Губинское восстание 1837-го года

[=Zaman=]

С чего началось восстание в Губинской провинции Азербайджана в 1837 году?

 

В 1813 г., согласно Гюлистанскому мирному договору, заключенному между Россией и Ираном, в числе других ханств и провинций Азербайджана к России отошло и Губинское ханство.

Ханство превратилось в провинцию, и в 1830-х гг. эта провинция занимала территорию на северо-востоке Азербайджана. К слову, Губинская провинция была одним из богатейших уголков Азербайджана. В 1837 году вспыхнуло известное Губинское восстание в провинции, и в дальнейшем нередко у исследователей возникали разногласия по поводу причин, по которым восстание началось.

Некоторые (высокопоставленные царские чиновники в Закавказье и в дальнейшем независимые исследователи) считали, что основные причины восстания крестьян провинции в 1837 г. сводились к недовольству населения набором всадников в конно-мусульманский полк, стоявший в то время в Варшаве.

Так, например, относительно причин возникновения мартовско-апрельского выступления крестьян главноначальствующий на Кавказе барон Розен в своем донесении от 8 сентября 1837 г. писал: «Отношением от 8-го прошлого мая я имел честь сообщить военному министру для доведения до Высочайшего Г[осударя] Императора! сведения о возникшем в начале нынешнего года беспокойстве в Кубинской провинции по случаю требования от жителей ея всадников для отправки на службу в Варшаву, истолкованного неблагонамеренными людьми за набор в солдаты».

И действительно, в указанном «отношении» на имя военного министра графа Чернышева барон Розен всю совокупность причин мартовско-апрельского выступления крестьян свел на нежелание их выставить 36 всадников: «Кубинцы, — по внушению злонамеренных людей, приняв сбор охотников за набор в солдаты, пришли в беспокойство».

С другой стороны, сам набор всадников превратился бы в одно из средств дополнительного грабежа населения, так как всадники должны были экипироваться за счет местных жителей. Это открывало поле деятельности для наживы наибов и других лиц, ведавших этим делом. Под видом сбора на экипировку всадников, они собирали очень большие суммы, львиную долю которых, конечно, оставляли себе.

Версию про всадников повторял и генерал Головин, который в своем рапорте тому же военному министру окрестил указанное восстание «мятежом», возникшем «по случаю набора всадников для конно-мусульманского полка, находящегося в Варшаве».

[=Zaman=]

Эту версию подхватили и разнесли некоторые позднейшие составители статей по военной истории Кавказа. Так, один из них, А.Юров, автор обзора «Три года на Кавказе», опубликованного в 1884 г. на страницах «Кавказского сборника» писал: «В начале 1837 г. вследствие требования от населения всадников для отправления на службу в конно-мусульманский полк в Варшаву, использованного злонамеренными людьми за рекрутский набор, в провинции возникли беспорядки».

 

Однако некоторые царские чиновники, будучи в курсе всех событий, развернувшихся в провинции, были вынуждены признать наличие ряда других причин, породивших восстание 1837 г. Так, тот же самый барон Розен, объяснявший возникновение мартовско-апрельского выступления крестьян исключительно недовольством населения провинции набором всадников, в отношении августовско-сентябрьского восстания вынужден был признать и ряд других мотивов социально-политического порядка.

В своем донесении от 8 сентября 1837 г. он писал, что после мартовско-апрельских событий «кубинцы оставались спокойными до последней половины месяца; в это время в некоторых деревнях начали собираться небольшие вооруженные толпы, которые, как доносит местное начальство, не имеют даже определенной цели для своих сборищ: одни говорят, что они намерены искать у правительства сложения с них податей и повинностей, другие жалуются на разделение, несообразное с их желаниями, магалов, а иные обнаружили намерения захватить стада преданных правительству почетных лиц».

Посланный на Кавказ, в частности, чтобы выяснить причины восстания граф, Васильчиков в своих донесениях основную причину восстания видел в подстрекательстве «некоторых неблагонадежных и зловредных людей, которые воспользовались требованием всадников, чтобы взволновать народ и, приведя чернь в движение, воспользоваться каждый по своим выгодам».

Таким образом, среди царских чиновников были те, кто считал, что набор всадников в конно-мусульманский полк в лучшем случае был лишь предлогом для «возмущения» жителей провинции со стороны «неблагонамеренных» людей, но отнюдь не причиной восстания.

Председатель Комиссии для составления положения об управлении Закавказским краем барон П.В.Ган в своей докладной записке императору Николаю I писал следующее: «Обнаружившиеся прошедшей весной беспорядки по «случаю формирования мусульманских полков и беспокойства в настоящее время в провинции Кубинской, происшедшие не столько от нерасположения жителей к военной службе и правительству, ибо кубинская конница наравне с другими участвовала в походе против турок и дагестанцев, употреблена была в 1831 г. при усмирении Талышинского ханства, сколько от разных других мер и обстоятельств, которые так сильно обвиняют начальство».

Заканчивая свою пространную записку, Ган еще раз возвращается к причинам восстания и патетически восклицает: «Государь! Беспокойства в Кубе суть последствия управления военного, столь же обременительного для народа, сколько и слабого; беспокойства сии скрывают под собою, быть может, более, нежели простые местные неудовольствия».

Того же мнения придерживался и другой чиновник царского правительства флигель-адъютант граф И.Васильчиков, присланный из Петербурга на Кавказ специально для изучения причин восстания и состояния провинции после его подавления.

[=Zaman=]

В своем донесении на имя барона Гана от 29 ноября 1837 г. граф Васильчиков писал: «Возмущение в Кубинской провинции никак не может служить доказательством противного, потому что причины, возродившие его, проистекают совсем из другого источника… и требование всадников служило подстрекателям сих беспорядков только предлогом, что легко доказывается тем, что в самое возмущение 2 кубинских бека, не выходя из города в течение 9 дней, приготовили 20 всадников, которые по несогласию народа местным начальством не были приняты».

Как считали некоторые историки, истинные, непосредственные причины восстания лежали гораздо глубже и коренились во всей системе колониального угнетения, и в особенности во всех тех злоупотреблениях, которые совершали представители царизма, действовавшие вкупе с их местными приспешниками.

 

Председатель Комиссии для составления положения об управлении Закавказским краем барон П.В.Ган

Накануне восстания 1837 г. Губинская провинция состояла из 10 магалов, 1 округа и 6 «вольных обществ». Особую административную единицу составляли Еврейская слобода (676 домов) и город Губа (645 домов). Кроме того, к Кубинской провинции были причислены четыре уже упомянутых «вольных общества», а также общества Рутульское и Сугринское, находившиеся на территории Дагестана. Но подчинение это было скорее номинальным, чем действительным.

Во главе всей провинции стоял комендант. Хотя па закону все коменданты, в том числе Губинский, подчинялись военно-окружным начальникам, но на деле они были вполне самостоятельными владыками своей провинции. Этого факта не скрывали и царские чиновники.

В самих царских источниках того времени отмечалось, что коменданты далеко не всегда вели себя подобающим образом. Так, «податной хлеб был собираем местными начальниками в излишестве, и сей излишек сборщики оставляли для себя». Или: «Денежные подати с них (с местных жителей), собираемые теми же начальниками, в казну вносимы не были, и казна, считая их в недоимке, взыскивала другой раз». Высказывалось и такое мнение: «Местные начальники в Закавказском крае были более образцом нарушения законов, нежели блюстителями их».

Царские чиновники также отмечали, что коменданты провинции, при поимке воров «отбирали у них покраденные вещи и деньги, употребляли их в свою пользу, а самих похитителей укрывали от преследования законов и наказания на тог конец, чтобы опять иметь от них выгоды».

[=Zaman=]

Отмечалось также, что комендантам помогали сообщники (среди которых были беки и духовные лица), внешне лояльные к царскому правительству. К ним же, согласно документам того времени, относились и переводчики коменданта, которые получали львиную долю «пешкеша» — взяток под видом подарков.

Комендант был окружен также толпой есаулов во главе с их начальником «хальфой» и военных нукеров с их   вожаком, называвшимся «башчи». Что же касается власти коменданта над всеми частями вверенной ему провинции, то он ее осуществлял через наибов (магальных начальников). Хотя наибы официально назначались и утверждались военно-окружными начальниками, на самом же деле все они были из местных беков, верными людьми, которых подбирал и представлял на утверждение сам комендант провинции. Наибы были полными властелинами своих магалов и управляли ими с неменьшим произволом, чем сами коменданты, их покровители.

Магальным наибам были подчинены также и беки, «управляющие» деревнями и называемые «даруга». Наконец, низшей ячейкой власти был кендхуда. Кендхуда, или староста деревни, отвечал за спокойствие поселян, собирал подать, и собирал информацию о всяких проишествиях, которая потом доносилась магальному наибу. Таким образом, людей, принадлежащих к социальным группам, связанным с органами власти, хватало — соответственно жизнь простых крестьян от этого легче не становилась.

Еще одной проблемой для жителей Закавказья, а следовательно и Губинской провинции, была откупная система, по которой почти все виды казенных доходов сдавались, вернее, продавались для сбора отдельным лицам — откупщикам, немилосердно грабившим местное население.

 

Царский сановник граф Васильчиков в своей докладной записке от 27 ноября 1837 г. писал: «Некоторые оброчные статьи, отдаваемые в Кубинской провинции в откупное содержание, весьма тягостны для жителей и рождают беспрестанные жалобы, из коих некоторые само местное начальство находится в затруднении решить по малой известности казенной собственности».

Тяжелое положение крестьян еще более усугублялось неурожаем и падежом скота, постигшими Губинскую провинцию в 1832-1833 гг.

С каждым годом росли недоимки населения государству. Уже в 1835 г. недоимки, неоплаченные жителями, составляли довольно большую сумму. Штаб-ротмистр Потоцкий в своем рапорте сообщал, что «даже при хорошем урожае трудно будет ее (сумму недоимок) взыскать с жителей».

А в 1836 г. жители Кубинской провинции вовсе не смогли уплатить хлебной подати, что говорило о крайнем обнищании крестьянства.

Таким образом, совокупность всех указанных факторов и переполнила чашу терпения населения провинции. Это и привело к восстанию, за которое многим пришлось очень дорого заплатить.