных ступеньках…поживал человек. Считался одним из семи мудрецов того города, аж даже и стихи сочинял, короче знатный был, занятой, по-нашему депутат, а может даже и министр.
В те далекие времена власть того города, где ютился наш мудрец, вела войну с соседями. За остров, кой принадлежал соседям, по пути в город наш древний, в синеве морской расположился. Остров как остров, со всех сторон соленой водой окружен.
Вот только мешал он властям очень, соседи да там, на острове том мирно не сидели, да корабли городских властей, знатных и богатых людей топить умудрялись, а судна те, что на глубину морскую пускались, хлеб и продовольствия с других стран в город возили.
Не понравилось это большим людям, за честь скажем так, задели, надоело им урон нести, появились проблемы с хлебом, и, вообще, не надобно дозволять врагу так руки распускать.
Вот и взялись за дело, собрали, что было да наступили на врага, вмиг отвоевали островок, думали все проблемы решили, ан нет, не тут-то было, не смогли удержать оккупированное. Стычки начались в своем доме, оппозиция их как услыхала про войну, так сразу «хлеб», «хлеб» начала орать, да кулаками и флагами с эмблемой свободы махать. Замутили, все перемутили. А соседям, это на руку сыграло, остров тот хапнуть, себе вернуть шанс выдало. Опять все с начала начать надобно было. На принцип пошли, азарт, ну мешал им жутко этот клочок суши, где соседи прятались неугомонные, да горожанам и владельцам судов, кусок свой, монеты золотые и серебренные зарабатывать препятствовали. Долго велась борьба, с обеих сторон потери были не малые. Вот тока соседи все никак угомониться не пытались и мудрецы древнего города тоже не сдавались. Надобно было биться. А что тут поделаешь? В Страсбург не улетишь, к Минской группе не побежишь, америкосам не напишешь, у русских не спросишь, в ООН не нагадишь, Гукасяну биип не покажешь, да и Кочаряну в ж**у не вставишь, вот и приходилось продолжать войну за клочок земли, кой меж двумя городами в безбрежной синеве находился. Много денег было вложено, уйму сил потрачено, но не праздновали победу власти города, где мудрец наш поживал.
И наконец надоело, вконец осточертело тогдашним премудрым города войну эту бесполезную кровью да людскими смертями полную продолжать, монеты серебренные в синеве глубокой даром терять. А люди, влиятельные горожане, что свои посевы пшеничные имели, согласились с радостью, ну и денег в казну не пожалели, а как же, цена хлеба будет расти, карманы сразу в размерах изменятся, а главное монетки золотые сверкающие такие, а хули о народе думать, он и так как-нибудь себя накормит.
Собрались, сели, стол длиннющий накрыли, пир устроили, винца напились и придумали, закон издали, всюду понаписав, жителей, горожан оповестить указали.
Поднялся гонец на самую высокую ступень храма, что на площади базарной выстроили, наверное, идолу какому-то, и начал орать, что есть силы, аж заметны были набухшие вены на шее, мол, слушайте и не говорите потом, что не услыхали, послание это мудрецов наших, кто с этого дня вспоминать будет о войне за остров, что нам продовольствие нести мешал, да по вине же своих внутренних врагов из рук потерян был, обсуждать и прочею брехню про патриотизм молоть, власть бранить станет иль просто вдвоем обсуждать осмелится, так тот или те самую суровую меру наказания получат, то есть просто казнены будут на том же месте, где я сейчас стою.
Замолк кричавший, и в тот же миг толпа умолкла. Народ простой, обычный, глуповатый, из ремесленников, рыбаков да крестьян состоявший. Простолюдины они и тогда такими были и через век эдак двадцать тоже не изменятся. Прошлась новость волнами через уши и рты, зашевелилась масса серая, толпа ко всему безразличная, никчемная, люди марионетки не по воле своей другими управляемые, всполошились, кто головой повертел, кто просто в сторонке посидел сигарету закурил, кто домой поспешил, другой в угол уставился, иной про себя в сердцах в адрес мудрецов выругался. Вот только один человечек, все от храма где посланец стоял не отошел, да понять пытался, далеко в свои думки ушел и никак вернуться не старался. Мудрец наш, про кого рассказ сей начали, этим человеком, что один около храма остался, этим человеком поэт, наш герой и оказался. Много думал, три дня и ночи не спал, кушать отказался, лишь воду и то очень редко употреблял. И надумал обмануть власти, свое слово сказать все-таки задумал. Тогда еще он мудрецом не славился и средь семи умных тоже не числился, простым поэтом был, стихи писал и в парламенте еще тоже не голосовал.
Собрались миряне в то утро в центр города, окружили безумца в шапке.
Да потихонечку нет-нет прислушиваться стали. Обманул всех наш герой, в то время душевно больным власть все прощала и за указ изданный недавно, не била, не угрожала и вообще как-то близко к себе не подпускала. Надев шапку, загримировал себя, дабы не узнали, корча умалишенного прочитывал вирши наш герой, а стихи то не простые были, со словами золотыми, что простолюдинам и серой массе в сердца, как бронзовые пули вонзались. Смеялся, шутил, как ребенок на одном месте не стоял полоумный, но и слова, стихи свои читать ни на минутку не забывал. Мол, что вы творите люди? Как вы поступаете? Не пригодно земли свои вот так отдавать, врагам все позволять.
Давайте, вместе соберемся и как единый кулак, одним ударом, за позор наш, позор этот и грязь с лиц своих смоем, жизнь свою и нашим детям устроим. Проснулась толпа, загудела, надоели людям голод и бешенные цены, услыхали они смешного человечка, кто в шапке прыгал да игрался, рыбаки и ремесленники те, кто на хлеб в три раза больше платить не собирались по причине, что денег просто таких не имели, собрались, обступили человека, героя нашего и поэта в шапке, кого в том городе Солоном величали, окружили, да тот остров зловещий отвоевать, врагов разгромить, согласие дали...
Ковырять вилкой в одиночестве пришлось недолго. Однокурсник мой зашел с отчетливо замечаемой радостью на лице. Незаметно для себя он энергично протер ладонями, наполняя мой бокал краснобагровой жидкостью.
- Что он хотел?- вопрос был, может даже не к месту, я уже знал ответ.
- Он не хотел, а предлагал
- Свою задницу?
- Нет. К сидальницам официантов я равнодушен.
- Так ты же веселый…
- Я заказал тёлок
- Ого, и много заказал?
- Троих.
- Нас же двое. Ты уже и от вина пьянеешь?
- Я не бухой. Просто хочу сегодня хорошенько отдохнуть. Если тебе не хочется, можешь отказаться.
- Нет, почему же, от хорошей бабы я не откажусь. Если за них уже заплатили.
- Я думал ты меня угощаешь?
- И правильно думал, я уже угостил тебя вином и жаренной курицей, а за путан…я тебя не просил тут устраивать мне оргию…
- Хорош тебе, один раз в три года видимся, хватит, парень, расслабься…
- И за сколько договорился?
- Двадцать зеленых за час.
- Цены кстати как в Баку
- Они домашние!
- Нет, ты еще скажи они девственницы. Турал, что за идиотские понятие. Как это домашние? Шлюха она и в Африке…
- Типа ты не знаешь, домашние, то есть не каждому, у них свои постоянные клиенты. Они в баре не крутятся, смотрят за собой, разными болезнями не болеют, вдоль дорог не стоят, у некоторых и мужья есть.
- Ты что совсем уже… башкой свихнулся…ты что им во влагалище датчик насадил, кто в ответе что они по барам не гуляют, в сауны с пузатыми дядьками не едут, под каждого встречного ради денег не ложатся?
- Они обслуживают только VIP посетителей...
-Все, закрыли тему. Мне лень с тобой спорить, да и бесполезное это дело. А где мы будем…я чета комнат не заметил
- Позади нашей кабинки…однокомнатные…душ внутри есть…со всеми удобствами, так что ты не волнуйся, городской ты наш…
- Не хватает еще, чтоб доблестные блюстители порядка сюда нагрянули…
- Ты раньше таким ворчуном не был. Я знаю владельца этого заведения. Карабахские, три брата. Один из них давно уже, лет шесть-семь в Москве засел, лавки у него там, то ли на Черкизовском, то ли на Измайловском, короче гагаш* шустрый, к тому же молодой, старше нас ну года на пять. Так вот он и своих братьев кормит, крышует их, вот и развернулись тут. А еще один их близкий родственник с отцовской стороны, мент, к тому же как мне рассказывали с большими звездочками. Так что ты братан не волнуйся, все шито-крыто.
-Раз на раз не приходится…
-Я уже тут кстати не первый раз и телки скажу тебе не плохие, сам на пробу брал, а ты меня знаешь, я плохого не посоветую.
-Да знаю я тебя, ты пока сифилис не схватишь, не угомонишься
-Типун тебе на язык…пессимист ты паршивый… вот кто…
-Ты и умных словечек набрался?
-Я всегда эрудитом был…
-А когда они приедут? Домашние твои…диктериады…
-Кто-кто?
- ТЕЛКИ твои…кто-кто? Тоже…умник мне нашелся…
-Не знаю…за ними таксист отправился, наверное, минут через двадцать будут
…поэт, кого Солоном величали, оказался хитрож**ым не то слово. Давно эму ясно стало, что недругов военной силой не одолеть и головы их серпами пролетарскими и вёслами рыбацкими тоже как бы и не вырубишь. Смекалкой тут надобно…мозгами пошевелить, поразмыслить, прикинуть, где и как, у стариков, старцев, годами мудрость заработавших, совет попросить…
В ту пору праздник был в честь богини одной, чье имя мною позабыто, да и тебе знать не надобно. У самих этих красных дней в календаре хоть отбавляй, что не день так байрам*, я лично не жалуюсь, да хоть каждый час, кошелек мой от этого не пострадает, еще больше в размерах увеличится, по праздничным дням час моего труда в двойне ценится и как тока портмоне мой в объеме изменится, число желающих крепко пожать мне руку и о здоровье разузнать сразу же возрастет, параллельно, к моему слову будут внимательно прислушиваться, часто звонить, советы просить, работой помочь устроиться, в гости тащить, радостно встречать, с почестями провожать, а так же дружбу свою предлагать. Ну вот, отправляет наш главнокомандующий в логово зверя, стало быть к врагу, аскера* своего в роли перебежчика, чтоб тот им посоветовал, мол, давайте украдем женщин обидчиков наших, в тот день когда они на берегу собравшись, будут жертву приносить богине той. Долго ли упрашивал, советовал, знать не знаю, но история гласит, что попались, клюнули соседи островитяне, лишь на берег ступили, дабы страсть свою с вражескими женами угасить, так их в одеянии бабьем, враги с оружием врасплох встретили. А дальше…остров был завоеван, а Солон наш в совет мудрецов посажен.
Реформы не заставили себя ждать…всех работой обустроить намерился…удвоение пенсий, стипендий, пособий…учителям, врачам мааш*…ветеранам второй войны, за победу против коварных островитян, квартиры, машины, ордена…размахивал руками, тряс головой, ораторствовал без устали…об обществе думал Солон. Все для мирного населения, для бедных горожан старался. Виллу себе на Патандартской* вышине не отгрохал, в Лондоне замок не обрел, в Париже участок не выкупил, гарем не содержал, новостройки для богатых Иранцев не строил, монополией не увлекался, героин в свою страну, в город свой древний не закупал. С заказными убийствами, с грабежами, с шантажами вообще знаком не был, а об отмывании денег через офшорные страны и говорить нечего…все для страны, для города, все для прекрасного, сытного, без проблемного…врагам на зависть, друзьям на радость…
Но люди жаждали развлечений, хлеба теперь всем хватало, сытая толпа, особенно мужской пол, не знала чем себя занять, честь городских девушек была под угрозой, им не давали прохода пьяные солдаты, а те, то есть девушки не давали пьяным бойцам.
Среди населения участился гомосексуализм, насилования, город начал погибать в среде хаоса. Увидав происходящее, герой наш, указом своим создает dictarion, а по нашенский, самые не на есть обычные притоны, первые в истории человечества очаги разврата, дома проституток, куда завозили рабынь попавших в плен, среднеазиатских девушек.
Городских красавиц изначально в этих борделях содержать запрещалось.
Под свое влияние взял притоны Солон, крышевать начал, объектом, учреждением государственным опечатал, не разрешалось отцам потерянных сыновей там искать, а женам не ночевавших дома мужей в диктерионах расспрашивать…
Первым вошел, явно довольный своей услужливостью, официант-сутенер, чуть улыбаясь и подмигивая правым глазом неизвестно кому, а за ним, как за мамашей уткой, ведущей своих утят к роднику, втиснулись три девушки, опустив свои взгляды.
- Барышни, знакомьтесь, гости наши…из Баку…
- Мы как-нибудь без тебя…
- А вы девушкам сигареты, вино заказывать будете? - сутенер-официант, видно хорошо знал свое дело
- Нужно будет, тебя крикнем…
- Где же ваш третий?- вдруг спросила одна из диктериад, с короткой стрижкой и цвета каштана волосами.
- Я за двоих, - отозвался Турал, оголив пожелтевшие от никотина зубы.
- Тогда я ухожу…я больна… мне нельзя, - повернулась к двери, так и не подняв своего взгляда, та что за сутенер-официантом пряталась, среднего роста, с худенькими пальцами рук, в длинном пальто, быстро проскользнула через приоткрытую дверь. Сутенер-официант желал было рвануть за ней, но, заметив мой жест, оставил свою затею.
- Пусть уходит…Туралу на сегодня и одна хватит…
- Вам видней, как хотите. Я мог бы остановить ее…тоже мне, возомнила из себя…гехбе*
- Ну, садитесь тогда, познакомимся…а ты можешь уходить, нам пока ничего не надо.
Не знаю как ты, но я никогда у платная женщина имен не спрашиваю, а лезть им в душу тем паче, все равно завтра же забуду и не только лица. Сам тоже имени оглашать не предпочитаю, а когда у меня спрашивают, я так и отвечаю иль просто огрызаюсь тем первым, что в голову взбредет. Нет, еще анкету буду им заполнять, может и оклад свой туда приписать? Имя говорят тем людям, для которых ты близкий, родной, а проституткам до бритого лобка, как тебя зовут, так же как и мне по херу как их. В девяти процентах из десяти, блудница называет себя не своим именем. В девяти случаях из десяти, проститутка рассказывает придуманную историю про свою жизнь, типа легенду, по каким это причинам она ступила на путь этот скользкий. Девять жриц любви из десяти не любят, когда их обзывают платная женщинаами. Десять платная женщина из десяти, стараются как больше отодрать от клиента, ссылаясь в частности на болезнь матери, голодных детей, мужа инвалида и на трудное детство.
И в этот раз, одна представилась Натой, а другая Лалой. Сразу понятно было, что Ната уже не первый год в этой профессии, а ее напарница, которой оказалось лет восемнадцать, еще делает первые шаги. Ната, девушка с короткой стрижкой и волосами каштаново цвета, оказалась языкастой, один за другим курила «KENT» и все время игралась колечком, кажись из золота, на безымянном пальце левой руки.
- Ты замужем?- Турал, любил вести с ними задушевные разговоры.
- У меня двухлетний сын есть. Вот, сегодня ели от мужа сбежала, узнает, не дай бог, сразу голову отрубит, он у меня ревнивый очень. Вы из Баку?
- Я нет, а он да.
- И почему твой ОН молчит?
- Не знаю…ты у этого «ОН» сама спроси…
Телефон, лежавший рядом с пачкой сигарет «КЕNT», вдруг резко дернулся, в тот же миг провибрировал, свет дисплея начал мигать сменяя несколько цветов и прозвучала песня Ройы*. Ната биипьским жестом затянулась папиросой, всматриваясь в дисплей телефона, спешно встала и удалилась из комнаты, не закрыв за собой дверь. Протертые джинсы округляли ее пухлый зад, она была в меру упитанной, с маленькими грудями.
Лала сидела напротив Турала, в правой стороне от меня. У нее были черные волосы коротко отстриженные, опять же в меру упитанная. Отчетливо проглядывались груди немалой величины в бежевом бюстгальтере, сквозь расстегнутую блузку темно-синего цвета. Заметны были шрамы от порезов на запястье правой руки.
- Тебе Роя* нравится? – заговорила Лала, копаясь в мобильном телефоне.
- Нравится…если как певица, нет! Как девушка, тоже…
- Ты бы не хотел ее…ну чтоб она с тобой…
- Она вообще не в моем вкусе. Хотя врать не буду, если она мне даст, я, конечно, не откажусь…
- Мне нравится, как она поет…
За приоткрытой дверью, Ната нервно кричала в трубку. Иногда доходили некоторые слова и до нас: «ты чурбан и неудачник», «мне больше не звони», «я отключаю телефон», « да пошел ты»…
- Видимо муж звонит, – щелкнула зажигалкой Лала, намереваясь закурить, всунув телефон в задний карман джинсов - Он ей каждый раз так надоедает. Сам то хорошо знает, где она и чем занимается…
-Зачем тогда звонить?
-Не знаю… семью то, кто-то ведь должен содержать. Ребенку памперсы покупать…
Ната внезапно ворвалась в комнату и, отпив из пузатого стакана минералку, уставилась на нас.
- С кем я буду? Я спешу. Муж разыскивает.
Турал взглянул на меня, я же безразлично дернул плечами.
…диктериада…диктериады…диктериадушки…узкоглазые, пухленькие, ростом чуть маленькие, в красном платье, с загорелой кожей, шахерезады восточные, тигрицы азиатские, с манящей улыбкой, кошачьей походкой, жгучими губами, упругими грудями, ровненькие ножки, тоненькие талии…ублажали, ласкали мужчин, все на колени сесть просились, как магнит к себе притягивали, танцевали, пели, в вине купались, себя подарив в единое сливались, всем телом и душой клиентам отдавались.
Для всех блудниц была обязательная одежка, платье красного цвета.
Гулять до наступления ночи, до заката солнца по Солонским законам диктериадам запрещалось. Чуть только последние лучи огненного шара утопали где-то далеко за морем, красные распутницы заполняли город. Им не запрещалось стоять нагими, полуголыми у входа в притоны, для заманивания в клешни молодых самцов.
Диктерионы напоминали филиал чистилища, где опьяневшие от алкоголя и дыма сатанинской травы, в полутемных, сырых комнатах копошились человеческие тела, похожие на змей во время спаривания. Создавались огромные оргии, несколько тел сплетались друг с другом, забываясь в неземном блаженстве на радость мраморным богам.
Дивиденды в казну нахлынули не малые. Народ ранее до этого голодавший, в особенности мужицкой состав, часто на митингах «хлеб, хлеб» заладивший, теперь все свои сбережения и большую часть прибыли в диктерионах, а по-нынешнему в притонах до последнего пропивал.
Диктериады те были доступны всем. То есть не зависимо от клиента, хочешь рыбак, пахарь, столяр или же маляр. У дектериад не было права выбора, приходилось услуживать всем. Этакие пролетарские блудницы. Но, была и другая каста, что на голову выше ценилась. Гетеры, так их в народе именовали, умелых соблазнительниц мраморного города. Телки эти телом своим, неземной красотой, умением петь, голосом, танцами, порой умом и сообразительностью от других отличались. Гетеры в основном, являлись молодыми горожанками и были известны на весь город. Отличительной чертой гетер от диктериад было то, что первые имели право иногда выбирать себе клиента. Среди самих мудрецов и их родственников близким к властям, иметь в содержание гетер считалось хорошим тоном. Потому, некоторые дядьки с пузатыми кошельками, те, что за мудрецами таскались, куда бы она, то есть власть ногой не ступала, решили себе гетер выращивать. Снимали с диктерионов самых не наесть простых диктериад, платили мешки золота философам, учителям музыки, танцев, поэтам, дабы те, платная женщина этих, петь, танцевать и умным словечкам научили. А потом как только рождалась новая мега звезда гетера, дяденька пузатенький, богатенький, с жуликоватыми глазами, грабастающими руками, что рядом с богами властелинами сидит, всем показать старался свою содержанку. Устраивал всенародные гулянки, (за счет казны, конечно) сабантуи и на площади центральной, свою содержанку танцевать, петь и плясать заставлял.
Люди простые, что шансонеток тех раскрученных слушали, их себе кумирами, богами выбирали, им статуи воздвигали, на них молились, картины их с собой носили, только о гетерах тех думали, их жизнь обсуждали. Дяденька же той гетере, все самые дорогие наряды заказывал, жила она в храме для нее только выстроенном, купалась в молоке, питалась фруктами заморскими, спермой молодых парней лицо умывала…
Табачный дым недокуренной сигареты в пепельнице клубился вверх, рождая причудливые фигуры и, не дотянувшись до пожелтевшего потолка, исчезал в полутемной комнате. Я лежал, тупо уставившись на пару мух, на потолке. Да брат, человек создание отвратительное, неугомонное и по мне даже ошибочное. Попросту терять столько энергии и времени ради минутного удовольствия непонятных чувств, не создав ничего, вот то огромное варварское расточительство.
Обнаженная Лала, укрыв себя затрепанным одеяльцем, лежала рядом, она неотрывно копалось в телефоне.
- Лала, ты про «черную акулу» слыхала?
- Про джип черный? …будто школьниц…
- Тот самый…без номеров…
- Слухи…вранье все это…девушки сами в машину садились…
- Как же изнасилование?
-Да сами они отдавались…водитель джипа пацан молодой, сын одного известного в городе папаши... все девушки за него замуж выскочить собирались…а он погулял, по имел и уехал…
- Так говоришь слухи?
- На сто уверена. Ты женат?- Лала приподнялась, протягивая руку к пачке «WEST» с зажигалкой. Одеяло сползло, обнажая округлые соски нежно-розоватого цвета.
- Нет, - буркнул я, продолжая взирать на совокупление членистоногих
- Почему не женишься?
- Потому…не твое это дело
- А мы вот скоро поженимся,…он меня так сильно любит…
- Он это кто?- спросил я в недоумении
- Мой парень…вот почитай, какие он мне слова пишет, – Лала достала сигарету из пачки, передав телефон мне.
- А твой этот ОН, не знает что ты...?
-Нет,…а зачем ему? Мы…Я…он меня очень сильно любит…
-Лал, сколько тебе лет?
- восемнадцать летом исполнится, - язычок пламени, возникший из зажигалки, выхватил из полумрака юное личико девушки, также высветив ряд шрамов на руке, схожих со ступеньками не лестнице.
- Шрамы…скучала, наверное, по нему очень, когда в ссоре были…
- Нет, - она, выхватив телефон с моих рук, плюхнулась на подушку.
- Порезалась когда лук чистила?
- Не смешно, я с собой покончить хотела.
- Я ж сказал, очень по нему тосковала…признайся только честно, ты под музыку Ройы хотела вскрыть себе вены или под турецкую? Рафет, Туал, кто там еще?
- Меня изнасиловали…мне было пятнадцать, - она шумно и протяжно исторгла мутно-сероватую струю дыма, словно смутившись, прикрывая одеялом свою гладкую грудь.
…Солон, к тому времени достигший своего, а именно надежно укрепившись во власти, путем завоевания острова и убаюкивания простолюдин пищей и развлечениями, издает новый закон, не без натиска со стороны конечно. Указ об отделение dicterion от государства, иными словами предприниматели, импресарио, олигархи, банкиры, бизнесмены, купцы, торгаши, коммерсанты, кооператоры и всякие там негоцианты имеют привилегию открывать свои притоны, но обязательно должны платить налоги семи премудрым старцем.
Вот тебе и проституция легальная. Первыми взбунтовались сподвижники Солона по оружию. Мол, мы тебя понимаем и уважаем старик, ты уже большой человек, в парламенте кресло занимаешь, судьбы людские решаешь, городом управляешь, но мы тоже ведь с тобой вместе на поле боя шли, плечо тебе подставляли, за нашу победу сражались. Давай-ка ты нам тоже кусочек оттяпать позволь, а то как-то не по братски, вот так своих забывать. Сам то во как зажирел, тебя аж не узнать. В дорогих колесницах катаешься, тебя десять вооруженных берегут, а деньги куры не клюют.
Дома проституток выросли, как грибы после ливня. Ведь дело то было прибыльное. Завозить рабынь наложниц более не имело смысла, своих, городских путан хватало предостаточно. Очаги разврата с ночными бабочками встречались уже на каждом углу.
С тех самых пор и завертелось вереницей, закружилось. Уронил дьявол наземь флакон с губительной жидкостью в утробе и, разбившись в дребезги, расколовшись на мириады кристально искрящихся частиц, разлетевшись по миру поднебесному, облила ядом, желчью души людские, тела не бессмертные из крови и плоти соб
-
ОкJ спасибо за критику…приму во внимание
-
Салам алейкум, Раскольник
Конечно мне интересно, твое критическое мнение...так что давай..Спасибо...хоть первую половину прочитал, хотя есть 3 и 4 часть. Да еще, вчера я читал твой блок... понравилось...интересные мысли...жду мнение)
-
Заметки Турал -Гавроша.
Азербайджан - лето круглый год,
Азербайджан - весело живет,
Азербайджан - место лучше нет,
Азербайджан – мы не знаем бед.
( детская песня)
Страница 8. Баку. 31/12/2002
Час назад вернулся домой. С утра шастал по городу. Баку напоминает громадный терновник. Люди копошатся как термиты. Куда не ткнешь пальцем, везде лошади.
Разного цвета и размера. Лошади-копилки, лошади-игрушки, лошади-торты, лошади-часы и лошади-люди, ну, имеется в виду кентавры. Поездить на лошади (тоже, кстати сказали беженец из Карабаха.) стоит два ширвана. Одна обманувшись словами хозяина животного, мол, кто в год лошади на нее, на лошадь, то есть вскарабкается, сразу замуж возьмут, чуть не отправилась на тот свет.
Народ кстати веселится. Даже бомж хочет показаться миллионером. Город заполнен мандаринами и продавцами тех мандаринов. Прям у входа метро «28 Мая» заметил большую разборку в маленьком Баку. Полисмены хотели разогнать продавца мандаринов за не уплату налога и продажу в неположенном месте. Дядя мандарин оказался не один, призвав на помощь собратьев по разуму. Далее была небольшая стычка и чуть не произошла оранжевомандариновая революция. Вовремя подоспевшее полисмены, выхватив дубины под громкие овации толпы зевак, а так же возгласы мандаристов о свободе всех мандаристов мира, поздравили продавцов с новым годом, пожелав им крепкого лошадиного здоровья. В конце спектакля выступил Реис, одетый в Деда мороза и подарил всем подарки, добавив, что наша полит - стабильность нерушима и на все времена. Ну, минимум на триста лет.
Город весь в дыму. Взрывные пакеты и хлопушки надоели всем кроме детей.
Будто ты на полигоне. Но это еще ничего. Главное будет в полночь. Мои соседи купили аж мини ракету. Все соревнуются, кто больше взорвет или у кого самая громадная хлопушка.
За окном праздник. В доме (съемная квартира), а точнее на столе ничего.
Все сидят и смотрят ОРТ. Там опять «Песни о главном». Наш АztV тоже не дремлет, у нас крутят «Песни о старом», суть такова, что в этот год мы наконец-то вернем оккупированные земли или же минимум шагнем на одну ступень вперед по этому вопросу, что тоже считается неплохим результатом.
Страница 10. Баку. 02/09/2003
Сегодня меня перевили в новую группу. Иные ребята, другие лица.
Не знаю почему я начал писать все это, наверное, от чувства одиночества.
Эх, мне оставалось проучиться всего лишь год, а теперь на те доигрался.
И нужно было мне рисовать фашистский знак над плакатом ЙАПа*. Еще хорошо, что вообще не вышвырнули на улицу. Я сегодня присмотрелся, вроде ребята нормальные. Дружить с ними можно. Сам написал и самому же смешно стало. Турал, ты еще веришь в понятие дружба? Сказать что нет? А черт знает, может и верю или стараюсь верить.
А что остается делать? Ну ежели так, давай тогда сотрем слова: «любовь», «честь», «мужество» и что, что тогда? Ведь все равно многое уже стерли. Вписать новое никак не можем, все стараемся, стараемся, а толку, толку да нет.
Баку 10/11/2003
Ноябрь за окном, холодно, мерзко, знобко…уже в сотый раз убеждаюсь, что осень не для Баку. Везде грязь, Елмлер* утопает в слякоти. Дерьмово как на улице, так и в душах серой массы. К тому же, через месяц семестр. Экзамены и зачеты. Время кормушки для учителей, деканов, профессоров. Надоело! Снова откроется базар. Все повторится. Монотонная жизнь. Каждый день, как следующий или вчерашний.
Непонятно, зачем вообще я…живу! Да, именно, ЖИВУ! И живу ли я вообще? Может плыву, плыву по течению? Нет, более точно ползу. Да, вот, верно, ползу.
Я пресмыкающееся, что-то вроде Турваран. Можно ли согласиться? Утверждаем? Погоди, погоди, кажется нет! Почему? Зачем? От чего? Обоснуй! Я ведь не один такой, правильно, согласись, много таких ну то есть варанов. И я один из них. Выходит, нужно разделиться. Ведь существуют и другие виды. Значит так, начнем все по порядку.
Если уж на то пошло, я схожих со мной именую азваранами. Не могу же я всех назвать Турваранами. Так ведь есть же Аливараны, Орханвараны, Мамедвараны.
Так, это уже мне нравится. Едим дальше. Азвараны питаются чем попало или тем, что остается от азбаранов. Сами же азбараны, как становится понятно, охотятся и питаются баранами. Такие азвараны как я и бараноеды-азбараны повинуются…игуанЛИЗЫМ. Над игуанлизами сидят хамельВОРЫ, а над теми гекконаЧИНы. Все они, то есть игуанлизы, хамельворы и гекконачины питаются азваранами и азбаранами. Если азбараны занимаются скотоводством, то азвараны не заняты ничем, весь день вертясь по улицам. Азбаранам очень мешают игуанлизы, те же, отправляют часть барана (украденного от азбаранов) хамельворам. Вообще хамельворы самые опасные среди пресмыкающихся, они могут менять цвет (лица) и оставаться живыми при любых изменениях. Гекконачины же обычно обитают на зоне проживания ВЛАСТезавров. Сами властезавры никогда не охотятся на азваранов и азбаранов. Им не до этого, они вообще вегетерианцы и питаются лишь зеленью. Иногда между гекконачинами и хамельворами случаются стычки ради участка рядом с властезаврами. Но всегда, почему-то, битыми остаются азвараны, а у азбаранов пропадают бараны.
Совсем запутался с этими азбаранами, варанами, баранами и биип…анлизами. Кажись засиделся. Лучше пойти поспать. Может во сне покушаю баранину, а то давно уже забыл ее вкус. Лишь бы игуанализы не снились, а то и там начнут долю просить, хоть во сне пусть не трогают.
***
(номер страницы и дата стерты)
Дней десять тому назад праздновали «Курбан байрам*». В этот день геноцида баранов, цена того же животного резко возросла немыслимо для простого азварана. Воспользовавшись именем Аллаха, азбараны с искоркой радости в глазах, кидали азваранов. Баранобичевание охватило всю республику. Протекла литрами кровь во имя Аллаха, и были общипанны тысячи бедняков, вынужденных купить барана по цене арабского скакуна. Остались также довольны некоторые муллы, продавшие за гроши туши, знакомым владельцам ресторанов и закусочных. Иду спать. Спать…спать…спать…
***
Экзамены схватили меня за горло. Еще немного и я повешусь. Спрашивается, Турал это тебе надо было? Что-что?! В университет поступать, вот что! На хрен мне такой университет. Нет, откосить от армии на четыре года он мне все-таки помог.
А дальше…дальше известно лишь одному…Аллаху!
Чем дольше я живу в этой стране, тем сильнее убеждаюсь в одном, Аллаху на нас НАПЛЕВАТЬ!
Сегодня кандидат наук, наш преподаватель высшей математики, сказал мне в лицо: "Обругай меня, плюнь мне в рожу, поимей мою старую мать, но я тебе бесплатно оценку ставить не буду». И все из-за каких-то десяти ширванов*.
***
Вечером, часа два, назад украли с восьмого этажа университета умывальник, тюльпан полный комплект, меньше чем ширванов за двадцать не продам. Правда сюда входит доля охранника, но что поделаешь, хочешь жить умей делиться.
Сейчас все так делают, барыга плотит участковому, учитель приносит долю директору, директор министру, тот еще выше. Везде так, во всем мире, во все времена так было, так и будет. Рыба начинает гнить с головы…но у нас почему-то с ж**ы. Хотя, биип, она вроде всегда воняет, сколько не подмывай. А ведь у рыбы и задницы то нет совсем. Если рыба наша азербайджанская, значит и биип у нее тоже есть, во как. Ну вот, теперь у нас рыбы не с хвостом, а с воняющей ж**ой. Только этого и не хватало...биипкутумов!
Страница 15. Гянджа 08.03. 2004
Сегодня всемирный день женщин. Девушки у меня нет, хотел поздравить маму. Вертелся на базаре весь день. Одна гвоздика стоила два мамеда*. Купил искусственные цветы. Маме понравились, она даже прослезилась. Помог выбросить мусор. Купил домой хлеб. Сегодня вечером поездом отправляюсь назад в Баку. Мне было стыдно перед матерью. Даже сам не понимаю от чего. И что это за праздник, день женщин! Почему не день матерей, как например у турков? Я бы переименовал праздником всех цветочников. Не плохо они заработали за сегодняшний день. Рашад с восьмого блока признался, что утром отправился на русское кладбище и собрал там целый букет цветов. До полудня на базаре он все продал. Интересно, наверное, сегодня кто-то, такой же как я студент спешил домой с радостью пряча за спиной букет, даже не думая, что цветы эти с надгробья. И поздравил мать или сестру. Иногда думаю, может мне тоже так жить, как Рашад например. Куда не смотришь, все кидают, обманывают, воруют. Надеть маску негодяя, смеяться всем в лицо, клясться Коранам, Аллахом, жизнью своих детей, честью своей жены, именем матери, головой отца и кидать всех подряд. И наплевать на все! Завтра Рашад будет кататься на мерсе, а я так и буду ползти. Ну что ж, значит пришла пора воров, кидалов, стукачей, обманщиков, паразитов и всякой твари.
Страница 18. Баку 20.03. 2004
Байрам*…"Новруз Байрам*", праздник туркоязычных народов. Праздник доставшийся нам от огнепоклонников. Мы сами уже запутались. Празднуем все праздники подряд.
И рождество, и "Курбан", и "Новруз". Хрен поймешь, какая у нас религия.
Вроде праздник, а настроение как всегда дерьмовое. Ну, скушал "шекер буру"*, кусанул "пахлаву"*...
Вечером снова этот идиот со своим шустряком появится. Коса* и Кечел*, тоже мне предвестники весны. Вновь начнут нести парашу, лишь бы котел свой подобрей наполнить сладостями, мол, дайте и нашу порцию "гогала*". Вот, оказывается, от кого у нас эта хамская привычка попрошайничества, все сгребать, да побольше. Нет чтобы как другие, к примеру, Дед Мороз или Санта Клаус явиться с полным мешком игрушек, поздравить детей, порадовать, подарить. А то два аксакала, переодетых в бомжей, один лысый, другой с козлиной бородой, первый тощий, второй толстый. Ходят, стучатся в двери, попрошайничают под предлогом предвестников весны. Людям и так нечего есть. У нас в крови просить, брать, отбирать, воровать, а чтоб отдать, подарить, просто порадовать человека, сделать сюрприз, так у нас этого нет и если даже сделаем, то обязательно взамен попросим что-либо... вот это и называется "хормет"*..."хормет"…уважение... себя уважать нужно... себя...
Спустился вниз постоять у костра праздничного, погреться…я всегда ухожу в свои мысли, когда долго смотрю на пылающий огонь. На сей раз не успел, ко мне подошел парнишка дворовой, пригласил шепотом пойти покурить анашу.
Сказал, что сегодня праздник, нужно кайфовать. Вот так вот, в этой стране когда праздник, обязательно нужно обкуриться анашой, с кем-то подраться и встретить утро в полицейском участке. Не можем мы спокойно жить…не можем…
(номер страницы и дата отсутствуют)
Сегодня утром ехал в маршрутке. Погода была пасмурная. Кажись ожидался дождь.
По дороге заметил женщину в ободранном одеянии. Она танцевала, энергично жестикулировала руками, кружилась, подпевала себе, махала проезжающим машинам, подпрыгивала. Все ехавшие в машине, сразу же обратили на нее внимание. Началось обсуждение. Женщина оказалась душевно больной, кто-то из пассажиров узнал ее.
Все пожалели ее, даже водитель. А я нет! Она самая счастливая, я рад за нее. Бедные люди, откуда им знать. А она… она…одна из счастливых в этой стране…вот и радуется…а мы этого не понимаем и не поймем, наверное, пока сами не свихнемся.
***
Купил газету «Биржа», хочу устроиться на работу. С деканом поговорил, он все экзамены и зачеты берет на себя. Договорились на 150 долларов за семестр. Теперь главное найти работу. Просматривал объявления. Смеялся больше часа. Особенно когда читал раздел «Ищу человека». Вот кое-что счел переписать.
Объяв 1. Девушка, возраст 28, рост 165, вес 50. Азербайджанка. Делаю намаз, верующая, девственница. До сих пор ни с кем не встречалась, умею готовить, убирать. Начитанная, русскоязычная. Нужен мужчина для серьезных отношений в возрасте 35-45 лет, спортивного телосложения, с квартирой, машиной, постоянной работой, можно с детьми. Просьба несерьезным людям, импотентам, алкашам не беспокоить.
Интим не предлагать, по ночам со скрытого номера не звонить. Номер моб: XXX-ХХ-ХХ
Тома.
Объяв 2. Мужчина, возраст 35, рост 190, вес 80. Чистокровный Азербайджанец.
Умный, добрый, внимательный. Спортсмен, черный пояс по дзюдо, имею высшее образование, не курю, не пью, читаю Чингиза Абдуллаева, умею играть на гитаре.
В поисках своей половинки. Возраст не имеет смысла. Любви все возрасты покорны. Обязательно с квартирой, работой, можно с детьми. Я буду им ласковым отцом. Просьба к геем, не беспокоить, не звонить.
Номер моб: ХХХ-ХХ-ХХ Шкаф Исрафил.
Объяв 3. Мужчина, Азербайджанец, русскоязычный. Возраст 75 лет, рост 170, вес 58.
Обеспечен хорошо. Выгляжу прекрасно, больше 60- ти не дают. Есть собственная квартира в центре города, имею виллу в Набране*, так же есть машины, свой бизнес. Люблю вкусно поесть, курить сигары, играть в бильярд. Увлекаюсь спортом. Пью изредка и то только вино. Ищу молодую девушку в возрасте 16-20 лет для создания семьи. Без каких-либо корыстных целей. Обязательно должна быть девственницей. Обеспечу всем. Дешевым платная женщинаам, сутенерам и мамарозам не тревожить.
Номер моб: 999-99-99 Хаджи* Имран.
Объяв 4. Женщина, возраст 62. Хочу найти мужа. Могу заменить стиральную машину, посудомойку, пылесос, пепельницу, бачок унитаза. Умею прекрасно готовить. Люблю животных и детей. Не назойлива. Бомжов и лезбиянок прошу не беспокоить.
Номер дом: ЗЗ-ЗЗ-ЗЗ
Объяв5. Внимание! Внимание! Внимание! Эксклюзив! Ищу девственницу! Азербайджанец. Молодой парень. Возраст 25, рост 180, вес 75. Для создания семьи. Обеспечен квартирой и работой. Пять раз был женат. Теперь разведен. Все предыдущие оказались не девственницами. Опозорился на всю родню. Хочу найти наконец-то целомудренную. Можно и с района. Обязательно иметь при себе справку от гинеколога об утверждение девственной плевы. Феминисткам просьба не звонить, не плеваться и не ругаться в трубку. Буду прекрасным мужем, добрым отцом, верным другом.
Номер моб: 111-11-11 Гейрет* Намиг
Страница 23. Баку 01.04. 2004
Первое апреля, никому не верь. День, когда все обманывают, подшучивают друг над другом. Будто бы во все остальные дни в году мы так и говорим правду. В Азербайджане первое апреля нужно именовать днем правды. Хотя бы один раз в году мы должны не врать, не обманывать, не кидать друг - друга, а говорить правду, быть искренними.
Я даже не могу представить, что случится, если в реале подписать закон о присвоении первому апрелю дня правды в Азербайджане.
***
Работы нет! Нет и все! Забрел сегодня в офис одной компании. Чем занимается фирма, знать не знаю. Минут пять не мог найти кнопку в лифте, чтоб нажать и подняться на верх. А когда уже створки лифта закрывались, один иностранец, видя что не успевает, подал мне рукой знак, чтоб я подождал его. Пришлось подставить ботинок меж дверьми, чтоб те не закрылись. Оказывается, есть специальная кнопка для остановки створов. А я откуда знаю? Девушка, рядом стоявшая, взглянула на меня брезгливым взглядом и покосилась на мои грязные ботинки сорок третьего размера.
Я, пройдя по разящему кофе коридору, подошел к стойке с табличкой рецепшн.
За компьютером сидела девушка с упругими грудями и благоухающая ароматом, наверное дорогого парфюма. Она попросила меня подождать, посидеть за столиком пока она освободится и одарила меня улыбкой. Но улыбка оказалась слишком заученной, наигранной, ничего не значившей, всего-то лишь рабочей маской. Улыбка для всех! Над ее миниатюрной головкой висели пять одинаковых настенных часов. Но стрелки их показывали разное время. А под часами были написаны названия городов Абердин, Алма-Ата, Баку, Лондон, Ню-Йорк. Как я заметил, секундная стрелка часов Баку замерла. Наверное, батарейки сели.
Она ни разу не подняла взгляда. А меня, почему-то начало волновать с кем она интересно занимается сексом! Я начал для себя просто гадать, как выглядит этот счастливчик. Мысли мои перемешались. Я думал вот она выйдет отсюда, поспешит к своему любимому, а любимый у нее точно есть. Ну, как же такой девушке без парня. Может, мы вместе даже спустимся, ведь уже почти конец рабочего дня. Она свернет направо, я налево или она перейдет улицу, а я останусь ждать автобус. Она даже и не вспомнит обо мне. Зазвонит ее мобильный телефон. Я подниму свой воротник пиджака. Ее встретят. Я втолкнусь в переполненный автобус. Они погуляют в обнимку на Торговой*. Я буду спать в маршрутке. Они поднимутся к ЦУМу*. Я спущусь к Азнефти*. Они поужинают в ресторане. Я куплю донер. Он откроет для нее дверцу BMW. Я закурю. Ее волосами будет играть ветер. Мне станет холодно. Они будут целоваться в лифте, я буду подниматься по пыльным ступенькам, отдающего мочой блока. Он уложит ее на шелковую простыню, я рухну в свой провонявший матрас. Ее будут иметь, я буду царапать простыню, его язык проскользнет по розовому соску, я облизну губу, она замурлычет, я завою, он перевернет ее на бок, а развернусь я, она всем телом будет прижиматься к нему, я буду стоять в кухне, уткнувшись лбом к запотевшему стеклу окна. Луна будет освещать их совокупление, а моя комната будет во мраке. Они может даже кончат вместе. Она уснет, обняв его. А я так и не усну.
Меня не взяли на работу, сказав, что у нас пока нет вакансий, если что мы с вами свяжемся.
Страница 28. Нафталан* 10.10.2004
Я в армии! Летний призыв. Вот сейчас сижу в штабе, пишу, не знаю вернусь ли я отсюда вообще. Уже тоскую, тоскую по гражданской жизни. Город Нафталан. Почти граница перед лицом врага и смерти. Многие тут пацаны, только школу окончили, я хоть что-то видел. Еда только овсянка. Приходится самому, на свои деньги что-то покупать и кушать. Иногда обедаем в кафе внизу, а потом опять поднимаемся в штаб. Спим в заброшенном бункере, на бетоне, у меня уже недержание мочи, а прошло всего то три месяца. Вчера слышал разные голоса, кажется кого-то били. Враги иногда стреляют. Оружия еще не видел. Ничему не учат. Даже простым спортом не занимаемся. Не армия, а большой бардак. Так проводим время, кто чем займется. Я завел себе щенка, маленького, его мать куда - то пропала, двое других умерло, а этого я взял себе. Долго думал как назвать, почему-то кроме Микояна в голову ничего не лезло.
Полное имя у него Анастас Иванович Микоян, а так, просто Микоша.
Страница 29. Нафталан 01.11.2004
Долго не писал, не мог, все тело болело. Неделю назад меня били, били очень сильно не щадя ничего. Я сначала сопротивлялся, потом понял что все бесполезно. В дело пошли палки, ремень и арматура. Все началось с того, что один дембель задал мне вопрос: «Харалысан*?». Я ответил, какая разница откуда я, потом почему-то подумал и сказал Гянджелиейм. Сам он был из Баку. Обозвал меня районской чушкой, и в ответ получил плевок в лицо. А потом меня били, их было человек пять-шесть, не меньше. Вечером, после отбоя, меня разбудил Ейвазов и сказал, что тебя на улице ждут. Я сразу все понял. После нескольких ударов, просто закрыл рукой голову в ожидании кончины экзекуции.
Удары попадали по почкам, по голове, иногда по лицу. Я плевался кровью, глаз у меня опух. Среди всего этого, вдруг, в кромешной тьме я заметил красные глаза Микоши. Маленькое животное испугавшись спряталось под машиной и наблюдало за всем происходящим. Мне стало жаль его, не себя, а собаку. Ему, наверное, было очень страшно. И я заплакал, тихо, беззвучно, лишь почувствовал соленый привкус слезы смешенной с коровью. Бьющие моих слез не видели, было страшно темно.
Страница 30. Нафталан 05.11.2004
С едой опять проблемы. Деньги закончились. Звонить домой…там и без меня проблем хватает. На последние деньги, присланных мне братом, купил несколько пачек сигарет. Сегодня пришел к выводу, что солдат в Азербайджане это живая пластиковая карта Бейналхалг Банка для капитанов, майоров, сержантов и т. д. Еще раз убеждаюсь, что у нас продается все! Хочешь увольнительный - плати, позвонить домой- плати, выйти на самоволку тоже плати, везде деньги. Если захотелось отдохнуть в санчасти не проблема, главное деньги, покушать шашлык тоже деньги, вообще не выходить на пласт утром, тоже решим, главное чтоб ты платил или твои родители, значение не имеет.
Микоша растет на глазах. Вчера откуда-то притащил тушу козленка. Наверное, у чабанов своровал. Мне тоже кое-что досталось. Правда, потом всю ночь живот не дал мне уснуть.
Страница 35. Нафталан 29.12.04.
К Азимову приехали родители. Наконец-то он успокоится, а то целую неделю по ночам, после отбоя, заплатив сержанту, с мобильного звонил маме. Плакал, чтоб приехали и увезли его отсюда. Говорил, что его тут обижают и что Велиев из Сальяна* даже один раз хотел его изнасиловать. Мать приехала не одна, а с дочкой, красивая у Азимова сестра, ребята рассказали журналисткой работает в одной известной теле компании. Много еды принесли Азимову, че хочешь было. Оставив мать с сыном, сестра Азимова отправилась к майору, взять у того интервью. Через час, я, проходя мимо кабинета нашего майора, через приоткрытую дверь увидел сестру Азимова, сидящею на коленях перед раскрытой ширинкой майора. Она, вытирая тыльной стороной ладони губы, почему-то стыдливо глядела на портрет президента, висевшего над головой побагровевшего майора Азербайджанской армии. Больше Азимова никто не трогал, теперь он считался любимчиком нашего майора.
Страница 38. Евлах*. 30.01.2005
Меня перевели в Евлах. Убогое место. Жилья совсем нет. Здешние люди зарабатывают себе на хлеб продажей кисломолочных продуктов. Цивилизация на нуле, люди живут как в каменном веке. С едой тут еще хуже, чем в Нафталане. С трудом удалось взять с собой Микошу. Пришлось купить блок сигарет капитану. Голодаю второй день. С утра кушал только кусок хлеба, часто пью воду. Вчера весь день не замечал Микошку. Он куда-то пропал. Наверное рыскал себе еду. Искал по всей части, кричал «Микоян!». Ребята думали, я от голода сошел с ума. Обменяли солярку на картошку у одного жителя.
Не знали, как пожарить, у самих дров не нашлось. Пришлось зажечь старые ботинки. Картошка потом отдавала резиной.
Страница 40. Евлах 05.02.2005
Был в доме нашего прапорщика. Ему нужно было помочь по хозяйству. Аббасов один из тех, кого я уважаю тут. Сам он Ераз*. В доме было очень холодно, газ отсутствует, электричество дают по три часа в сутки. Мне стало жаль детей. Сидеть в доме было невозможно. Слишком холодно. Мебель отсутствовала. Заметил лишь старый потрепанный диван, стол, тумбочку на которой стоял телевизор "JVC" и большей плакат на безобойной стене с портретом президента страны, на фоне моря, нефтяной платформы и восходящего солнца. Президент улыбался пальцем указывая на слова, написанные ниже большими буквами "БИЗИМ НЕФТ СТРАТЕГИЯМЫЗ"*.
Дети, сидевшие перед телевизором, с интересом смотрели повтор «ЕНИ УЛДУЗ*».
Страница 42. Евлах 10.02.2005
Пропал Микоша. Третий день его не могу найти. Днем застукал Мурадова и Аскерова в каптерке. Последний делал минет Мурадову. Мурадов весь изливался потом, покраснел, тяжело дышал. Через секунду он кончил, обильно кончил, прям на фуражку солдата Аскерова. Эмблема военных сил Азербайджана на фуражке Аскерова полностью покрылась густой спермой Мурадова.
Страница 45. Евлах 15.02. 2005
Отправился на трах в одно село. Координаты получил от Махмудова. Он сказал, чтоб я стоял и ждал в туалете на улице. Туалет был азиатским с ели закрывающейся дверью на защелке. Я явился туда в десять вечера. Ели терпя, задыхаясь от вони, стал ждать. Минут через десять прибежала женщина, уже со спущенными трусами. Мне оставалось лишь поднять ее потрепанный халат и сделать свое дело. Я не запомнил ее лица, она стояла ко мне спиной, и к тому же было чуть темно, даже тело толком не оценил. Через отверстие внутрь пробивался свет луны. При этом свете я заметил ее руки. К ее пальцам прилипло тесто. Весь халат был испачкан мукой. Я спросил, почему ее руки в тесте. Она как ни в чем не бывало ответила, что готовила тесто на хлеб, но, поняв, что не успевает, а руки в тесте, попросила мужа, чтоб тот спустил с нее трусики. Мол, хочу пи-пи, а руки в тесте, помоги, пожалуйста, спусти мои трусики. Вот и быстренько прибежала. И еще сказала, чтоб я много не говорил, а побыстрей заканчивал свое дело, потому как хлеб уже в тендире*.
Да и муж может заподозрить, что это его жена так долго в туалете возится. Я, кончив свое дело, бросил деньги прям в очко. Пусть она сама их оттуда добывает, пусть покопается среди дерьма, мочи и моей спермы.
Физули* / Муровдаг*/
Я в Мурове. Заболел. Горло… легкие…почки…все тело болит. Побил одного солдата, он пожаловался, меня перебросили сюда. Не знаю какое сегодня число, день. Мне все равно. Еды нет вообще! Голодаю уже неделю. Пью лишь воду, точнее кушаю снег. Топить лед не чем. Микош опять рядом. Нет сил писать о том, как я его сюда привез. Бедный пёс совсем исхудал. Нас тут пятеро и все голодаем. Все пути замело снегом. Начало весны, а кругом только снег. Никто не может нам помочь, ни продовольствием…писать дальше не осталось сил.
***
Микошы, больше нет! НЕТ и все! Съели мы его. Да, съели. Десятый день как голодали.
И не выдержали. Правда, ребята ждали до конца. Ждали меня, моего согласия. Микош сам откуда - то откопал нож и в зубах принес мне, поставил рядом. Лучше всех нас все понимал. У него ведь никого, а нам нужно обязательно вернутся, нас матеря ждут.
Резал не я. Но я тоже ел. Прям в сырую и сожрали. Как только скушали, все легли спать. А я не мог. Все вспоминал добрые собачьи глаза Микошы. Меня вдруг начало тошнить, я выбежал на улицу и сразу начал блевать. Так сильно, что думал у меня весь желудок вывалится изо рта. Успокоившись заплакал, сидел на четвереньках перед своей блевотой в снегу и рыдал, чуть ли не орал, сжимая в ладонях кровавый снег. Смотрел на кишки собаки и горько плакал. Больше ничего писать не буду. Через три месяца домой. ВСЕ!
Продолжение есть...
Пояснительный словарь слов и выражений.
хош хебер*- радостная новость ( перевод с азерб)
ширван*- денежная единица, в дальнейшем деноминирована манатом
Мусават*- политическая партия Азербайджана
Елмлер*- станц. метро в Баку
милисов*- от слова милиционер, тот же полицейский
Баил*- тюрьма на участке поселка Баил.
менлик бир гуллуг*- чем могу услужить?
28 Мая*- улц. в Баку
байрам пайы*- праздничное угощение
АztV*- Азербайджанское Государственное Телевидение
ЙАП*- правившая партия страны
Курбан байрам*- исламский праздник окончания хаджа, отмечаемый на 10 день двенадцатого месяца исламского календаря в память жертвоприношения пророка Авраама.
мамед*- бывшая денежная единица. В простонародье из-за портрета Мамедамина Расулзаде (выдающийся писатель, политический и общественный деятель) на купюре, была именована мамедом
Новруз Байрам*- самый древний и почитаемый в Азербайджане праздник прихода Нового Года (по мусульманскому календарю) и Весны. Этот праздник — символ обновления природы и плодородия
коса*- (безбородый) праздничный персонаж
кечел*- (плешивый) праздничный персонаж
гогал*- Азербайджанская кухня
хормет*- уважение
хаджи-* почётный титул мусульманина, совершившего паломничество в Мекку
гейрет*- честь
Азнефть*- улц. в Баку
ЦУМ*- Центральный универмаг
Нафталан*- город в Азербайджане.
Сальян- город в Азерб.
харалысан? *- Ты откуда родом будешь? Из какого региона страны?
Евлах*- город в Азербайджане на реке Кура.
ераз*- Азербайджанец, выходец из Еревана (Армения)
Ени Улдуз- музыкальное ток-шоу
БИЗИМ НЕФТ СТРАТЕГИЯМЫЗ*- Наша нефтяная стратегия
тендир*- своеобразная печка для приготовления чурека (хлеба), сделанная из навоза и сены.
Физули*- город в Азербайджане.
Муровдаг*- горный хребет в Закавказье. В Азербайджане наиболее высокий в системе Малого Кавказа.
-
Гаврош нашего времени.
Никакой революции оранжевой, красной, белой, черной или голубой в этой стране в течение ближайших лет эдак тридцати не предвидится. Потому как, пока земля эта воняет нефтью, мы так и будем в списке самых полит - стабильных стран мира. По сему всем мечтающим и живущим в грезах советую купить билет во все четыре стороны земного шара и сидеть, вытянув уши, как лошадь Чапаева в ожидании "хош хебера*". (Из личных заметок)
Знал бы я, что прохаживаясь в одно солнечное утро девятнадцатого века по улице острова Джерси, где вел жизнь эмигранта великий писатель и драматург французского народа Гюго Виктор, неожиданно встретит молодого парня в старом костюме, помятых брюках и покрытых пылью туфлях за пять ширванов* и что тот молодой человек пройдет мимо него, а писатель, минуту спустя обернувшись устремит взгляд за тем самым молодым человеком в пыльных туфлях, а после вдумчиво играя белоснежной бородой, быстрым шагом поторопится в дом. В свой дом, чтобы сев за стол продолжить работу над романом «Отверженные» и спишет одного из главных героев, то есть Гавроша с только что увиденного на улице молодого парня, то признаюсь я, ни чуть не удивился бы. Но к радости Гюго, он никогда бы не смог встретится с Туралом, а Турал не мог просто оказаться в то самое солнечное утро на одном из самых больших островов пролива Ла-Манш. А то я бы сейчас, гордо восседая за своим компом, изливаясь радостью стучал бы по клавиатуре, что самый известный подросток французской литературы прототип азербайджанского студента, непонятно каким образам попавшего на тот остров, в то самое солнечное утро. Так что, оставим в покое писателя, пусть он работает себе или гуляет, а мы с тобой вернемся сюда, то есть в двадцать первый век, страну Азербайджан, город Гянджу, а присвоение себе литературных героев, исторических личностей, разных участков земли, песен, музыкантов, деятелей искусства оставим нашим западным соседям. Они любят это, то Дартаньяна окрестят армянином, то жена у Дарвина окажется из Ванадзора, то Сталин родился в Ереване, Пушкин имел любовницу Армянку, Черчилль пил только армянский коньяк, Есенин срал исключительно в армянский унитаз, Казанова пользовался презервативами с надписью made in Armenia, в Библии написано про гору Арарат, Ной на самом деле являлся Налбадяном, первая долма приготовлена в Армении и все такое в этом духе.
Как не странно тебе покажется, но с Туралом я познакомился в туалете. Он был оставлен на второй год и отправлен в нашу группу для продолжения учебы. Гладкие, черные и всегда блестящие волосы, его старый, коричневый пиджак в полоску, того же цвета потрепанные брюки и всегда пыльные туфли, а под пиджаком почерневший от не мытья свитер были не отделимыми атрибутами Турала, которого я встретил три года спустя в его родном городе. А в тот день нашего знакомства, мы просто стояли и пока он курил о чем- то энергично рассказывая, уже тогда, в своих мыслях я именовал его Гаврошем нашего времени. Турал был несомненно по возрасту старше своего литературного прототипа, но его жизнь беспризорника, желание всегда быть первым, умелость рисковать, добиваться своего, кричать там, где все считали лучше помалкивать, молчать там, где все орали, его демагогия, как у нас теперь любят говорить, умение заставить людей слушать и собираться под его руководством, раздавать налево и направо советы, при этом не прочитав ни одной книги, он мог свободно спорить о литературе, вступать в полемику с историками, доводить до крайности исламистов, разоблачать профессоров и деканов, не соглашаться с нынешним строем, издеваться над трусами, создавать атмосферу революции и всегда плевать против ветра. Турал, как всегда любил он твердить, являлся молодым поколением перетрахонного народа, родившись бедным, нищим, в стране миллионов инвестиций и денег, фешенебельных домов, машин, дорогих проституток, шадлыг сарайев и спорт комплексов. Как сын музыканта (отец его был известен как музыкант палаточных свадеб), он мог играть на нескольких национальных инструментах, мать его являлась домохозяйкой, а брат давно уехал в соседскую Турцию и своими усилиями получал там образование.
Лицо почти всегда в щетине. Молодой облик Гаврош-Турала можно было встретить иногда в рядах митингующих Мусавата*, где он часто получал дубинкой по башке от рук милисов*, его замечали на стадионе в играх сборной по футболу, махающим трехцветным флагом, он являлся капитаном команды КВН университета, прочитал все книги про криминальные авторитеты Азербайджана и СНГ, его мечтой являлась стать эмигрантом или сидеть в Байыле*. Во всех разборках маленьких или больших, везде присутствовал Турал. Сходки он назначал в том кафе, где мы постоянно сидели, называя тамошнего официанта «паханом» и каждый раз обосновав дело, говорил любимую фразу «менлик бир гуллуг?*».
Помню в одну из наших завсегдашних посиделок, когда на улице напоминающей об осени дождь стремительно стекал по грязным, потрескавшимся окнам университетской столовой, мы не спеша беседовали. Пропустив по рюмочки (не удивляйся, в азербайджанских универах и не такое увидишь) Турал предсказал мне и себе прекрасное будущее, поставив срок максимум на три года. Эх…откуда ему было знать, что ровно через три года, когда мы встретимся с ним в одно солнечное (прям как на острове Джерси) утро в центре города Гянджи и расспросив друг-друга, узнаем, что я являюсь маляром второго разряда, а Турал, может гордо записать свое имя в список безработных Азербайджана.
Все-таки я всегда ценил в нем то что некоторым людям не удается всю жизнь.
А именно не унывать даже в самых безвыходных ситуациях и всегда не смотря на все проблемы, беды, невзгоды, держать голову высоко, не показывая окружавшим свою слабость.
Мы не спеша бродили по городу. Турал как всегда себе присущим темпераментом, рассказывал мне историю города, историю его возникновения, показывал главные достопримечательности, вспоминал прошедшие годы в университете, расспрашивал о ребятах, кто и чем занимается.
Потом мы спустились на базар, потому как ему нужно было сделать кое-какие закупки, для дома, а я купил себе «пити габы»*, о котором писал еще в первой главе.
Еще с первых дней нашего знакомства Турал признался мне что ведет дневник, правда не очень часто, точнее изредка он делает заметки. И считает, что в будущем, если, конечно, соизволит всевышней, он выпустит книжку распечатав свой дневник. Когда я попросил у Турала его дневник для прочтения, он радостно согласился, сказав что не намерен скрывать дневник не от чьих глаз и зная о моем графоманстве отметил, что если я соизволю использовать его записки в своих эпосах, он будет очень польщен, но при одном условии, что авторские права останутся за ним. Потратив несколько часов на дневник Турал-Гавроша, сидя в кафе в которое мы с ним отправились пообедать и так сказать расслабиться (об этом кафе, отдельно в следующей главе), я сделал для себя на мой взгляд, самые интересные заметки, которые как и обещал моему однокурснику, предлагаю тебе для прочтения, конечно, оставляя авторские права за Турал-Гаврошем нашего времени.
-
Страна такси-агентов.
А вы видели города, в которых люди молчат и кричат только вороны? ( Стругацкие «Трудно быть богом»)
Голова болела неcтерпимо. Нужно было срочно пригубить горячий, крепкий чай.
В поисках освободителя от адской боли я, первым делом купив в кассе обратный билет в Баку (ночным поездом из Газаха), двинулся в город искать чайхану. Вот что я тебе скажу, да, да, тебе, гордому и пантовому жителю Баку. Несмотря на расстояние, по-моему не очень большое, всего-то 365 км, хотя в нескольких других источниках расстояние колеблется от 365км до 470км (блин, у нас даже точное расстояние между двумя городами не могут соизмерить. Ну что за народ, а еще хотят построить атомную станцию. Я всегда говорил, мы в конце сами себя загубим, или Баку превратится во второй Чернобыль или же мы в борьбе за власть и престол расстреляем к чёртовой матери все население) житье там отчётливо отличается и скажу тебе не в пользу Гянджи.
Честно, мне в ломку тебе описывать город, да и как говорится нечего, так что захочешь сам туда потопаешь. А я так, о наболевшем расскажу, ну напишу, знаю, ты у нас образованный, грамотей, это я только маляр второго разряда. Короче, скажу лишь то, что город на удивление чистый, аккуратно покрашенные дома, особенно в голубой цвет (у нас этот цвет сейчас в моде). Мало машин, почти не заметил иномарок, кроме одного внедорожника без номеров, чёрного цвета, с плёнками на стёклах и к тому же пленки были 100%-е (об этой машине после я тебе кое-что интересненькое расскажу. Иди, налей себе бокал чая, чтоб когда в горло пересохнет попил и еще валерьянки не забудь захватить, хотя, если ты азербайджанец, тебе будет хоть бы хны, у нас это в корне атрофированы все чувства, кроме голода и либидо.)
Одёжка у горожан тоже отличалась, я в своем спортивном одеянии четко выделялся. Не знаю, может мне так казалось, но рядом проходившие школьники, женщины спешившее на работу, все они были ни то грустными, ни то отсутствующими и ни одной улыбки, ни одного смеха. Господи, как же грустно, скучно и ужасно жить в городе, где не слышен детский смех. Наверное, это одно из самых тяжких наказаний Аллаха.
Меня охватило ужасное чувство голода и я решил купить пару пирожков у молодого парня, продающего прямо у входа своего дома. Маленькие школьники, как роботы, один за другим медленно подходили и протянув деньги, так же без лишних вопросов, брали завёрнутые в обрывки газет пирожки. Здание перед которым стоял продавец было пятиэтажное, хрущёвского проекта, с кривыми окнами и старыми балконами.
Я протянул бородатому парню (лет 25-ти не больше) две помятые купюры, с портретом Низами*. В родном городе великого писателя на купюру с его же изображением можно было купить лишь один пирожок с картофельной начинкой домашнего производства, поджаренного на маргариновом масле.
И что-то было в этой сцене, где медленно поднималась и опускалась черная, искривленная от частого падения на асфальт крышка кастрюли, в которой аккуратно были собраны пирожки, бородатый парень со взглядом мертвеца, дети беззвучно покупающие пирожки, я стоявший в очереди, помятый Низами, пустая улица, карканье вороны над головой, редкие машины, чистый воздух, облачное небо, холодный декабрь, запах прогоревшего маргаринового масла…
Ты, наверное, уже привык к запаху маргаринового масла витающего над головой жителей 20-го января*. И тоже, как и я ни раз наблюдал, как готовятся те пирожки и гамбургеры и кто их готовит. Вообще 20-ое января у меня всегда ассоциируется с обедневшими трущобами Бразилии и улицами бедняков Франции середины 18-го века. Это некое убежище для бедняков и гачгынов*.
Маленький район в центре города, куда каждый день сливаются тысячи приезжих с разных регионов республики, где перемешались запахи пирожков, сосисок, поджаренных на машинном масле, донера из собачьего мяса, кябаба* из падали, сигаретный дым дешёвых проституток, сигналы старых советских машин, голос кондукторов маршрутов Сумгайыт*-Баку, призывы продавцов бананов.
Район до непонимания грязный, всегда пыльный, переполненный новостройками, чайными (замаскированные притоны), дешёвыми закусочными с отравленной едой, магазинами аудио кассет неизвестных никому певцов, продавцов лотерей, сим карт, испорченных телефонов, мошенников, дебилов, тупых полицейских, больных разными венерическими заболеваниями проституток, идиотов, шизофреников, карманников и таксистов.
После получасового шастанья по городу, стало ясно, что таким темпом мне не светит в ближайшие часы попить горячего чая. Пришлось остановить такси, первое попавшееся на моем пути. Таксист оказался бывшим учителем истории, лет ему было сорок восемь, уже лысеющий, с добрыми глазами, морщинистым лбом, худым и пожелтевшим лицом, как потом я узнал, его давно мучает приболевшая печень. Машина у него была старенькая Жигули красного цвета, с шахматной табличкой «ТAXİ» на крыше авто.
Я вежливо поздоровался, на что сразу же услышал приветствие вместе с улыбкой, а это тебе скажу, в наше время редкий случай. И попросил, чтобы он отвёз меня в любое кафе, где смогу позавтракать, благо время было раннее. И на вопрос сколько возьмёшь, он не ответил вопросом, которого я несомненно ожидал, то есть “Не вереджексен”*?
Если во всем мире таксисты считаются семьдесят второй нацией, то наших шофёров я бы окрестил отдельным, 69-ым. Почему именно этой цифрой? Да нет, это не то что ты подумал, понимаю, тебе как молодому поколению Азербайджана уже такое не в подло, тем более с турками как братья, одной крови. Давно уже окна твоей комнаты открываются в Европу, откуда ты гордо наблюдаешь, набрав в легкие побольше морского воздуха, как мирной походкой прям в центре города проходятся рука об руку ГЕИ. На улицах, в блоках, в транспорте, кино и в метро сосутся малолетки, создают семьи лесбиянки, город заполнен массажными, предлагающие тайский, вьетнамский, армянский, азербайджанский, оздоровительный, расслабляющий. В гаражах колются наркоманы, в ресторанах ужинают свингера, соседи живут шведской семьёй, твоей девушки нравится кунилингус, а ты без ума от золотого дождика.
Да, чуть не забыл и тебе абсолютно наплевать, что твоя будущая жена давно уже не «целка», потому как главное любовь, понимание, сам человек, его взгляды, свобода права, толщина кошелька, модель телефона, число комнат в новостройке, марка машины и фамилия будущего «Га(Е)ай-папы*». А каплю крови на простыне, всегда можно заменить куриной или же на худой конец, чуть порезав палец и насрать на весь менталитет, непонятно каким путём доживший до наших дней. Ну вот, видишь, просил же я тебя не мешать мне, а слушать, а то я опять начал философствовать. Так слушай, меня всегда удивляло, почему в других странах, ты, садясь в такси сразу же говоришь адрес и доехав до назначенного места отдаёшь деньги по счётчику (в той самой же Европе, куда ты глядишь каждый день со своего пластикового окна, которое установило тебе «АКАПЕН») У нас же все как выше указанное число. Ты спрашиваешь таксиста, можем ли мы поехать например в Ахмедли*? А он вместо того чтоб сказать цену, прикинувшись идиотом, спрашивает «Не вереджексен*»? Как говорит мой знакомый, проживающий в Прибалтике,
- Я всегда знал, что таксист доставит клиента в любую точку города. А у вас наоборот. Смотришь, одни вообще отказываются принося разные, странные причины, такие как слишком далеко, сейчас в городе пробки, я устал, у меня болит голова, у меня понос, там дороги в плохом состоянии, бензина мало, я только что помыл машину, у меня нет прав, я проголодался, я возбудился, я иду домой кушать, спать или срать.
И при этом больше половины до этого работали в КГБ, МВД или же на худой конец, окончив юрфак, практиковались в УВД. Страна такси-агентов какая-то получается.
Маленькое кафе с надписью «ХАШ»* у входа, оказалось не очень далеко. Сонный хозяин не удивился столь ранним посетителям и вяло поздоровавшись спросил, что мы будем. Зал был совершенно пуст и сев в углу прям перед старым телевизором «Рубин», я попросил, чтобы нам приготовили что-нибудь на завтрак.
Завтрак состоял из сладкого чая, сыра, масла, яичницы и хлеба. Я и шофер с волчьим аппетитом набросились на еду и пока мы кушали на телеканале АТV шла утренняя, типа развлекательная программа «Йаг кими»*, где молодой парень, кумир почти половины девушек страны и незамужних халашек (особенно с района), обезьяничал, лазая по холодильникам и открывая шкафы для показа всего нижнего белья шоу-звезд страны.
Он нагло бросался в спальни, открывал двери туалетов, совал пальцы в общую кастрюлю, где готовился обед, пробовал на прочность унитазы, заглядывал в шкатулки и падал ниц перед джакузи, считая его всей своей мечтой жизни. Что же касается шоу звёзд, одни показывали свои дорогие трусики, другие своих собак, третьи машины, и конечно в объектив попадались их квартиры стоимостью в несколько сот тысяч долларов и больше. Лично у меня первым возникшим вопросом является, как они всего то лишь за несколько месяцев вот так вот обустраиваются?
Считать чужие деньги - одно из древних развлечений любого азербайджанца, не зависимо от его пола, возраста, а также социального статуса. В любой азербайджанской семье, после плотного ужина, собравшись перед телевизором, предварительно налив чай, все, от малого до большого начинает обсуждать вначале например, сколько зарабатывают эти шоу звезды, потом их продюсера, потом стилисты, шофера, домработницы, медленно, но верно переходя на своих соседей, купивших недавно машину, на родственников, на родителей друзей сына или дочери, на сослуживцев по работе и откуда-то выкопав старый калькулятор, подсчитывают и понимают, что с их зарплатой (как говорил мой товарищ по работе) нужно не кушать, не пить, не срать, а если уж посрал, то сожрать свое биипо, чтобы собрать деньги на новую машину.
Под номером 69.
Мерами насилия можно угнетать народ, но нельзя управлять им.
(Слова Л. Н. Толстого в открытом письме к царю.)
Как же приятно, когда у тебя сытый желудок и в кармане шелестят купюры.
Я с довольной улыбкой взглянул на шофера и, подняв правою руку, парировал, стараясь подражать кое-кому:
-Поехали!
- Куда поедим?- таксист тоже был явно доволен, видать он как и я не завтракал утром.
- К мавзолею Низами!
Кроме мавзолея таксист отвёз меня к бутылочному дому, в центре я увидел также мавзолей Джавад хана* и, кажется, единственный на весь город отель (названия не помню).
Думаю что диалог с таксистом, оказавшимся по специальности учителем истории,
тебе будет не менее интересным, чем мое подражание Гариб Азеру*, по сему предлагаю (советую) для прочтения. А кто отказывается, может покинуть аудиторию, потому как образование у нас свободное и всегда найдётся лишняя полка места за прилавком на базаре.
Не хочу повторяться, но как я уже добавил выше, страна наша после принятия суверенитета похожа на число 69-ть. Всё у нас верх головой, делаем то, что не нужно, говорим то, что не надо, живём не так, как умеем, умираем тоже совсем наоборот, рождаемся ногами вперёд, а о другом, самом главном я промолчу. По данным взятых из соцопроса среди молодёжи, на сегодняшний момент самая распространенная поза в сексе это поза 69-ть. Для тех кто не имеет представления о совокуплении в такой позе, советую прочесть Кама Сутру или написать сие число в google и дать поиск. Вот потому, наверное, и работает бывший учитель истории таксистом, бывший шофёр начальником ГАИ, литератор монтажником, переводчик складчиком, математик сварщиком.
- Аксакал, (в последнее время вошло в моду обращение к старшим себя максимум на пять лет) почему в городе так мало молодых, особенно мужчин? Я с утра только стариков и женщин встречаю.
- Эх…что тебе сказать, половина, даже почти большинство в России на заработках, остальные в Баку, кто как разместился. А те, которые тут остались, ну совсем малость, всегда гуляют вокруг «Гул базары»*.
- «Гул базары»?
- Да! Нам по пути, я покажу.
- Я так понимаю с работой у вас тут не густо.
- Не густо еще не так сказано, - таксист нервно повернул направо.
- Слышал я у вас завод Алюминиевый… и тысячи две людей работой обеспечили.
- Двести, двести человек, а не две тысячи.
- А на что остальные живут?
-Ну, так и ползём. Вот, мой сын окончил университет, кое-как отслужил в армии и уже больше года сидит дома. Вот ты мне посоветуй, где ему работать? Вот где? Ни одного завода, учреждения, промышленность вообще на нуле. Официантом работал, хлеб таскал по магазинам, чернорабочим тоже пробовал. И сим карты продавал и лотерею. Теперь ищет новую работу, шляется по городу.
-Да…- я тяжело вздохнул, не найдя что сказать.
Метров через двести я заметил большую толпу мужчин, все с бородой, испачканные, оборванные, со злыми глазами и туповатым выражением лица. Рядом, на пыльный асфальт были поставлены машины для шлифовки пола, разные сумки с инструментами, лопаты, лом, старые советские термосы. Некоторые сидели на полу, о чем-то энергично спорили.
- Здесь людей двести, а может и больше. И это место вы называете рынком рабов?
- Да, мой сын тоже когда-то здесь крутился. Тут за гроши пашешь с утра до вечера.
- С этими здоровыми парнями,…если их хорошенько обуть, дать еду, можно все наши земли за час отвоевать,- я с восторгом посмотрел на водителя, ожидая от него браво в знак моей гениальной идеи.
- Ничего мы не отвоюем. В корне мы нация трусов. Скопище трусливых людей, которое кроме пищи и развлечений ничего никогда не просило. Хотя, сейчас даже и пищу боимся попросить. Готовы вот каждый день так рабствовать, лишь бы нас не трогали. Как нам отцы говорили: «Башывы ашагы сал, ишиви ишде*». Вот они то и нассали на наши головы своими советами ни к месту. То говорят жизнь пятидневная ешь, пей, кайфуй и ни о чем не размышляй, то…знаешь что я тебе скажу, не помню кто сказал, но очень верно: ’’Рабы привыкают к кандалам’’.
- Ты прав аксакал, я тоже всегда думал что голодная нация должна митинговать и биться.
- Дело не в пище и не в голодном желудке, - мой собеседник так рассердился, что на миг отпустил даже руль,- должна быть вера в себя, разум, мужество, честь…
- А как же революция в России?
- Молодой человек, да в то время на Руси люди были голодными. Но на то они и нация, а мы, повторяюсь трусы, у нас в глазах нет искры революции, стремления что-либо изменить. Всмотрись в глаза нашей молодёжи, они будут срать кровью в штаны от голода, но никогда не выйдут на площадь, потому что боятся, не понимая того, что правительство может расстрелять две, три, пять тысяч, но убить всех поголовно им никто не разрешит, пуль просто не хватит. А что касается Ленина и Троцкого, они тоже биипо кушают, знал бы Николай, что сын его излечим, он бы никогда трон не отдал. В истории написано, что после разговора с личным врачом царевича, он подписался и отрёкся от престола. Царь просто потерял стимул, ничего нет хуже и ни что так не ломает отца знающего, что его единственный сын обречён. Сам Сталин, биип двуличная, являющийся агентом царской Охранки не верил, что трон будет оставлен.
- Значит, вся вина в нас самих?
- ДА! Вот почитай Сабира*. Ты заметишь что со времён великого сатирика и по сей день ничего не изменилось. Поэтому Сабир и в наше время очень актуален, хотя прошло больше ста лет. Это еще раз доказывает, что мы пофигисты по натуре. Есть такой анекдот: ’’Пишет Нострадамус свои катрены про будущее вселенной, разных стран и народов:
2020-ый год. Сборная Андорры стала чемпионом мира по футболу, Армяне вернули Карабах, Россия разделилась на федерации, азербайджанцы пьют чай и играют в нарды.
2050-ый год. Науру изобрела атомную бомбу, Евреи стерлись с лица земли, первый чукча полетел на марс, азербайджанцы пьют чай и играют в нарды
2220-ый год писатель республики Белиз получил Нобель по литературе, США организует чемпионат вселенной по баскетболу, папуасы выпустили первый спутник, а в Азербайджане сидят, пьют чай и играют в нарды’’.
И так до бесконечности, то есть нам все равно что творится. Главное есть бозбаш*, нарды и чай. И еще, иногда мы любим поспорить с армянами на счёт того, кто первый приготовил долму. Они наши песни переписывают, Карабах отняли, переименовали в Гарабах, наших героев, историю причисляют к себе, мы молчим, а как только вопрос заходит о еде, мы так сразу за долму готовы голову отдать, лишь бы выйти правым и доказать что долма, есть истинно национальное блюдо древних азербайджанцев.
- Аксакал, вижу ты не очень жалуешь свою страну и миллет?
-Знаешь, вот что я тебе скажу, бытует фраза в народе: «Пищик баласын, чох истедийинден йейер», мол, кошка от любви поедает своего котёнка. Начиная с Сабира заканчивая Джалилом* и Хагвердиевым,* эти люди занимались критикой, а не самобичеванием, как сейчас модно говорить. Нам нужна трезвая, реальная самокритика, чтобы мы пробудились ото сна, нам нужны любящие свою страну люди, нам нужны молодые революционеры, нам нужна новая кровь, взгляды, умы, нам нужна интеллигенция, нам нужны молодые люди, образованные, мыслящие, с верой в будущие, с кипящей кровью, с искрой в глазах. Если бы не нужда, если бы меня всем обеспечивало государство, я бы преподавал историю, а не работал бы таксистом и не шлялся бы по притонам. Родину то я люблю и даже очень, но мне больно смотреть и сознавать, что все мы просто напросто становимся манкуртами. Поверь, хоть я и не религиозный человек, но кое-чего знаю, не зря Коран в переводе с арабского означает «читай». То есть по-моему, Господь хотя бы с помощью Корана хочет заставить мусульман читать, получить образование, изучать науки. Сам посуди, среди лауреатов премий Нобеля мусульман можно сосчитать пальцами. А мы ведь тоже мусульмане и все наши беды в необразованности. Мы даже и Коран читать отказываемся, заворачиваем в платок и на самый верх шкафа, подальше от глаз. Детей своих пугаем, мол, это не для чтения, только учёные могут это понять. Иногда только, когда хуже уж некуда и рассчитывать тоже как бы не на кого, достанем, быстренько расцелуем книжку, погладим нежно и прошепчем кто что знает и как может, прокатится капля слезы по щеке, поднимем головку к потолку и будем так надеяться, молиться тому, кого до этого обмануть пытались, не зная, да и не понимая, что только самим себе же голову морочим, себя же только и обдуриваем…
…тут мой собеседник резко нажал на тормоза, от чего у меня сердце подпрыгнуло и я увидел черный внедорожник, пролетевший перед нами без номеров. После пыль, поднятая чёрной машиной, медленно усела, таксист продолжил путь и как бы услышав мои мысли шёпотом выругался, использовав очень много нецензурных слов и выражений, увы, к моему большому сожалению не имеющих места в данном рассказе.
- Черная акула! Опять наверное жертву рыщет, - тут таксист опять выругался, на этот раз чуть по легче.
- Какую жертву? Что, участковый?
…ты наверное принёс себе горячего чая? Ну вот, молодец, а теперь не поленись встань и налей мне тоже, а то уж в горле совсем першит. Лень? Не охота? А, интересно?! Ну-ну, ты тоже как все и я тоже как ты, нам только детективы подавай, да телефоны с обширной галереей видео роликов, особенно порно роликов, а еще лучше порно с известными певицами, ну можно и с участием дешёвых проституток, стонущих фальшивым голосом на пожелтевших простынях. Особенно такими фильмами увлекаются аксакалы, а что им остаётся делать, в их время таких короткометражек не было, а мобильных телефонов тем более. Тогда на один город имелись две, ну максимум три старых жриц любви, чьи имена были известны всему городу и в хате, где проживала «мадам», обычно встречались давно не видевшие друг - друга друзья, знакомые, родственники, товарищи по работе, а порой и соседи.
…после слова жертва, первое что приходит на ум, так это полицейский с большой дубинкой цвета того джипа, пролетевшего прямо перед моими глазами, оставив за собой большое, мутное облако пыли. А жертвой может оказаться любой, не имеющий связи с ними. Да, ты жертва, в прямом смысле этого слова, жертва в руках тех, кто должен тебя оберегать, а не охотится на тебя. Они могут сделать с тобой все что угодно, начиная с подкидывания в карман героина и заканчивая тем, что платная женщинаа, которую ты не видел до этого и в глаза, будет орать царапая свое лицо, что ты вчера (хотя, вчера ты, спал дома) в пьяном состоянии воспользовавшись женской слабостью, зверски изнасиловал ее прям в туалете кафе Елмердана, где она по вечерам (в два часа ночи) работает посудомойкой.
А Елмердан (весь в синяках от побоев) подтвердит ее слова, жалобно посмотрев на звёздочки, рядом стоящего реиса*. И не слушай тех, кто несёт чушь про оборотней в погонах, опираясь на то, что проколы в системе органов есть в любой стране. Как я не перевариваю этих уродов, которые всегда стараются сравнить нас с самыми последними странами земного шара. Мол, в Афганистане так, в Ираке вот так, а у нас все очень даже не плохо. Ай муселман*, мне лично наплевать, как живут Иракцы, эскимосы или чукчи, у них по крайней мере, не такая плодородная земля, где и без нефти можно свободно прожить, если только сельское хозяйство на ноги поднять.
- Про чёрную волгу Амирова* слыхал, ну вот про «чёрную акулу»? Почти как в фильмах Хичкока,- мне оставалось лишь шутить, увидев застывший ужас на лице собеседника.
- Не знаю как там у Хичкока, но около месяца назад начали тайно пропадать девушки, а точнее школьницы, прям среди бела дня. По словам очевидцев, останавливалась «черная акула» и хап, съедала девушек, дверца быстро открывалась и так же быстро закрывалась. А через день или два их находили в окрестностях мавзолея Низами…изнасилованными…
- И никто никуда не жаловался?
-…хм…жаловались некоторые, те, кто не стеснялся…сам понимаешь, у нас же ментальность…потом кто девушку замуж возьмёт…
- Как же прохожие? Свидетели?
- Слушай, кому нужно. Потом пошли слухи, что владелец джипа…ну короче, то ли сам наверху сидит, то ли родственник…одно было ясно, что очень уж высоко, если до него не смогли дотянуться руки…
- И никто не пытался расспросить самих девушек? Что с ними стало? Они видели водителя?
- Я точно подробностей не знаю. (Было видно что таксист боится. А сам полчаса назад людей под пули подставлял, мол, все равно всех не сумеют обстрелять. Тоже мне нашёлся, Че Гевара. Верно подмечено, о сексе легко рассуждают лишь импотенты). Да так, там услышу, тут узнаю. Одни говорят девушки молчат, другие, что кто-то из них повесился, третий, что они замкнулись в себе. Мне то зачем, я же так, просто тебе рассказал. Своих проблем до горла хватает.
- Прям как во времена Сталина и Берии,- сказав, я отвернулся и заметил знакомое лицо через потрескавшиеся стекла старого Жигули.
…после молчания продлившегося не знаю сколько, шофёр сказал по-моему самую главную фразу за весь наш разговор и на этом наша встреча закончилась, так как я заметил идущего по дороге на базар однокурсника с которым не виделся больше двух лет и попросил остановиться, объяснив, что тут наши дороги разъединяются, дальше я как-нибудь сам.
- Во времена Сталина…его хотя бы боялись…
История проданная в сортире…
…досадно мне, что слово "честь" забыто… ( В. Высоцкий)
Ты никогда не замечал, что встретив близкого тебе человека с которым ты долгое время дружил, учился или служил и кого уже давно не встречал, начинаешь вдруг слышать музыку или же чувствовать запах, косвенно связанный с ним? Всплывают перед глазами картины давно прошедших дней и ты, как бы опять возвращаешься в прошлое, в ту атмосферу и кажется, что тот человек не хотя является носителем истории прошлых дней. И дни эти принадлежат не ему, а тебе. Он живое прошлое, твое прошлое.
Ещё сидя в такси и увидав своего однокурсника ему присущей походкой, энергично шагающего вдоль дороги я, как в сказке, вдруг переместился в полутёмную, сырую столовую университета, с облупившейся штукатуркой на потолке.
В помещение звучала песня про Карабах. Запах пирожков и сигаретного дыма перемешались. Перед мною, как и три года назад, сидел мой товарищ, мы пили чай, (если эту жидкость можно назвать чаем) кушали гамбургер (сухой хлеб с сосиской и красной жидкостью, называемой «аджикой»), слушали истории, рассказы, работавшего там официанта, просидевшего десять лет своей жизни в разных лагерях Руси.
Я вдруг ясно увидел нашего старосту, поочередно как на базаре, собирающего мятые, похожие на туалетную бумагу купюры и с точностью, расставляющего плюсы перед именем каждого студента…
Я почувствовал запах, убивающий, оглушающий запах университетской уборной…сортира…
Кстати, туалет был общим. То есть туда заходили как девушки, так и парни. Один туалет на всех. Когда девушка заходила, другая ее однокурсница стояла у входа и мальчишки понимали, что там девушка и значит нужно ждать очереди. Но парни, иногда, (вру! очень часто) не ставили в дверях никого и не редко некоторые девственницы первый раз в жизни в живую, так сказать, видели мужской фаллос именно в туалете университета, а не в брачную ночь, лёжа на брачном одре, как полагается по канонам Ислама. Парней тоже ожидало не мало сюрпризов, особенно приезжих из разных районов великого Азербайджана. Точнее, чуть кровавые прокладки с крылышками, что действовало на них, как красная материя на быка, водка на алкаша, курица на петуха, биип на кабеля.
…и увидел нашего учителя по истории, считающего своими грубыми руками в туалете университета среди биипа, спермы, прокладок, ужасного запаха хлора и мочи деньги, полученные за продажу своей истории, деньги, полученные за экзамен, гос. экзамен по Истории Азербайджана…
Похожие на коммуналки аудитории, расписанные разными матерными словами и голыми бабами парты, неработающий лифт, холодные, тёмные коридоры, (отличался только коридор ректора. Весь светлый и тёплый. Всегда чистый, аж кафель на полу блестел. А дверь, дверь лакированная, из дорогого дерева и табличка позолоченная на той двери: «На право свернёшь дерьмо найдёшь, на лево пойдёшь триппер схватишь, прямо войдешь тапша приобретёшь») как сами студенты, находившиеся в темноте непросвещённости. Все это предстало перед моими взорами, как только мы обнялись, поцеловались, подставляя щеки, и пожали руки друг-другу.
Первое слово сказанное моим однокурсником, а точнее вопрос, после приветствия, был: «ишлейирсен»*? Я не только ожидал этого вопроса, я просто за последние три года психологически заставил себя привыкнуть и даже с точностью на все сто процентов знал, что последует сразу после первого вопроса, даже не услышав ответ. А именно: «харада ишлейрсен?*». Особенно эти два вопроса любили задавать безработные. Как - будто эти вопросы, что-либо могли изменить. И ответы, полученные на эти два вопроса, по-разному влияли на задающих. То есть, если отвечающий согласно кивал головой, мол работаю, собеседник хмурился. Как это, как может так быть, что вчерашний чурбан работает, а я без денег просто погибаю? Далее следовал второй вопрос, место работы, опять же ответ на последний вышеуказанный вопрос, тоже менял настроение. Если допрашиваемый указывал местом работы иностранною компанию, то собеседнику становилось еще хуже и он уже смотрел на напротив стоявшего с некой ни то завистью, ни то с ненавистью, а если второй отвечал, что мол работает официантом, шофёром или продавцом, то расспрашивающий, вздыхал и еле скрывая улыбку, так сказать опять же то ли от радости, то ли еще черт знает от чего, говорит своему собеседнику утешительные слова, сетуется на государство, мол брат, а что делать, на безрыбье и рак рыба, как будто кто-то в его советах и жалости нуждается. Но, если оказывается, что собеседник работает у иностранцев, далее следует вопрос связанный с его месячной зарплатой, какой у него оклад, сколько он работает сверхурочных, есть ли у них мед- страховка?.
А потом, не отступая, не меняя устоявшихся законов и не нарушая ритуал, безработный расспрашивает своего собеседника, как ему можно устроится в их компанию, деньгами или тапшом, может ли тот для него это устроить? Ну, а если собеседник безработного, помотав головой и глубоко вздохнув, отвечает, что больше уже как год не работает, так как после сокращения так и не мог устроиться, и тоже как свой собеседник в поисках каждый день шляется по разным офисам, рассылает СV, ищет кто бы за деньги хотя бы устроил, то второй, силой сдерживая радость, обнимет другого, предлагая пойти попить с ним чай, успокаивая его и говоря, что нужно терпеть. Так ведь Бог видит терпеливых, не понимая одного, что Аллах давно стёр эту страну со своего списка, просто повернулся, отвернулся от нас, забыл про нас. Настолько мы богохульствовали, настолько забылись, настолько озверели, стали бесчеловечными.
Он, то есть Господь, просто отрёкся от нас, как родители отрекаются от своего дитя, совершившего ужасное преступление. Отвергают свое создание, поворачиваются к нему спиной, просто бросают его, понимая всю безысходность положения.
Продолжение есть…
Пояснительный словарь слов и выражений.
Гянджа*- город в Азербайджане у северо-восточного подножия Малого Кавказа, на реке Гянджачай. Второй город после Баку. Являлся столицей Азербайджана до сентября 1918-го года. Родина великого Низами.
Газах*- район Азербайджана. Находится вблизи западной границы Азербайджана.
М. Джелил*- Мамедкулизаде Джалил ( 1866-1932) азербайджанский писатель и общественный деятель.
А. Хагвердиев*- Абдулрахим бек Хагвердиев ( 1870-1933) азербайджанский писатель
долма*- азербайджанская кухня.
пити*- суп, готовится в специальном, обливном изнутри, невысоком глиняном горшочке
гатыг*- кисломолочный продукт (почти как кефир)
бозбаш*- азербайджанское национальное блюдо в виде супа на основе бульона из баранины.
гул базары*- рынок рабов (дословный перевод с азерб.)
Ай муселман*- Ей мусульманин (перевод с азерб.)
Бейналхалг Банк*- Международный Банк Азербайджана
Джумшуд Амиров*- писатель, автор детективного романа «Черная волга»
Кяпаз*- гора, рядом с городом Гянджа
Гёк-гёл - Голубое озеро ( перевод с азерб) у подножия горы Кяпаз
Джавад Хан- Хан Гянджи, годы правления (1786-1804)
Йа син*- Сура 36-ая в Коране. Читается для упоения душ усопших
Ишлеирсен?*- Работаешь ли где ни будь? ( перевод с азерб)
Щадлыг сарай*- Дом торжеств (место для проведения свадебных церемоний )
хара да ишлейрсен?*- А где работаешь? (вопрос для уточнения места работы)
Эльчин Гасанов*- писатель, член союза писателей Азербайджана, офицер КГБ Азербайджана в отставке. Известен как эпатажный писатель.
Халашка*- в простонародье женщина лет 30-35
Хемсе*- «Пятерица», великое произведение Низами, состоящие из пяти поэм.
БГУ*- Бакинский Гос. Университет
Довгa*- блюдо азербайджанской кухни, в холодную воду добавляют сюзмю, ( кисломолочный продукт) зелень, горох и рис.
Сеймур Байджан*- молодой, эпатажный азербайджанский писатель и публицист
Ингилис*- англичанин (имеется в виду иностранец, работающий в Баку)
Хариджлер*- тоже самое, что ингилис
Миллет*- нация (перевод с азерб.)
Шах Исмаил*- Шах Исмаил Сефеви — Выдающийся государственный деятель Известен так же, как поэт, писавший под псевдонимом Хатаи.
М. Сабир*- настоящее имя Мирза Алекпер Таирзаде (1862-1911), азербайджанский поэт, сатирик.
Баздыг*- акт занятия сексом (перевод скопировал с одного азерб. форума)
Тинто Брасс*- Джованни Брасс. Большинство его фильмов снято в жанре эротического кино
Гачгын*- статус беженца Карабахской войны
Сумгаит*- город в Азербайджане, на побережье Каспийского моря, в 30 км к северу от столицы Азербайджана — Баку.
Рейс*- начальник (с азерб.) обычно относится к правоохранительным органам
Не верерсен?* - что дашь? (с азерб.) сколько заплатишь?
Гай папа*- от слова “гайн ата” (отец, брата жены) или просто свекор
Ахмедли*- посёлок в Баку
ХАШ*- азербайджанское блюдо. Готовят из бараньих ножек и головы
Йаг кими*- Как по маслу (перевод с азерб.)
Гариб Азер*- ведущий передачи «Оралар» Азер Гарибов.
Главный путешественник страны. Юрий Сенкевич Азербайджана.
Низами Гянджеви*- (1141-1209) классик азербайджанской поэзии, один из крупнейших и великих поэтов средневекового Востока.
Башывы ашагы сал, ишиви ишде*- Не трогай никого, занимайся своим делом
-
ПЕРЕД ОТЪЕЗДОМ.
Увы, к большому сожаленью, мой оклад не позволяет, сложив вещи в солидный чемодан, слетать зимой в Куршавель. Что ж, следовательно на то изволение Аллаха.
Кому уютный офис с диспенсером в углу, плазменный монитор «DELL», дармовой абонентский номер, кофе и чипсы, а кому железные трубы, солидол, протекторы, руки в смазке, каску на голову, очки на глаза и вперед на Еlevator.
Я вообще-то не завидую, не жалуюсь, не дай Бог. И на этом спасибо, сидеть, прикрывая нос от пёрдежа шотландца, нет, не по мне это, уж лучше я вдыхать буду выхлопной газ автокара.
Так что провалявшись три дня от полагающегося трехнедельного отпуска на потрепанном диване доставшимся мне еще от деда, я не задумываясь купил билет на поезд…поехал, походил, что повидал да заметил и услыхал все записал…
С упованием на то, что меня наименовав «бунтовщиком хуже Пугачева» в Илим не сошлют.
Билал Гасанов.
«…наполненной самыми вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное ко властям уважение, стремящимися к тому, чтобы произвести в народе негодование противу начальников и начальства и наконец оскорбительными и неистовыми изражениями противу сана и власти царской…»
( из смертного приговора Радищеву)
(НЕ) Подражая Памуку.
Я испытываю гордость за себя,
за свою азербайджанскую душу.
Я горжусь в себе тем, что иные народы
считают детским, зверским
и первобытным. Если они красивые,
я останусь пижоном, если они умные,
я буду борзым, если они современные
я останусь отсталым.
( деконструкция на «Снег»)
Я спокойно спал, подложив под голову свой дорожный рюкзак, на твёрдой, лакированной скамье гянджинского железнодорожного вокзала. До моего поезда Газах*- Баку, делающего пятнадцати минутную остановку в Гяндже, оставалось больше часа. Под скамьёй в жёлтом целлофановом пакете лежал глиняный горшок для приготовления «пити»*, приобретённый мною на городском базаре. Натянув на глаза «чеченку», во избежание яркого света помещения и надев наушники, лишь бы не слышать рецепт приготовления долмы*, рассказываемый одной толстой тётей другой, напротив сидевшей, худенькой с сумками набитыми банками молока и гатыга*, которые она крепко сжимала между ног, я окунулся в крепкий и упоительный сон.
Признаться, мне никогда не приходилось спать на вокзале и, конечно, как и ты, я не ночевал на Повилецком в столице страны берёзовой регистрации. Мечта каждого молодого русскоязычного азербайджанца побывать в Москве, чтобы как говорится, себя показать да другими полюбоваться, тем более, если под словом другие имеются в виду представители слабого пола. Хотя меня это, лично, никогда не волновало. Многие рвались туда в надежде на кусок хлеба, как когда-то со всей Америки устремлялись к берегам Клондайка бесстрашные искатели золота. Иные, от безделья и монотонного жития в поисках новшества и приключений, а некоторые, чтобы освободиться от комплекса, ведь после приезда его обязательно окружат несколько товарищей с завидными глазами, и на ответ вопроса: ''Что-то получилось?'' будут слушать романтично-эротические похождения своего товарища, который тут, на родине является большим неудачником в вопросах женского пола.
Я спал и как уже отметил выше, я спал не на московском железнодорожном вокзале, там бы поверь, при любом хотении я бы не смог так спокойно спать, каждую минуту ожидая приказывающий тон сотрудников правоохранительных органов или же, что еще хуже, удары ногой бритоголовых скинхедов.
Я спал у себя на Родине, на вокзале одного из древнейших городов моей страны, оставившего на сердце грустный осадок от увиденного мною несколько часов назад.
Город не удивил и не поразил, он всего-то пробудил во мне чувство жалости, жалости к его состоянию, жалости к быту горожан и ко всему окружающему. Может, всему виной зима, ведь говорят, что Гянджа прекрасна летом. Издали величественно поднимается Кяпаз*, символ мужества и гордости, а под ним сверкает как изумруд Гёк-гел*, окружённый густыми деревьями, как божественный рай.
Но на улице стоял холодный декабрь и уже наступили сумерки, опустели улицы, разбежались чернорабочие с «гул базары»* в надежде на горячий чай, закрылись ларьки на базаре, зажглись неоновые лампочки в парке, названном в честь великого аксакала. Рассеялась толпа таксистов перед вокзалом, и уже загорелись окна в зданиях, веющих жизнью и вселяющих надежду, несмотря ни на что.
Я спал и вообще, все свое повествование, почти до конца, я буду спать, пока меня не разбудит…
Ты заблуждаешься, если думаешь, что я собираюсь подражать Памуку, с его спящим героем, пока за окном идёт снег, медленно и безмолвно, как во сне путешественника, сидевшего у окна. Снег у нас в дефиците и цвет его, тоже, не такой как везде.
Не белый, а чёрный, да, именно, не удивляйся, мы настолько надоели Господу, что даже снег Аллах валит на нашу голову не белыми узорными снежинками, а перьями, цвета нефти, как у чёрной вороны.
Лучше всего в этой стране спать, подражая страусу, правда, страус спит зарыв голову в песок, а ты закрой глаза, как я «чеченкой» и надень наушники. Все равно от того, что ты бодрствуешь порока никакого. Здесь легко живётся лишь мертвым и душевно больным. Это только им разрешается кричать о свободе слова, равенстве, демократии, о правах рабочих, о патриотизме и прочей хирне. Они же дураки, они не могут говорить правду, значит все это ложь, страна развивается, экономический рост перед вашими взорами, откройте свои кошельки, суньте свои пластиковые карточки в банкоматы Бейналхалг Банка*, взгляните на свой баланс, пересчитайте свои оvertime, Господи, целое состояние. Ура, радуйтесь, живите, женитесь и плодитесь! Мёртвые, те, если даже захотят, не смогут, и зачем им, их Йа син* прочитан, халва съедена, чай выпит. Им теперь не до этого, нужно сдавать экзамен, отвечать на вопросы другого. Того, кто в один день и нас примет в своих владениях и тогда все будут кричать и душевно больные, и мёртвые, и мы, и даже ты. Но как говорится в писании, никто никого не услышит и помочь тоже не сумеет.
Спешу тебя разочаровать, как уже написал выше, на улице хоть и стоял декабрь, но снег не шёл, и даже не ожидался, и вообще снег тут не причём. Не мешай мне, а то опять потянет философствовать. Только этого ещё не хватало, и так философов полно,
каждый день встречаешь то в чайханах, то в маршрутах, то в метро, то в каком-то дешёвом притоне. В этой стране ''шадлыг сарайев"* и спорт комплексов даже 20-ти долларовая проститутка, говорит о политике Ближнего Востока, проблеме Газового Сектора и философствует о жизни. Давай лучше я тебе расскажу, как оказался на гянджинском железнодорожном вокзале и почему написал этот рассказ. Хотя нет, суть этой писанины я не раскрою, да потому что я этого просто не обязан делать. Толстой разве объяснял, почему написал «Война и Мир», которую в этой стране, могу поспорить, никто не читал. Ну хорошо не горячись, один из ста может и читал, но это точно не ты. Почему? Да потому что, во-первых, у тебя голова забита другим, то есть, как заработать на хлеб, где подешевле напиться, а последнее излюбленное время провождение нашей молодёжи и не только, я тут писать не буду. Сам догадайся, а то смотри, обзовут меня подлым и пошлым писателем, поставят в рознь с Эльчин Гасановым*, обкидают дешёвыми телефонами, и для полного счастья, забанят мой ник в форуме на три месяца, за ненормативную лексику. Это у нас в крови, сразу затыкать рот правду говорящему, обозвав демагогом. Если ты злишься, что в маршрутке слишком много людей и почти вдвое меньше сидений, и тебе просто не ловко прижиматься к толстозадой халашке*, значит ты демагог. Ежели ты ворчишь от злости и ругаешь всех, в том числе и правительство, у тебя раскалывается голова, ты не сомкнул глаз за всю ночь, тебя раздражает шум работающих по ночам водяных насосов, а днем из-за нехватки воды, тебе приходится раз десять с опущенными брюками, изливаясь потом, одной рукой прикрывая нос, таскать вёдрами воду из ванны, чтобы наконец-то утопить несмиренное дерьмо, самим же недавно высранное, тебя все равно назовут демагогом. Коли ты, имея два высших образования, но при этом, не имея сестру, работающую в офисе компании, брата security, дядю driver и тётю cleaner, не можешь устроиться на работу, то ты…нет, уже не демагог, а просто неудачник.
В Гянджу я приехал не из-за друга, проходящего службу в этом старом и бедном городе, и не к родственникам, а так, просто, очень хотелось потрогать, погладить своими ладонями могилу великого писателя. Почувствовать, как рассказывали, ту энергию, необъяснимую ауру, создавшуюся вокруг мавзолея. Но я ничего не почувствовал, а, наоборот, в сердцах обругал себя самыми последними словами. Тоже мне нашёлся, возомнил себя великим писателем, и нечего тебе делать, приехал, всю ночь не спал, ради того, чтобы потрогать холодные плиты и послушать обезумевшего от радости старика, проговорившего больше часа, понимая, что посетители, а тем более молодые приходят сюда один раз в десять лет, и может я последней, среди молодых, кого он видит в мавзолее.
И пока старик, security и гид в одном лице, рассказывал мне про «Хемсе»*, я созерцал красные барханы недалеко от алюминиевого завода, которые, как потом мне объяснили, оказались химическими отходами.
Разговор с пьяным чекистам
…дорога, дорога, ты знаешь так много…
(грп. Любэ)
В Гянджу я приехал ночным поездом, (утреннего поезда вообще не бывает) купив билет в купе, где кроме меня ехали студент, мужчина средних лет и один аксакал. Студент оказался бакалавром БГУ*, мужчина нефтяником, а старик бывшим работником КГБ СССР (как он сам признался). Все они были городскими, так сказать коренными гянджинцами. Когда я сказал, что еду в Гянджу полюбоваться городом и мавзолеем великого поэта востока Низами Гянджеви, нефтяник с усмешкой взглянул на меня с нижней койки и, поразмыслив минуту, предложил попробовать и оценить сразу же при приезде в город, водку производства гянджинского винного завода. Аксакал, сердито взглянул на нефтяника, мол, чему ты молодёжь учишь и голосом, не терпящим протеста, сказал, чтоб я первым делом выпил не водку, а два стакана холодной довги, Гянджинской довги*.
На верхней койке, будущий бакалавр громко храпел в такт стучащих по рельсам тяжёлых колес поезда. Позже старик поставил на стол (ну почти как стол) две бутылки вина домашнего производства, я литр разливного пива в пластиковой бутылке из под «PEPSI», а нефтяник вынул из сумки копчёную рыбу и бутылку водки. При всем уважение к Сеймур Байджану*, я не буду утомлять тебя длинным списком меню разнообразной еды, кой любой путешественник берет с собой в дорогу. Ограничимся спиртным и я предоставляю тебе диалог, после маленького сабантуя.
- Так, значит едим поклоняться памятнику великого писателя?- прыщавый, огромный и уже покрасневший нос старика давал знать о том, что хозяин пьян в стельку.
- Вообще-то, это не памятник а мавзолей, если я не ошибаюсь. И на город взгляну, пошатаюсь,– пиво я пил один.
Через час нефтяник, возвращавшийся домой после двухнедельной вахты, напившись полностью укрыл голову одеялом (воняющей черт знает чем) и захрапел в дует со спящим на верху бакалавром.
- А где ты работаешь? Чем занимаешься? Видно что деловой парень,- старик (и что я его сразу стариком окрестил. Ему то лет было пятьдесят. Хотя, в нынешнее время, мужчины у нас больше 60-ти и не тянут) налил себе рюмочку водки и протянул бутылку к моей, но, закрыв рюмку ладонью, я дал понять, что мне уже хватит.
- С ингилисами* работаю аксакал, нефть для них добываю.
- Я так и знал. Черт бы побрал того, кто первою скважину тут пробурил. Все наши беды в этой нефти. Все проблемы от неё. И Карабах мы из-за нефти потеряли. И обезумели тоже от запаха нефти. Знаешь, вот что я тебе скажу, ты послушай меня, я тоже кое-какое время нефтяником проработал, еще до того как в КГБ попал, почти всю Россию объездил, начиная с Сургута заканчивая Камчаткой. Эх, где моя молодость, волосы до плеч, джинсы за сто двадцать рублей, бакенбарды как у Пушкина, Нальчик, Самара…
…не думаю, что тебе будет интересно читать меланхолично- ностальгические воспоминания мужчины уже не средних лет, тем более, что все это всплыло после нескольких рюмок водки и пива НЗС*. Да и в этих мемуарах ничего интересного, все как и у других, гулянки, немыслимые счета и чаевые в ресторанах, имена может уже давно померших девушек славянской внешности, ну и под конец, конечно, красочные эпизоды «баздыг»-а *, точно скопированных с фильмов Тинто Брасс*. Так что давай-ка, прочитай ( если тебе не лень) крохотный отрывок, показавшийся мне более интересным, чем другие разглогольства.
- Вот что я тебе скажу, наш миллет* уникальный, без аналога, другой такой нации в мире не сыщешь. И главная наша болезнь-деньги и слава! Я долгие годы изучал психологию своего народа. Шах Исмайл* ради славы вступил в идиотскую по смыслу войну и угрохал не только себя, но и всю историю нации. В нынешнее время, наша молодёжь из-за денег готова хариджилерем* ж**у лизать и отречься даже от родителей. Вот моя племянница, которая в Баку живёт, работает у иностранцев. Вышла замуж за необрезанного, говорит буду жить для себя, гулять по миру, строить карьеру. А брат мой, еще ей аплодирует, гордится дочерью…она всю семью кормит...
- биип…(после минутной паузы)
И было непонятно то ли он ругал свою племянницу, то ли обозвал своего брата, то ли нашу жизнь, то ли наше общество, то ли тех кто наверху сидит, то ли иностранцев, то ли того, кто первую скважину тут пробурил.
Я наполнил старцу рюмку, полностью осушив вторую бутылку. Он залпом выпил, закурил и, повернувшись к окну, уставился в бесконечную тьму, в которой иногда мелькали дома с маленькими светящимися окнами.
Ранним утром, проснувшись с тяжелой, как свинец головой от недосыпания и принятого перед сном горячительного, я не заметил в купе моего вечернего собеседника, агента КГБ и нефтяника, лишь на верхней полке одевался студент, будущий бакалавр великой страны огней.
Чуть не забыл, я не счёл нужным обрисовывать тебе состояние наших вагонов и прочих удобств, так как думаю ты согласишься с тем, что если в стране огромный бардак и творится (языком Ильфа и Петрова) черт знает что, то перегружать мой эпос лишним барахлом не зачем. А тем кто живёт за пределами или же не является гражданином (кой) сей страны, хочу заявить, (как истинный патриот, безумно влюблённый в свою страну) положив правую руку под одобрительными взглядами и оглушительные аплодисменты работников министерства железнодорожного транспорта, на автобиографическую книгу великого аксакала, что у нас все хорошо и просто великолепно!
Мы добились умопомрачительных успехов в росте экономики, спорта и поедания малого и большого рогатого скота. За последние годы коррупция резко снизилась,
инфляция отсутствует, товарооборот превышает все шкалы. Сельское хозяйство перевыполнило все нужные и не нужные нормы, туризм процветает, а по вопросу урегулирования Нагорно-Карабахской проблемы, мы отрегулировали все задачи и скоро Армяне, под музыку Азнавура вернут нам наши земли, предварительно обвязав красной лентой. Наша доблестная армия отстаёт лишь от армий таких супер держав, как США и Россия. Мы поставляем всему миру нефть и газ. Каждый день строятся новые мосты и переходы, подчёркивая темп роста экономики в городах. Уменьшается число безработных. Скоро, после поднятия цен на бензин их вообще не останется, и мы, снизим число бедности до минимума. Умные, начитанные, интеллектуально развитые музыканты, певцы и артисты показывают всему миру насколько бесценна наша культура. Последние достижения в науке доказывают, как идеально составлена структура и весь процесс образования в стране. Ради книг, молодёжь ночами спит в очередях перед книжными магазинами (кстати, магазины книжные растут как долги до зарплаты). Тысячи памятников одному человеку, почти во всех уголках страны говорят о нашей архитектуре и указывают на то, как мы ценим своих героев и уважаем пожилых.
В стране абсолютно отсутствуют проституция, педофилизм, гомосексуализм, бандитизм, терроризм, траффинг. За последний год не отмечено ни одного грабежа, убийства и суицида. Прекрасные дороги, сделанные по самым современным методам и отвечающие всем эвростандартам, не способствуют возникновению пробок на дорогах. Ежемесячная зарплата, пенсия, стипендия позволяют прожить больше двух месяцев в свое удовольствие. В списке по росту демократии и свободы слова от нас отстают такие страны, как Афганистан, Гвинеи-Бисау, Буркино-Фасо, Лесото, Палау, Соломоновые острова. Короче, наш суверенитет на все времена и нерушим. И тот кто посмеет на него покоситься, потеряет голову, минимум получит пятьдесят ударов по башке резиновой дубинкой.
Конечно мне интересно, твое критическое мнение...так что давай..
Один день не из жизни
в Литература
Опубликовано:
-Билал, знаешь о чем я думал… что я такого сотворил или в чем таком греховном провинился, что Аллах меня так наказывает?! –Мюбариз уставился на меня своей обычной мимикой лица, когда у него правая бровь подпрыгивает, а голова делает волнообразные движения. Он спросил это ради забавы, и мы, двое молодых и почти ничего еще не добившихся парней, просто тупо ржали в морозное утро, выпуская со рта клубы пара…в ржаче этом вдоволь хватало горечи…и тот утренний зимний дождь, что начал накрапывать на наши влажные комбезы не был радостным как у Хеменгуея, но и на унылый дождь Достоевского он тоже как бы и не походил.
Это был самый обычный Бакинский дождь, который падал на двух молодых ребят, стоявших в центре сайта…и грязь хлюпала под ботинками…а мороз кусал оконечности пальцев… лицо хлестал морозный ветер...и до шабаша еще было целых шесть часов.
-Вот проработаю лет эдак еще пять и все. Честное слово все. Куплю себе сотки три земли и построю дом…отдельный дом всегда хорошо…хорошо ведь, а?
-Конечно…сам себе хозяин…
…я вспомнил рабочего Стенбейка, того который тоже мечтал построить дом, держать кроликов...наверное, у всех таких как мы одна мечта, как у Остапа поехать в Рио.
И хотя мы знаем, что этого никогда не будет, или точнее мы так и не сможем доехать до того самого Рио…нас просто не пропустят на регистрацию…а мы все рвемся…хорошо что есть мечты, и хорошо что нам еще дозволено мечтать.
Когда мороз грызет пятки, тебе кажется что твои ботинки промокли до ниточки.
Через час, все твое тело просто отказывается что-либо делать, и даже твои пятиминутные заходы в контейнер не выручают, хоть руки до локтя суй в кипящий самовар…нет, не спастись, твое тело полностью под властью холода, есть только один выход, только единственный…физический труд.
В трубу размером двадцать дюймов зрелый человек может свободно вместиться.
А чтобы завинтить две такие трубы друг к другу нужен уже восьми килограммовый ключ.
Стандартная длина резьбы одиннадцать сантиметров, теперь думайте сами, сколько нужно поворотов…одним словом разогреваешься так, что тебе прям хочется раздеться, вот только потом руки болят и мозоли горят…хотя, нам не привыкать.
…а Шухов вставал ровно в пять, на час раньше чем я. За последние три года этот рассказ я прочитал пять раз. Получается каждый год перечитываю почти по два раза. Наверное нашел что-то схожее. Шарашка это тоже самое что наш сайт. У него там кум и надзор, у нас супервайзер, у них очередь за миску баланды, у нас за чашку кипятка, они тянут срок ни за что, а мы профукиваем свою молодость за гроши, они враги народа, а мы…мы…мы неудачники, и у каждого своя история.
-А почему нам не разрешают создать профсоюз?
-А зачем тебе?
- Будем свои права…?
- Какие права?
-Право быть человеком!
…полупахмельный шотландец прошел мимо, выплюнув желто-зеленую слизь в нашу сторону. А флаг азербайджанский чуток задранный ветрами веялся, и он был такой одинокий.
-Как ты думаешь, мы заслужили все это…
-Наверное. Мне кажется мы платим за свое молчание.
-За молчание ягнят? - Мюбариза трудно понять, когда он шутит, а когда он серьезен.
Он смотрел на меня своими грустно-карими глазами.
-Нет, за трусость…наверное трудно так жить…все время чего-то или кого-то бояться…
- Кто ты такой, чтобы кого-то судить?
…первый чай в десять. Потом в двенадцать обед. Чай длится ровно двадцать минут.
То есть выходит по десять минут через каждый час. Точно как в Шоушенке Стивена Кинга. После двадцати минут ты должен быть на сайте. Диспенсер не работает или работает плохо, можно успеть взять стаканов пять кипятка, потом придется ждать еще минут десять, а там уже и чай закончился. Некоторые не на шутку обжигают язык и небо, приходится пить на бегу, сам не раз был в таком положении. Я еще не говорю о немытых руках отдающих керосинном, о вкусе воды и пластиковых стаканах.
-Кто я такой? Я такой же как ты…приспособленный.
…еда в пакетиках. От нее потом долгая изжога. Но почти все жрут.
Местан, наша кошка тоже жрет, и радостно виляет хвостом когда остается много супа. Можно потом навалом жрать, ну и братьев кошек угостить.
-Сволочь… даже коты на нас обживаются, на нашу еду себе блат зарабатывает.
-Почему ты такой злой, Мюбариз?
Когда обычно работы мало, шотландец раздает всем по метле и …50-ти летние мужики собирают окурки по всему сайту. Работы нет, а что-то делать нужно. Мы с Мюбаризым прячемся в насосным. Это места пока еще не паленая. Стараемся скоротать время.
Скоро уже второй чай. До трех остается ровно час. На улице мороз все не спадает.
А у Солженицына Шухов тащит тол, чтобы укрыть ею окно, а то от мороза можно окоченеть. У них до звонка еще часов четыре а у нас еще три.
На час опаздываем…а между нами эпохи, года, судьбы, истории.
-Билал, ты же писатель, напиши про меня.
-Да хватит тебе…никакой я не писатель…а что про тебя писать.
-Как что, пиши про нас, как мы здесь свою жизнь Местану под хвост…
-Мюбю, не обобщай, ты бабло зарабатываешь…
-И ты…не ужели ты думаешь что эти деньги стоят того…
-нет, я так не думаю…
- а что тогда?
-у каждого своя доля…свой кусок…
-ну почему наш кусок всегда с ж**ы…
…в три, каждый уставился в свой угол, в свой кусок оторванный из задницы.
Мюбариз играет в шашки, Ромал в карты, а мне лень делать что либо, день еще не прошел, у меня еще целых два часа. Нужно продержатся еще сто двадцать минут.
Окна контейнера вспотели. Внутри отдает керосином, пахнет растворителем, Местан мяяякует за дверью, кошаре хвостатому холодно, хочется внутрь, к людской тепле.
Это тепло не с чем не заменишь. Шухов в это время со своей бригадой без остановки кладет кирпичи.
-Вот коты наглые пошли, он же два часа тому назад брюхо свое наполнил…
-Это не коты наглые, а люди паршивые пошли…не грамму калории, даже кот через два часа проголодался…
-Да молчите вы, и спасибо скажите еще что это дают, а то вообще уберут…
-А мне наплевать, я и без них сытым буду…
-Да перестаньте вы…заладили мне…только это знаете, друг друга цапать, а как начальства приедет так все хвосты к ж**е прилипнут…дайте посидеть минут десять…
…на сайт выходим лениво и без сякого интереса. Усталость сказывается. А рабочий день как жвачка, все тянется, тянется. Шум автокаров надоел до чертиков, даже дома этот гул с тобой, в твоих ушах. Мы стоим с Мюбаризм и плюемся себе под ноги.
Ботинки грязные, перчатки в мазуте, куртки в солидоле, очки в растворе, лицо помятое, тело ноет, руки окоченели, а до конца еще часа два.
Мюбариз подзывает к себе Мефтуна…чувствую сейчас будет новый заряд энергии.
-Мефтун не бери в душу , все будет хорошо…и еще положи на всех, знаешь почему?
-Почему?
-Да потому, что все уже давно положили на тебя…
…и снова взрыв смеха…и радостно на душе…и дождь все еще накрапывает… и даже гряз хлюпает…ну и пусть, а мне радостно…а мне хорошо…уже совсем мало осталось, еще часа два и домой…еще немного и все…самую малость…и все…