Мама.

[SFINKS]

Жаль, что не погаснуть вам нельзя.

Утешение Джулии.

Если бы Джулия не была покойницей на этих похоронах, они бы ей очень понравились. Пастор, с трудом подбирая бесполезные слова утешения, сказал трём её сыновьям, сидевшим неестественно прямо в первом ряду:

– Отныне ваша мать – дух, покинувший тело. Скорлупка осталась, а ядра уже нет.

Органист забыл ноты и играл единственное, что знал наизусть, – "Дни веселья и роз". Средний сын Джулии Стив приехал на похороны прямо из колледжа в коричневом костюме-тройке и... кроссовках на босу ногу, красно-бело-синих кроссовках "Адидас" с золотыми звёздочками, блестевшими в темноте.

Просто не верилось, что умерла Джулия, умерла в сорок восемь лет от скоротечного рака, убивающего свои жертвы точно и быстро.

Чаку, старшему брату, позвонила домой бабушка и сообщила печальную весть. До сих пор ему говорили, что мама за последнее время "немного притомилась". Джулия гордилась старшим сыном, "важной шишкой" на телевидении.

По правде говоря, Чак был реквизитором, но имел степень бакалавра искусств в киноведении и любил профессиональные разговоры. Каждый раз, навещая мать, он не упускал случая порисоваться:

– Ну, что видела нового, мама?

– "Соблазнение мисс Марпл". По-моему, прекрасный фильм.

– Самоигральная ситуация и не более того.

– Ты прав, мой мальчик. По-настоящему мне понравилась трилогия "Кровь, секс, насилие". Захватывающе...

– У Старджинса была сверхзадача, но она не работала на фильм.

– Ты прав. Картина получилась скучноватая. А вот "Муть" – откровенно вульгарна.

– Прекрасное тонкое прочтение.

– Да, ты прав. Фильм обошёлся в миллион долларов и того стоит.

Самодовольный тупица – вот он кто. Теперь уже поздно просить прощения. Как он смел так унижать Джулию? Чак нащупал в кармане письмо, вытащил. На конверте рукой матери написан его адрес. Это последние слова Джулии, обращённые к нему. Чак бережно расправил страницы, будто желая продлить горькую радость.

"Мой дорогой Чак!

Поскольку это письмо предназначено лишь для твоих глаз, признаюсь, что я любила тебя больше всех. Наверное, потому, что ты – первое живое чудо, шевельнувшееся во мне. Первый намёк на моё бессмертие. Ты появился на свет в трудное для нас с отцом время. Но ты принёс веселье и тепло в наш бедный холодный дом, наш первый успех. Ты – моя оригинальная модель, и пусть те, кто появился после тебя, агукали громче, начинали ходить раньше, приучались к горшку быстрее, ты – первый. Тебе порядком досталось из-за нашей неопытности – брошенных где попало иголок, неумелого купания, излишней опеки, но её с лихвой возместили наше терпение, выдержка, молодость.

Ты видел всё лучшее, что было в нас, благодаря чему мы устояли в жизненных невзгодах и победили.

Ты – младенец, которому совали булочки с рублеными бифштексами и бутылочки со смесями, чтоб не мешал смотреть телевизор. Ты – новоиспечённые бабушка и дедушка, будившие тебя, спящего, укачиванием и колыбельными. Ты – несколько детских энциклопедий и шесть альбомов детских фотографий. Ты – вызовы врача на дом по пустякам.

Ты был подопытным кроликом. Ты был началом, мой желанный и любимый. Мама."

Чак торопливо сложил письмо, как только Стив придвинулся к нему поближе.

Стив глубоко вздыхал и пытался думать о ком угодно, только не о братьях. Он не мог смотреть Чаку прямо в глаза с тех пор, как прочёл письмо, оставленное матерью. Стив не подозревал, что она так его любила, и недоумевал – за что?

Стив с детства был сам себе голова. Каждый раз, когда он выкидывал какой-нибудь фортель, мать отводила его в сторонку и говорила, что они с отцом всё понимают, но ничего они не понимали, уж во всяком случае не всё.

Пару лет назад родители вместе с младшим братом Тимом отправились на уик-энд к Чаку в колледж, а его, Стива, оставили присматривать за домом. Ну почему она не могла закатить скандал, как любая другая мать на её месте? Нет, скандала она не устроила, а только спросила:

– Может, расскажешь мне, что случилось?

– А с чего ты взяла, будто что-то случилось? – огрызнулся Стив.

– Счастливая догадка. Тридцать соседей в ночных пижамах глазели на полицейские машины перед нашим домом, а собака разгуливала в моём нижнем белье.

– У меня была вечеринка.

– Если верить полицейскому протоколу, у тебя была "семьсот сорок шестая".

– Что это такое – "семьсот сорок шестая"?

– Сейчас прочту. "Самовольная блокировка движения на улице для проведения манифестации, противозаконная установка двух переносных туалетов на автомобильной стоянке, насильственное задержание проректора колледжа, незаконное сборище в сто пятьдесят человек в доме, рассчитанном на одну семью."

Ну почему он вёл себя так глупо? Стоило ему сказать: "Прости, мама", и она бы простила. Но он упёрся, как дурак. Теперь уж никогда не попросишь прощения.

Стив пошарил в кармане. Письмо на месте. Как она смогла так хорошо в нём разобраться?

"Мой дорогой Стив!

Возможно, ты и сам догадался, но скажу всё как есть: я любила тебя больше всех. Ты рос таким дурашкой – нет, чтобы уступить, вечно лез на рожон. Как я восхищалась твоей пылкостью, независимостью, нетерпимостью ко всему дурному! Ходил в выцветших обносках, играл старыми игрушками, всегда был вторым, но умел стать выше мелочных обид. С тобой было так спокойно и радостно! Собака лизала в губы – не болел, недосыпал – никаких капризов, соску сосал до двух лет, я уж боялась, что зубы частоколом вырастут, – обошлось.

Ты появился на свет в то время, когда нас с отцом одолевали честолюбивые помыслы. В гонке за лидерством так легко потерять истинные ценности. Но ты всегда напоминал нам про наши обязанности и возвращал на правильный курс, если мы с него сбивались.

Ты – спагетти и тефтели в восемь месяцев. Ты – запись расходов до цента. Ты – общие дни рождения. Ты – споры из-за счетов от лавочника. Ты – слишком дорогой для нас дом, купленный в рассрочку. Ты – субботний вечер для дома, для семьи. Ты спас нас от скуки и заразил своей жаждой жизни. Ты – само постоянство. Я люблю тебя. Мама."

Тим посмотрел на братьев, сидевших рЯдом с ним на церковной скамье. Костюм трещал на нём по всем швам, и немудрено: в свои четырнадцать он быстро вырастал из любой обновы.

Тим жалел Чака и Стива: они не знали ту Джулию, которую знал он, Тим.

Когда братья жили дома, мать давала, а они брали. Но в этот последний год давал Тим, а она была беспомощна и могла только принимать. Слава Богу, что у него был этот последний год, и он смог хоть как-то возместить матери добром за причинённые им обиды.

Тим терпеть не мог, когда его называли "малыш", сравнивали с братьями. Его тяготило собственное одиночество, опека родителей, разговоры о "нашей новой семье". Родители интересовались лишь сбалансированной диетой и передачами "В мире животных".

Сахар появлялся на столе, лишь когда Чак и Стив приезжали домой на каникулы. И тогда родители дружно восклицали:

– Вся семья наконец в сборе!

За кого они принимали его, Тима? За компьютер?

У братьев было всё. Отец играл с ними после обеда в настольный футбол. Бабушка дарила на десятилетие часы со стрелками (теперь она стала "практичной"). Мать была слишком занята, чтобы лезть в их дела и заводить картотеку статей о бейсболе. В последнее время у него прямо-таки зла не хватало на родителей. Вот об этом и написала мать в оставленном ему письме.

"Мой дорогой Тим!

Матери не положено иметь любимчиков, но, признаюсь, я любила тебя больше всех. Когда мы с отцом решили, что молодость навсегда ушла от нас, появился ты и напомнил нам, что мы ещё не всё отдали. Ты омолодил нас – расправил плечи, вернул живость походке и зоркость глазам, возродил в нас чувство юмора. Ты дал нам новый шанс насладиться чудом жизни. Ты рос не по дням, а по часам – или нам так казалось? Мы не хотели думать о времени. Ты получил в наследство сломанные бейсбольные биты, заводные поезда, которые не заводились, холодильник, забитый йогуртом, и дневник "Наш ребёнок" с одной-единственной записью – рецептом яблочного пирога "Румяная Бетти". И ещё – мы об этом не задумывались, но тебе пришлось рано узнать, что твои родители смертны. Мы растили тебя не по правилам и всей душой прочувствовали, что такое ребёнок, будто ты был нашим первенцем. Такую любовь невозможно выразить в словах. Я любила тебя за терпение тридцатипятилетнего, за практичность пятидесятилетнего, за сострадание девяностолетнего. Но больше всего я любила четырнадцатилетнего мальчишку, неловко, но с достоинством проявлявшего эти качества. Ты – зенит моего счастья, и я люблю тебя. Мама."

Когда замерли последние аккорды "Дней веселья и роз", из церкви вышли две женщины.

– Сердце разрывается, глядя на её ребят. Остались без матери, – вздохнув, сказала одна.

Другая, наклонившись к ней, прошептала:

– Говорят, все деньги ушли на оплату больничных счетов. Она ничего не оставила своим сыновьям

[What]

тема хороша, но не туда раскрутилась...

[Nensi]

Хорошо написано!!!

[7_tЪ]

хотела додать любви каждому...может быть первый раз - поровну

[SFINKS]

Тут вопрос возник у меня... Вы бы написали бы письмо(ма) своим детям или ещё кому-нибудь...?