Наше Любимое

[Miracle]

Не дал мне бог таланта стихотворца или беллетриста, но, как и большинству дал возможность восхищаться творениями других. Каждое стихотворение, каждый рассказ, который я прочитала тут, я пропускала через себя и свою душу, и за все минут моих радостей и переживаний, спасибо вам всем большое.

У каждого из нас есть потребность делиться, так почему же не начать с самого простого и в тоже время самого красивого - с любимых произведений, не своих, но любимых.

Это не призыв (вероятнее всего тут такое было и не раз), это просто моя инициатива и желание попытаться отблагодарить за прекрасные минуты проведенные на этом прекрасном форуме и в это прекрасной (да простите меня за повтор, но правда есть правда) теме.

Не судите строго, просто поддержите, а лучше добавьте сюда Ваше любимое, чтобы оно стало НАШИМ.

Эрма Бомбек

Самый любимый.

Джулия лежала в гробу, и пастор, с трудом подбирая слова утешения, говорил трем ее сыновьям, неестественно прямо сидевшим в первом ряду:

- Представляйте, что ваша мама стала душой, покинувшей тело. Бренная оболочка оставлена, а ее содержание ушло.

Органист забыл дома ноты и играл одну из мелодий, что знал наизусть, - "Дни веселья и роз". Средний сын Джулия Стив попал на похороны прямо из колледжа, и ему пришлось переодеться в машине. Теперь он сидел в церкви в строгом коричневом костюме-тройке и кроссовках на босу ногу. Красно-бело-синие кроссовки "Адидас" с золотыми звездочками, что, блестя в темноте

Чаку, старшему сыну, печальную новость сообщила по телефону бабушка. До этого телефонного звонка ему всегда говорили, что мама "немного приболела". Он не знал. Что у нее рак. Джулия гордилась старшим сыном, "важной шишкой" на телевидении. Правду сказать, Чак был всего лишь реквизитором, но он окончил университет и имел степень бакалавра искусств. Чак любил поговорить на профессиональную тему. Каждый раз, навещая мать. Он не упускал случая продемонстрировать свой авторитет.

- Ну, что новенького посмотрела, мама?

- "Искушение мисс Марпл", по-моему, прекрасный фильм, - отвечала Джулия.

- Фу, банальная игровая ситуация и не более того! - фыркал Чак

- Ты прав, сынок, - сразу соглашалась Джулия. - Но по-настоящему мне понравилась "Трилогия: кровь, секс, насилие". Захватывающее…

- Ну, может быть. В этом фильме и была сверхзадача, но она совсем не работала на сюжет.

- Да, в этом ты прав, и картина получилась скучная, а вот "Муть" - откровенно вульгарная…

- Ну, нет! Это прекрасная тонкая работа, - назидательно говорил Чак.

- Да, фильм обошелся в миллион долларов и того стоит! - подтверждала Джулия

Самодовольная тупица - вот кто он! Теперь уже ничего не вернуть. Как он смел ее унижать? Чак нащупал в кармане письмо, которое Джулия написала ему перед смертью. Письмо пришло накануне похорон.

" Мой дорогой Чак!

Это письмо предназначено только для твоих глаз, поэтому признаюсь, что любила тебя больше других сыновей. Может быть, потому что ты - первое живое существо, шевельнувшееся во мне. Первое чудо, первый шаг к бессмертию. Ты появился на свет, когда нам с отцом было очень трудно. И ты принес веселье и тепло в наш бедный холодный дом. Ты - наш первый успех. Ты - мое оригинальное творение, и пусть те, что появились после тебя, агукали громче, начали ходить раньше, приучились к горшку быстрее, ты - первый! Тебе порядком досталось из-за нашей неопытности - брошенных где попало иголок, неумелых купаний, надоедливой опеки но ее с лихвой возместили наше терпение, упорство и молодость. Ты видел все лучшее, что в нас было. Благодаря тебе мы устояли в жизненных невзгодах и победили.

Ты - младенец, которому без конца совали в рот бутылочки со смесями, чтобы ты не мешал смотреть телевизор. Ты - первенец, которому бабушка и дедушка мешали спать своими колыбельными и укачиваниями. Ты - шесть альбомов фотографий и несколько проглоченных нами детских энциклопедий. Ты - вызов врача на дом по пустякам.

Ты был подопытным кроликом. Ты был самым началом, мой самый любимый и самый желанный.

Мама".

Стив тяжело вздыхал и смотрел в пол. С того момента, как он прочел письмо мамы, Стив боялся смотреть людям в глаза, особенно братьям.

Стив всегда был сам себе голова. Каждый раз, когда он выкидывал какой-нибудь фортель, мама отводила его в сторонку, и говорила, что они с отцом все понимают. Пару лет назад родители вместе с младшим братом Тимом отправились на уик-энд к Чаку в университетский городок, а его, Стива оставили дома

Почему она не устроила скандал, как любая другая мать на ее месте? Нет, она только спросила:

- Хочешь мне рассказать, что случилось?

- А с чего ты взяла, будто что-то случилось? - огрызнулся Стив.

- Догадалась. Тридцать соседей в ночных пижамах глазели на три полицейские машины перед нашим домом, а собака разгуливала в моем нижнем белье.

- У меня была вечеринка.

- И только?

Ну почему он вел себя так глупо? Стоило ему только сказать: "Прости, мама ", - и она бы простила. А он уперся, как баран. Теперь уже никогда не попросить прощения. А мама все понимала. Как ей это удавалось?

" Мой дорогой Стив!

Может быть, ты и сам догадывался об этом, но я все равно хочу тебе сказать, что любила тебя больше всех. Ты - самый любимый из сыновей.

Ты всегда был задирой. Там, где другие предпочитали уступать, ты вечно лез на рожон. Как я восхищалась твоей эмоциональностью, независимостью, нетерпимостью к ложным нормам! Ходил в полинявших обносках старшего брата, играл его старыми игрушками, но ты не обижался, ты всегда был выше подобных мелочей. Рядом с тобой было так легко и весело! Собака лизала тебя в губы, и я испугалась, что ты заболеешь, но с тобой ничего не случилось. Соску ты сосал до двух лет, я уже боялась, что зубы вырастут неровно, - обошлось.

Ты появился на свет как раз в то время, когда мы с отцом совсем помешались на карьере. В этой гонке к успеху так легко растерять истинные ценности. Но именно ты всегда напоминал нам о настоящих радостях жизни и возвращал на правильный курс, когда мы с него сбивались.

Ты - спагетти и тефтели уже в восемь месяцев. Ты - записи в книги расходов, когда мы экономили каждый цент. Ты - веселые дни рождения. Ты - новый дом, который был нам не по карману. Ты - субботние вечера в кругу семьи. Ты спас нас от скуки и заразил нас своей жаждой жизни. Ты - сам жизнь. Я больше всех люблю тебя.

Мама ".

Тим посмотрел на братьев, сидевших рядом с ним на церковной скамье. Костюм трещал на нем по швам, и немудрено - в свои 14 лет он быстро вырастал из любой обновы.

Тиму было жаль Чака и Стива: они не знали маму так, как знал ее он, Тим. Братья только брали, а ему удалось хоть что-то ей дать в этот последний год, когда она была совсем беспомощной. Слава богу, что у него был этот последний год.

Тим терпеть не мог, когда его называли "малыш", потому что он был младшим из братьев. Его тяготили и одиночество, и опека родителей. Ему казалось, что по-настоящему их интересует лишь сбалансированная диета и телепрограмма "В мире животных". Сахар появлялся на столе, только когда Чак и Стив приезжали на каникулы. И тогда родители радостно восклицали: "Наконец-то дети приехали!" за кого они принимали его, Тима? За компьютер?

" Мой дорогой Тим!

Маме не положено иметь любимчиков, но признаюсь: я любила тебя больше твоих братьев. Ты был моим самым любимым сыном.

Когда мы с отцом уже решили, что жизнь прошла, вдруг появился ты и заставил нас поверить, что еще не все потеряно. Ты дал нам вторую молодость - расправил нам плечи, вернул легкость походке и живость глазам, возродил в нас чувство юмора. Ты дал нам новый шанс насладится радостью жизни.

Ты рос не по дням, а по часам, или нам так казалось? Просто мы боялись думать об уходящем времени. Ты получал в наследство от братьев сломанный бейсбольные биты, игрушечные поезда, которые уже не заводились, холодильник, где не осталось мороженного, а альбом "Наш ребенок" хранит одну-единственную запись - рецепт яблочного пирога "Румяная Бетти".

И еще: мы это не предугадали, но тебе пришлось рано узнать, что такое старость. Мы превратились в беспомощных стариков у тебя на глазах.

Мы растили тебя неправильно, но прости нас, правила не казались нам главными. Главным было то, что мы души в тебе не чаяли. Будто ты был нашим первенцем. Такую любовь невозможно выразить в словах.

Я любила тебя за терпение тридцатипятилетнего, за практичность пятидесятилетнего, за сострадание девяностолетнего, но больше всего я любила в тебе четырнадцатилетнего мальчишку, который, несмотря на свой возраст, сумел проявить столько благородства. Ты - зенит моего счастья. Я люблю тебя больше всех на свете.

Мама".

Когда замерли последние аккорды "Дней веселья и роз", из церкви вышли две женщины.

- Сердце разрывается, глядя на ребят… остались без матери, - вздохнула одна.

Другая, поклонившись к ней, прошептала:

- Говорят, все ее деньги ушли на оплату больничных счетов. Она ничего не оставила своим сыновьям.

[Che Guevarra]

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души...

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: - Повезло.

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой,-

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

[Miracle]

Иосиф Бродский /1981г./

Я был только тем, чего

Ты касалась ладонью,

Над чем в глухую, воронью

Ночь склоняла чело.

Я был лишь тем, что ты

Там, внизу, различала:

Смутный облик сначала,

Много позже черты

Это ты, теребя

Штору, в сырую полость

Рта вложила мне голос,

Окликавший тебя.

Я был попросту слеп

Ты, возникая, прячась,

Даровала мне зрячесть.

Так оставляют след.

Так творятся миры.

Так, сотворив, их часто

Оставляют вращаться,

Расточая дары.

Так, бросаем то в жар,

То в холод, то в свет, то в темень.

В мирозданье потерян,

Кружится шар.

[Miracle]

Иосиф Бродский

Да не будет дано

Умереть мне вдали от тебя.

В голубиных горах.

Кривоногому мальчику вторя.

Да не будет дано

И тебе, облака торопя,

В темноте увидать

Мои слезы и жаркое горе

[SoUl]

Люди, это форева? Я чето не пойму

[Miracle]

А. А. Блок

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо -

Все в облике одном предчувствую Тебя.

Весь горизонт в огне - и ясен нестерпимо,

И молча жду, - тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появление,

Но страшно мне: изменишь облик ты,

И дерзко возбудишь подозрение,

Сменив в конце привычные черты.

О. как паду - и горестно, и низко,

Не одолев смертельные мечты.

Как ясен горизонт! И лучезарность близко,

Но страшно мне: изменишь облик ты.

[LANA]

William Blake "THE CLOD & THE PEBBLE" - КОМ ГЛИНЫ И КАМЕНЬ

"Любовь прекрасна и скромна,

Корысти ей не надо;

За нас в огонь пойдёт она -

С ней РАЙ и бездне АДА!" -

Так пел ком глины в колее

Попавший под копыто.

На это камень из ручья

Ответил ядовито:

"Любовь корыстна и жадна!

Покоя нас лишая,

Всё под себя гребёт она -

С ней АД и кущах РАЯ!"

[Орландина]

Фиалки по средам. Андре Моруа.

-- О Женни, останьтесь!

За обедом Женни Сорбье была ослепительна. Она обрушила на гостей

неистощимый поток всевозможных историй и анекдотов, которые рассказывала с

подлинным актерским мастерством и вдохновением прирожденного писателя.

Гостям Леона Лорана -- очарованным, восхищенным и покоренным -- время,

проведенное в ее обществе, показалось одним волшебным мгновением.

-- Нет, уже почти четыре часа, а ведь сегодня среда... Вы же знаете,

Леон, в этот день я всегда отношу фиалки моему другу...

-- Как жаль! -- произнес Леон своим неподражаемым раскатистым голосом,

составившим ему немалую славу на сцене.-- Впрочем, ваше постоянство всем

известно... Я не стану вас удерживать.

Женни расцеловалась с дамами, мужчины почтительно поцеловали ей руку, и

она ушла. Как только за ней закрылась дверь, гости наперебой принялись

расточать ей восторженные похвалы.

-- Она и впрямь восхитительна! Сколько лет ей, Леон?

-- Что-то около восьмидесяти. Когда в детстве мать водила меня на

классические утренники Комеди Фран-сез, Женни, помнится, уже блистала в роли

Селимены. А ведь я тоже не молод.

--Талант не знает старости,--вздохнула Клер Ме-нетрие.-- А что это за

история с фиалками?

-- О, да тут целый роман... Она как-то поведала мне его, однако никогда

об этом не писала... Но я просто не рискую выступать в роли рассказчика

после нее. Сравнение будет для меня опасным.

-- Да, сравнение вообще опасно. Но ведь мы у вас в гостях, и ваш долг

-- развлекать нас. Вы просто обязаны заменить Женни, раз уж она нас

покинула.

-- Ну что ж! Я попытаюсь рассказать вам историю фиалок по средам...

Боюсь только, как бы она не показалась слишком сентиментальной по нынешним

временам...

-- Не бойтесь,--произнес Бертран Шмит.--Наше время жаждет нежности и

любви. Под напускным цинизмом оно прячет тоску по настоящим чувствам.

-- Вы так думаете?.. Что ж... Если так, я постараюсь утолить эту

жажду... Все вы, здесь сидящие, слишком молоды, чтобы помнить, как хороша

была Женни в годы высшего расцвета своей славы. Огненно-рыжие волосы

свободно падали на ее восхитительные плечи, лукавые раскосые глаза, звучный,

почти резкий голос, в котором вдруг прорывалось чувственное волнение,-- все

это еще больше подчеркивало ее яркую и гордую красоту.

-- А вы красноречивы, Леон!

-- Боюсь, что мое красноречие несколько старомодно. Но все же

благодарю... Женни окончила консерваторию в 1895 году с первой премией и

сразу же была приглашена в Комеди Франсез. Увы, я по собственному опыту

знаю, как тяжело приходится новичку в труппе этого знаменитого театра. На

каждое амплуа имеется актер с именем, ревниво оберегающий свои роли. Самая

восхитительная из субреток может лет десять дожидаться выигрышной роли в

пьесах Мариво и Мольера. Чаровница Женни столкнулась с властными, цепкими

королевами сцены. Всякая другая на ее месте смирилась бы со своей участью

или, промаявшись год-два, перебралась бы в один из театров бульвара Мадлен.

Но не такова была наша Женни. Она ринулась в бой, пустив в ход все, что у

нее было: талант актрисы и блестящую образованность, все свое обаяние и свои

восхитительные волосы.

Очень скоро она стала одной из ведущих актрис театра. Директор в ней

души не чаял. Драматурги наперебой требовали, чтобы она играла созданные ими

трудные роли, уверяя, что никто, кроме нее, не сумеет донести их до публики.

Критики с небывалым постоянством пели ей дифирамбы. Сам грозный Сарсэ, и тот

писал о ней: "Один поворот ее головы, один звук ее голоса способен очаровать

даже крокодила".

Мои отец, который в те годы был с ней знаком, рассказывал, что она

страстно любила свое ремесло, судила о нем с умом и неустанно отыскивала

новые, волнующие актерские приемы. В ту пору в театре увлекались реализмом

довольно наивного толка. Если роль предписывала Женни умереть в какой-то

пьесе от яда, она всякий раз перед спектаклем отправлялась в больницу --

взглянуть на мучения тех, кто погибал от отравы. Борьбу человеческих чувств

она изучала на самой себе. Служа искусству, она выказывала то же полное

отсутствие щепетильности, которым отличался Бальзак, описавший в одном из

своих романов собственные страсти и чувства любимой им женщины.

Вы, конечно, догадываетесь, что у девушки двадцати двух лет,

ослепительно прекрасной и молниеносно завоевавшей громкую славу, должно было

появиться множество поклонников. Приятели по театру, драматурги, банкиры --

все пытались завоевать ее расположение. Она избрала банкира Анри Сталь. Не

потому, что он был богат,--Женни жила вместе с родными и ни в чем йе

нуждалась. А потому, что он, как и она, обладал редким обаянием, и главное

-- предлагал ей законный брак. Вы, возможно, знаете, что брак этот состоялся

не сразу,-- родители Сталя долго не давали своего согласия. Анри и Женни

поженились лишь спустя три года, но вскоре разошлись--Женни с ее независимым

характером не в силах была подчиниться семейному рабству. Но это уже другая

история. А сейчас вернемся к Комеди Франсез, к дебюту нашей Женни и... к

фиалкам.

Представьте себе артистическое фойе в тот самый вечер, когда Женни

вновь появилась в "Принцессе Багдадской" Дюма-сына. Пьеса эта не лишена

недостатков. И даже у меня, склонного восхищаться такими добротно сделанными

пьесами, как "Полусвет", "Друг женщин", "Франсийон", капризы Дюма в

"Чужестранке" и "Принцессе Багдадской" вызывают улыбку. Однако все, кто

видел Женни в главной роли, писали, что она сумела создать правдоподобный

образ. Мы часто говорим с ней о тех временах. Как ни странно, Женни сама

верила тому, что играла. "В свои юные годы,--призналась она мне,--я

рассуждала почти так же, как какая-нибудь героиня Дюма-сына, и до чего же удивительно было играть на залитой

светом сцене то, что зрело во мне, в самых тайниках моей души". Добавьте

еще, что эта роль позволяла ей прибегнуть к эффектному приему: она

распускала свои чудесные волосы, которые падали на прекрасные обнаженные

плечи. Одним словом, Женни была великолепна.

В антракте, после овации, которую устроила ей публика, она вышла в

артистическое фойе. Все тотчас столпились вокруг нее. Женни опустилась на

диван, рядом с Анри Сталем. Она весело болтала с ним, вся во власти того

радостного возбуждения, которое дает победа.

-- Ах, мой милый Анри!.. Вот я снова выплыла на поверхность! Наконец-то

я дышу полной грудью... Вы сами видели, как я играла три дня назад...

Правда, ведь я никуда не годилась?.. Фу! Мне казалось, что я барахтаюсь на

самом дне. Я задыхалась. И вот наконец -- сегодняшний вечер. Сильный

.рывок--и опять я на поверхности! Послушайте, Анри; а что, если я провалюсь

в последнем акте? Что, если у меня недостанет сил доплыть до конца? О боже,

боже!

Вошедший капельдинер вручил ей цветы.

-- От кого бы это? А, от Сен-Лу... От вашего соперника, Анри...

Отнесите букет в мою уборную.

-- И еще письмо, мадемуазель,-- сказал капельдинер.

Распечатав послание, Женни звонко рассмеялась:

-- Записка от лицеиста. Он пишет, что они создали в лицее "Клуб

поклонников Женни".

-- Весь "Жокей-клуб" ныне превратился в клуб ваших поклонников...

-- Меня больше трогают лицеисты... А это послание к тому же

заканчивается стихами... Послушайте, дорогой мой...

Скромные строки: "Я вас люблю" --

Не судите и не отвергайте,

И бедного автора -- нежно молю --

Директору не выдавайте.

--Ну, разве не прелесть?

-- Вы ответите ему?

-- Конечно, нет. Таких писем я получаю ежедневно не меньше десятка...

Если я начну на них отвечать, я пропала... Но письма меня радуют... Эти шестнадцатилетние поклонники

еще долго будут мне верны...

-- Как знать... В тридцать лет они уже будут нотариусами.

-- А почему бы нотариусам не быть моими поклонниками?

-- Вот еще просили вам передать, мадемуазель,-- сказал подошедший снова

капельдинер.

И он протянул Женни букетик фиалок за два су.

-- О, как это мило, поглядите, Анри! А записки нет?

-- Нет, мадемуазель. Швейцар сказал мне, что фиалки принес какой-то

студент Политехнической школы.

-- Дорогая,-- воскликнул Анри Сталь.-- Позвольте вас поздравить! Право,

потрясти этих "икс-игреков" не так-то просто.

Женни глубоко вдохнула запах фиалок.

-- Какой дивный аромат! Только такие знаки внимания и радуют меня.

Терпеть не могу солидную, довольную собой публику, ту, что является

поглазеть, как я буду умирать, в полночь, точно так же, как в полдень спешит

в Пале-Рояль -- послушать, как стреляет пушка.

-- Зрители -- садисты, -- ответил Анри Сталь.-- Они всегда такими были.

Вспомните бои гладиаторов... Каким успехом пользовалась бы актриса,

вздумавшая проглотить набор иголок!

Женни рассмеялась:

-- А если какая-нибудь актриса вздумала бы проглотить швейную машину,

слава ее достигла бы апогея! Послышался возглас: "На сцену!" Женни встала:

-- Ну что ж, до скорого... Пойду глотать иголки!.. Вот так, по рассказу

Женни, и началась вся эта история.

В следующую среду во время последнего антракта улыбающийся капельдинер

снова принес Женни букетик фиалок.

-- Вот как! -- воскликнула она.-- Неужто опять тот же студент?

-- Да, мадемуазель.

-- А каков он из себя?

-- Не знаю, мадемуазель. Хотите, спрошу у швейцара?

-- Нет, не стоит, какая разница...

В среду на следующей неделе спектакля не было, но когда в четверг Женни

пришла на репетицию, букетик фиалок, на сей раз немного увядший, уже лежал в

ее уборной. Покидая театр, она заглянула в каморку швейцара.

-- Скажите-ка, Бернар, фиалки принес... все тот же молодой человек?

-- Да, мадемуазель... В третий раз.

-- А каков он из себя, этот студент?

-- Он славный мальчик, очень славный... Пожалуй, немного худощав, щеки

у него впалые и глаза печальные, небольшие черные усики и лорнет... Лорнет и

сабля на боку--это, конечно, смешно... Право, мадемуазель, юноша, видимо,

влюблен не на шутку... Всякий раз он протягивает мне свои фиалки со словами:

"Для мадемуазель Женни Сорбье" -- и заливается краской...

-- Отчего он всегда приходит по средам?

-- А вы разве не знаете, мадемуазель? В среду у студентов

Политехнической школы нет занятий. В этот день они заполняют весь партер и

галерку... Каждый приводит с собой барышню...

-- И у моего есть барышня?

-- Да, мадемуазель, да только это его сестра... Они так похожи друг на

друга, просто диву даешься...

-- Бедный мальчик! Будь у меня сердце, Бернар, я бы попросила вас хоть

разочек пропустить его за кулисы, чтобы он мог сам вручить мне свои фиалки.

-- Не советую, мадемуазель, никак не советую... Пока этих театральных

воздыхателей почти не замечают, они не опасны. Они восхищаются актрисами

издали, и это вполне их удовлетворяет... Но стоит показать им малейший знак

внимания, как они сразу начнут докучать вам, и это становится ужасным...

Протянешь им мизинец, они ладонь захватят... Протянешь ладонь--руку

захватят. Смейтесь, смейтесь, мадемуазель, да только я-то знаю, как это

бывает. Двадцать лет служу в этом театре! Уж сколько влюбленных барышень я

повидал на своем веку в этой каморке... И свихнувшихся молодых людей... И

стариков... Я всегда принимал цветы и записки, но никогда не пропускал

никого из них наверх. Чего нельзя, того нельзя!

-- Вы правы, Бернар. Что ж, будем холодны, осмотрительны и жестоки!

-- Какая тут жестокость, мадемуазель, просто здравый смысл...

Прошли недели. Каждую среду Женни получала свой букетик фиалок за два

су. Весь театр прослышал об этом. Однажды одна из актрис сказала Женни:

-- Видела я твоего студента... Он очарователен, такая романтическая

внешность...' Прямо создан, чтобы играть в "Подсвечнике" или "Любовью не

шутят".

-- Откуда ты знаешь, что это мой студент?

-- Я случайно заглянула к швейцару в ту самую минуту, когда он принес

цветы и робко попросил: "Пожалуйста, передайте мадемуазель Женни Сорбье..."

Это была трогательная картина. Видно, юноша умен и не хотел казаться

смешным, но все же он не мог скрыть волнения... Я даже на минуту пожалела,

что он не мне носит фиалки, уж я отблагодарила бы его и утешила... Заметь,

он ничего не просил, даже не добивался разрешения увидеть тебя... Но будь я

на твоем месте...

-- Ты бы приняла его?

-- Конечно, и уделила бы ему несколько минут. Ведь он так давно ходит

сюда. К тому же и каникулы подоспели. Ты уедешь, так что нечего опасаться,

что он начнет тебе досаждать...

-- Ты права,--сказала Женни.--Сущее безумие пренебрегать поклонниками,

когда они молоды и им нет числа, а потом гоняться за ними спустя тридцать

лет, когда их останется совсем немного и все они обзаведутся лысиной...

Выходя в этот вечер из театра, она сказала швейцару:

-- Бернар, в среду, когда студент опять принесет фиалки, скажите ему,

чтобы он сам вручил их мне после третьего акта... Я играю в "Мизантропе". По

роли я переодеваюсь всего один раз. Я поднимусь в свою уборную и там приму

его... Нет, лучше я подожду его в коридоре, у лестницы или, может быть, в

фойе.

-- Хорошо. Вы не боитесь, мадемуазель, что...

-- Чего мне бояться? Через десять дней я уеду на гастроли, а этот

мальчик прикован к своей Политехнической школе.

-- Хорошо, мадемуазель... А все же, на мой взгляд... В следующую среду

Женни играла Селимену с особым блеском, вся во власти горячего желания

понравиться незнакомцу. Когда наступил антракт, она ощутила острое любопытство, почти тревогу. Она устроилась в-фойе и стала

ждать. Вокруг нее сновали завсегдатаи театра. Директор о чем-то беседовал с

Бланш Пьерсон, слывшей в те времена соперницей Женни. Но нигде не было видно

черного мундира. Охваченная нетерпением, взволнованная, Женни отправилась

искать капельдинера.

-- Никто меня не спрашивал?

-- Нет, мадемуазель.

-- Сегодня среда, а фиалок моих нет как нет. Может быть, Бернар забыл

передать их... Или тут какое-нибудь недоразумение?

-- Недоразумение, мадемуазель? Какое недоразумение? Если угодно, я

схожу к швейцару?

-- Да, пожалуйста... Впрочем, нет, не стоит. Я сама расспрошу Бернара,

когда пойду домой.

Она посмеялась над собой: "Странные мы создания,-- подумала она,-- в

течение шести месяцев я едва замечала робкую преданность этого юноши. И

вдруг сейчас только потому, что мне недостает этих знаков внимания, которыми

я всегда пренебрегала, я волнуюсь, словно жду любовника... "Ах, Селимена,

как сильно пожалеешь ты об Альцесте, когда он покинет тебя, охваченный

нестерпимым горем!"

После спектакля она заглянула к швейцару.

-- Ну как, Бернар, где мой поклонник? Вы не прислали его ко мне?

-- Мадемуазель, как назло, сегодня он не приходил... В первый раз за

полгода он не явился в театр -- именно в тот самый день, когда мадемуазель

согласилась его принять.

-- Странно. Может быть, кто-нибудь предупредил его и он испугался?

-- Нет, мадемуазель, что вы... Никто и не знал об этом, кроме вас и

меня... Вы никому не сказали? Нет? Ну и я тоже молчал... Я даже жене ничего

не говорил...

-- Так как же вы все это объясните?

-- А никак не объясню, мадемуазель... Может быть, случайно так совпало.

А может быть, ему наскучило все это... Может быть, он захворал... Поглядим в

следующую среду...

Но и в следующую среду опять не было ни студента, ни фиалок.

-- Что же теперь делать, Бернар?.. Как выдумаете, может быть, приятели его помогут нам разыскать юношу? А, может быть,

обратиться к директору Политехнической школы?

-- Но как мы это сделаем, мадемуазель? Мы ведь даже не знаем его имени.

-- И то правда, Бернар. Как все это грустно! Не везет мне, Бернар.

-- Полно, мадемуазель. Вы с таким блеском провели этот сезон. Скоро вы

уедете на гастроли, где вас ждут новые успехи... Разве не грех говорить,

будто вам не везет!

-- Вы правы, Бернар! Я просто неблагодарное существо... Да только уж

очень я привыкла к своим фиалкам.

На следующий день Женни покинула Париж. Анри Сталь сопровождал ее в

этой поездке. В какой бы гостинице ни остановилась Женни, ее комната всегда

утопала в розах. Когда она возвратилась в Париж, она уже позабыла о

романтическом студенте.

Спустя год она получила письмо от некоего полковника Женеврьер, который

просил принять его по личному делу. Письмо было написано, очень корректно, с

большим достоинством, и не было никакой причины отказывать в свидании. Женни

предложила полковнику навестить ее в один из субботних вечеров. Он пришел,

одетый в черное штатское платье. Женни встретила его с той очаровательной

непосредственностью, которой ее наделила природа и научила сцена. Но во всем

ее поведении, естественно, проскальзывал немой вопрос: что нужно от нее

этому незнакомцу? Она терпеливо ждала объяснений.

-- Благодарю вас, мадемуазель, за то, что вы согласились принять меня.

Я не мог объяснить в письме цель своего визита. И если я позволил себе

просить вас о свидании, то, поверьте, не мужская дерзость тому причиной, а

родительские чувства... Вы видите, я одет во все черное. Я ношу траур по

сыну, лейтенанту Андре де Женеврьер, убитому на Мадагаскаре два месяца

назад.

Женни сделала невольное движение, словно желая сказать: "Сочувствую вам

от всего сердца, но только..."

-- Вы не знали моего сына, мадемуазель, мне это известно... Но зато он

знал вас и восхищался вами. Вам покажется это невероятным, а между тем все, что я расскажу вам

сейчас,--чистейшая правда. Он любил и боготворил вас больше всех на свете...

-- Кажется, я начинаю понимать, полковник. Он сам поведал вам об

этом?..

-- Мне? Нет. Он рассказал обо всем сестре, которая была поверенной его

тайны. Все началось в тот день, когда он пошел вместе с ней смотреть "Игру

любви и случая". Возвратившись домой из театра, дети мои с восхищением

отзывались о вас: "Сколько тонкости и чистоты в ее игре, сколько волнующей

поэзии!.." Они говорили еще много такого, что наверняка было справедливо, я

в этом не сомневаюсь... И все же страстность, присущая молодости, ее

готовность идеализировать... Мой бедный мальчик был мечтателем, романтиком.

-- Боже мой,--воскликнула Женни,--так значит, это он...

-- Да, мадемуазель, тот самый студент Политехнической школы, который из

месяца в месяц каждую среду приносил вам букетик фиалок, был мой

сын--Андре... Это я тоже узнал от своей дочери. Надеюсь, подобное

ребячество, наивный знак восхищения не рассердил вас?.. Он ведь так сильно

любил вас или, быть может, тот созданный его воображением образ, который он

носил в своем сердце... Стены его комнаты были увешаны вашими портретами...

Сколько усилий стоило его сестре раздобыть у ваших фотографов какой-нибудь

новый портрет!.. В Политехнической школе приятели посмеивались над его

страстью. "Напиши ей обо всем!"--говорили они.

-- Жаль, что он этого не сделал...

-- Сделал, мадемуазель! Я принес вам целую пачку писем, которые так и

не были отправлены. Мы нашли их после его смерти.

Достав из кармана пакет, полковник вручил его Женни. Однажды она

показала мне эти письма -- почерк тонкий, стремительный, неразборчивый.

Почерк математика, зато стиль поэта.

-- Сохраните эти письма, мадемуазель. Они принадлежат вам. И простите

меня за необычный визит... Мне казалось, что я обязан сделать это в память о

сыне... В чувстве, которое вы ему внушали, не было ничего непочтительного,

легкомысленного... Он считал вас олицетворением красоты и совершенства... Уверяю вас, Андре был достоин своей

великой любви.

-- Но отчего же он не пытался увидеть меня? Отчего я сама не

постаралась встретиться с ним?.. Ах, как я ненавижу себя за это, как

ненавижу...

-- Не корите себя, мадемуазель... Вы же не могли знать... Тотчас после

окончания Политехнической школы Андре попросил направить его на

Мадагаскар... Не скрою, причиной этого решения были вы... Да, он говорил

сестре: "Одно из двух: или разлука излечит меня от этой безнадежной страсти,

или же я совершу какой-нибудь подвиг и тогда..."

-- Разве скромность, постоянство и благородство не лучше всякого

подвига? -- со вздохом произнесла Женни.

Заметив, что полковник собирается уходить, она порывисто схватила его

за руки.

-- Кажется, я не совершила ничего дурного,-- сказала она,--и все же...

И все же сдается мне, что и у меня есть долг по отношению к покойному, не

успевшему вкусить радости жизни... Послушайте, полковник, скажите мне, где

похоронен ваш сын... Клянусь вам: пока я жива, я каждую среду буду приносить

букетик фиалок на его могилу.

-- Вот почему,--закончил свой рассказ Леон Лоран,-- вот почему наша

Женни, которую многие считают женщиной скептической, сухой, даже циничной,

неизменно каждую среду покидает друзей, работу и порой любимого человека и

идет одна на кладбище Монпар-нас, к могиле незнакомого ей лейтенанта... Ну

вот, теперь вы и сами видите, что я был прав,-- история эта слишком

сентиментальна для нынешних времен.

Наступило молчание. Затем Бертран Шмит сказал:

-- На свете всегда будет существовать романтика для того, кто ее

достоин.

______________________________________________________________________

Изменено 26 февраля, 2003 пользователем Орландина

[Miracle]

Асадов Эдуард

Я могу тебя очень ждать,

Долго-долго и верно-верно,

И ночами могу не спать

Год, и два, и всю жизнь, наверно.

Пусть листочки календаря

Облетят, как листва у сада,

Только знать бы, что все не зря,

Что тебе это вправду надо!

Я могу за тобой идти

По чащобам и перелазам,

По пескам, без дорог почти,

По горам, по любому пути,

Где и черт не бывал ни разу!

Все пройду, никого не коря,

Одолею любые тревоги,

Только знать бы, что все не зря,

Что потом не предашь в дороге.

Я могу для тебя отдать

Все, что есть у меня и будет.

Я могу за тебя принять

Горечь злейших на свете судеб.

Буду счастьем считать, даря

Целый мир тебе ежечасно.

Только знать бы, что все не зря,

Что люблю тебя не напрасно!

[RaDoStb]

Эдуард Асадов

Когда мне говорят о красоте

Восторженно, а иногда влюбленно,

Я почему-то, слушая, невольно

Сейчас же вспоминаю о тебе.

Когда порой мне, имя называя,

О женственности чьей-то говорят,

Я снова почему-то вспоминаю

Твой мягкий жест, и голос твой, и взгляд.

Твои везде мне видятся черты,

Твои повсюду слышатся слова,

Где б ни был я - со мною только ты,

И, тем гордясь, ты чуточку права.

И все же, сердцем похвалы любя,

Старайся жить, заносчивой не став:

Ведь слыша где-то про высокомерный нрав,

Я тоже вспоминаю про тебя...

[Ya_Dumayu]

Монолог на тему личной отвественности

(Вагабзаде Б)

Мой друг, не бойся падать!

Твержу тебе опять:

на практике падений

научишься вставать!

На практике ушибов

научишься ходить,

на практике ошибок-

работать и любить.

Упрямствующий втуне-

себе первейший враг.

Сказать:"Я сделал глупость",-

вот это умный шаг!

Душа, спеши в сраженья,

не страшно проиграть.

Любое пораженье-

наука побеждать!

Паденье-только случай.

Вставай! Пора идти!

( Но все же падать лучше

на собствнном пути).

Тори свою дорогу,

труби в свою трубу.

За пальцы не бояться,

когда куют судьбу.

Умей же зубы стиснуть,

забыть, что есть друзья,

чужую боль постигнуть

научит лишь своя...

Тепличный, нестрадавший,

не личность-существо.

Скажи, что людям дашь ты

от сердца своего?

В себя влюбленный нежно

сторонник полумер,

ты в мир уходишь книжный,

но это-полумир.

Что можешь ты, Стандарто

сюжет пережевать,

На свете не страдавший,

поверь, не в силах даже

ты сопереживать!

Давайте же учиться

на опыте своем.

Давайте гимн ушибам,

ошибкам гимн споем!

С собой же станем строги,

взыскательны, резки-

ведь все ж едва ли боги

нам обожгут горшки!

[Miracle]

Ты хочешь, чтоб звезды посыпались

Со звоном в твои ладони?

Чтоб с шумом из мрака вырвались

Костров гривастые кони?

Чтоб ветви, сомкнув объятья,

Твое повторяли имя?

Чтоб стало парчовым платье,

А туфельки - золотыми?

Ты хочешь, чтоб соболь черный

Дал гордый разлет бровям,

Чтоб сорок ветров покорно

Упали к твоим ногам?

Чтоб в курточках темно-зеленых,

Посыпавшись вдруг с ветвей,

Двести веселых гномов

Стали свитой твоей?

Ты хочешь, чтоб в пестрых красках,

Звездой отразясь в реке,

Вышла из леса сказка

С жар-птицею на руке?

А хочешь, скажи, ты хочешь

Такою красивой стать,

Что даже у южной ночи

Уж нечего будет взять?..

Ты верь мне, я лгать не буду!

Есть сто золотых ключей.

Я все их тебе добуду!

Я сто отыщу дверей!

А чтоб распахнуть их сразу

В волшебную ту страну,

Скажи мне одну лишь фразу,

Одну лишь, всего одну!

Слова в ней совсем простые,

Но жар их сильней огня.

Скажи мне слова такие –

Скажи, что любишь меня!

/Асадов/

[Nensi]

Александр Кочетков

Как больно, милая, как странно,

Сроднясь в земле, сплетясь ветвями, —

Как больно, милая, как странно

Раздваиваться под пилой.

Не зарастет на сердце рана,

Прольется чистыми слезами,

Не зарастет на сердце рана —

Прольется пламенной смолой.

— Пока жива, с тобой я буду, —

Душа и кровь нераздвоимы, —

Пока жива с тобой я буду —

Любовь и смерть всегда вдвоем.

Ты понесешь с собой повсюду —

Не забывай меня, любимый, —

Ты понесешь с собой повсюду

Родную землю, милый дом.

— Но если мне укрыться нечем

От жалости неисцелимой,

Но если мне укрыться нечем

От холода и темноты?

— За расставаньем будет встреча,

Не забывай меня, любимый,

За расставаньем будет встреча,

Вернемся оба — я и ты.

— Но если я безвестно кану —

Короткий свет луча дневного, —

Но если я безвестно кану

За звездный пояс, млечный дым?

— Я за тебя молиться стану,

Чтоб не забыл пути земного,

Я за тебя молиться стану,

Чтоб ты вернулся невредим.

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он стал бездомным и смиренным.

Трясясь в прокуренном вагоне,

Он полуплакал, полуспал,

Когда состав на скользком склоне

Вдруг изогнулся страшным креном,

Когда состав на скользком склоне

От рельс колеса оторвал.

Нечеловеческая сила,

В одной давильне всех калеча,

Нечеловеческая сила

Земное сбросила с земли.

И никого не защитила

Вдали обещанная встреча,

И никого не защитила

Рука, зовущая вдали.

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

С любимыми не расставайтесь!

Всей кровью прорастайте в них —

И каждый раз на век прощайтесь!

И каждый раз на век прощайтесь!

И каждый раз на век прощайтесь,

Когда уходите на миг!..

[Miracle]

Мы совпали с тобой, совпали

В день, запомнившийся навсегда.

Как слова совпадают с губами.

С пересохшим горлом - вода.

Мы совпали, как птицы с небом.

Как земля с долгожданным снегом

Совпадает в начале зимы,

Так с тобою совпали мы.

Мы совпали, еще не зная

Ничего о зле и добре.

И навечно совпало с нами

Это время в календаре.

/Рождественский/

[Miracle]

Прощай, позабудь и не обессудь.

А письма сожги , как мост.

Да будет мужественным твой путь,

да будет он прям и прост.

Да будет во мгле для тебя гореть звездная мишура,

Да будет надежда ладони греть

У твоего костра, у твоего костра.

Да будут метели, снега, дожди

И бешенный рев огня,

Да будет удач у тебя впереди больше,

Чем у меня.

Да будет могуч и прекрасен бой,

Гремящий в твоей груди.

Я счастлив за тех, которым с тобой,

Может быть, по пути.

Может быть, по пути.

/И.Бродский/

[Miracle]

Мы встретимся там, где ни времени нет, ни пространства.

Где нет глупых правил, нет верности и постоянства.

Где близость не грех, а возможность взаимного роста.

Где все до предельного ясно, изящно и просто.

И нет между нами стены из дождя и из ветра,

И в точку свернулись бесчисленные километры…

…Но где же то место? Когда долгожданная встреча?

Смешные вопросы и грустный-прегрустный вечер

* * *

Время без тебя замерло, мой милый,

Словно не живу и больше не дышу.

Застыло движение силы, мой милый,

Что вливал ты щедро в душу мою.

Надо научиться замереть и переждать,

Как песчаную бурю в зимней пустыне.

Надо на время древней статуей стать,

Чтобы не истечь слезами живыми.

В сердце надежда теплится, мой милый,

От нее черпаю силы не истаять, как свеча,

Как лучина не сгореть, не истлеть дотла

В ожидании тебя, вечная любовь моя

* * *

Я тебя всё так же буду ждать,

Ждать и помнить, и беспечно верить,

Что друзья не могут забывать,

И что дружбы не закрыты двери;..

И всё так же будет телефон

С тайною надеждой ждать твой голос,

Дверь, подъезд, с приветливым лифтом,

И квартира, чтоб ты вновь вернулась…

И всё так же сердца уголок,

Отданный тебе и безвозвратно,

Будет ждать твоих душевных строк,

И души ответы слать обратно…

* * *

Я жду тебя.

Так только ждут родных

У окон, не нарочно приоткрытых.

Устав кричать,

Молчу в глаза вины –

Ничьей, но нашей,

Заново испитой…

Я жду тебя.

Звезда научит ждать,

Не требуя тепла в ответ на нежность.

Слова не спят.

И лишь печальна гладь

Тех глаз, что отличили неизбежность.

И вновь тая

Тревогу или грусть,

Забыв слова,

Что так сказать хотелось,

Одну спасу любовь. Одно и дело:

Я жду тебя.

А шепчут – не дождусь

* * *

Когда ты вернешься ко мне, осыпанный пеплом,

Своих неразумных побед, и скажешь, - прости,

Я улыбнусь, о чем-то далеком и светлом

Голос споет, вернув океаны в пути.

Когда ты вернешься ко мне, утративший радость,

Откроешь тетради моих не рожденных стихов,

Пригубишь и них для тебя сохраненную сладость,

Уснешь в ожидании трепетных, сладостных снов,

Когда ты вернешься ко мне, как приходят к истокам,

Смывающим пыль с наших рваных и стонущих душ,

Когда ты вернешься ко мне, забыв ненароком,

Что, все ж, не жена я тебе, а ты мне не муж,

Когда ты вернешься ко мне, разрешив мне коснуться

Твоей не согревшейся в жизни бродяжьей души,

Тогда ты вернешься ко мне, и врата распахнуться...

Но не было б поздно, от этого сердце дрожит...

Тогда ты вернешься ко мне, ведь мы венчаны ранами,

Разлуками, болью, удачами, грязью дорог...

И вечно шаги для меня твои будут желанными.

Простить не прошу. Ты б давно уж простил, если б мог...

[Сияние]

Мне было больно думать что ты рядом

Что не с мной а просто где-то есть

Я так хотела встретиться с тобою взглядом

Я не могла не пить, не спать, ни есть.

Я думать не могу когда я знаю

Что встретиться могу с тобой

Я никого вокруг не замечаю

И многим я кажусь наверное смешной

Да я такая и мне совсем не стыдно

Что чувств своих скрывать я не могу

Мне просто больно и чуть–чуть обидно

Что ты меня забыл, а я все берегу.

Я берегу все взгляды и улыбки,

И облик твой я в сердце берегу,

Прости меня за все мои ошибки,

Прости что есть я, что тебя люблю.