Времена года.

[Velma Kelly]

Ковер из пожухлых листьев; хмурое, укутанное в серую вуаль небо, словно молодая вдова, оплакивает ушедшие теплые дни; и я бреду по старому парку, пританцовывая, подпевая только начавшемуся дождю. Мне целых пятнадцать лет, мне всего пятнадцать лет, я учусь в школе и мечтаю быть актрисой... В прошлом году у меня умер отец, теперь я другая, я стала взрослой и никому не верю, мне всего пятнадцать – а так хочется, чтоб время пролетело как можно скорее, закончить школу, поступить в интститут и... Театр. Я буду Великой актрисой. Я буду... Мне всего пятнадцать, на дворе сентябрь 1937-го.

- Здравствуйте. Здра-а-а-а-авствуйте...

Не слышит. Странная она какая-то стала, наша Нелли Львовна – бывшая директриса, таких еще поискать, честное слово, каждое утро стояла у дверей школы – чтоб все в форме, чтоб без безделушек всяких ненужных, вроде сережек-колечек-браслетиков, а потом еще и по классам ходила, проверяла посещаемость. Строгая. Статная. Одета всегда по-особенному – строго, но со вкусом, чуть подкрашена, волосы собраны в прическу, и аромат... Даже сейчас чувствую сладковатый аромат ее духов. А потом, говорят, муж ее оказался преступником и его арестовали. Хотя, по мне очень приятный был дядечка, он ей почти каждый день цветы привозил, после уроков подъезжала красивая такая машина, какой-то парень в форме сидел за рулем, его я особенно запомнила – такой симпатичный, всегда улыбался мне. Я точно знаю, что мне, хотя Маша и говорила всем будто это ей он улыбается и даже рассказывала, что как-то раз встретила его в этом самом парке, где я сейчас гуляю, а он вроде с ней поздоровался и спросил как зовут. Но я и в это не верю, Машка придумывать горазда, к тому же как это он ее имя спросил, а сам представиться забыл? Нет, точно врет Машка. А мне этот парень на самом деле улыбался... И приснился как-то раз... Так вот, о чем это я. Приезжал тот дядечка почти каждый день, привозил цветы, еще как-то Валентина Васильевна, наша химичка, возмущенно так сказала, да-да очень возмущенно, будто ее это очень злило... Так вот, сказала она как-то: « Не пойму, что за у них отношения в семье такие! Муж жене цветы дарит! Каждый божий день!» А мне, помню, еще невдомек было что она так удивляется – мой папа маме тоже часто дарил, а как я взрослой стала, так приносил непременно два букетика – один большой маме и маленький мне. Но Валентине Васильевне я этого не рассказала. Её тоже понять можно, она не молодая уже, некрасивая и пахнет от нее не тонкими духами как от Нелли Львовны, а в основном чесноком, кто же ей цветы дарить будет?

А теперь Валентина Васильевна наша новая директриса. Раньше Нелли Львовна устраивала в школе вечера разные, к нам даже иногда приходили из мужской школы на танцы. У нас это называлось «балы», мы приходили в белых фартуках и даже разрешалось делать прически... Помню, однажды в прошлом году мама накрутила мне крупные локоны – «колбаски» и собрала их высоко черной шелковой лентой, после чего Костя Губенко, который живет в соседнем подъезде, на балу записку послал. С признанием в любви, между прочим.

Теперь балы никто не устраивает. Валентина Васильевна «эту блажь никогда не понимала». Еще два года. Целых два года... А потом я буду актрисой. Обязательно буду актрисой.

Ой, Костя Губенко идет, только его мне не хватало.

- Привет, Кость.

- Чего это ты одна под дождем гуляешь? Простудишься ведь.

- Костя, ты чего? Да не нужна мне твоя куртка, Костя!

Так и будет теперь рядом телепаться. Куртку снял, рыцарь... Придется домой идти, проводит и отцепится. А Его я так и не встретила – кто знает, может и не обманула Машка, может и вправду гуляет Он тут вечерами. И всё таки – улыбался он только мне.

===============

Жарко.

Солнце палит. Зной.

Улицы дышат жарою.

Как нелегко порой

Наедине с собою.

Сейчас закричу. Всё!

Или протяжно завою...

Как нелегко порой

Наедине с собою.

Руки тянутся ввысь,

Мозг не в ладах с душою

И хочется лишь одного -

Облиться холодной водою.

Ах, Боже мой, день прошел на удивление хорошо. Я и не думала, что этот этюд у меня так удачно получится. Как жарко всё таки, солнечные лучи иглами прошивают кожу... Мороженного бы.

Вчера мне исполнилось девятнадцать. Говорят, я подаю надежды и вероятно когда-нибудь меня снимут в кино. Господи, как же жарко всё таки, присяду на скамейку, посижу в тени. Парк будто плавится под лучами солнца. А это только июнь, что же будет в июле и в августе...

Вчера получила письмо от Машеньки, она в Ленинграде, художницей будет. Всё такая же врушка, рассказывает о полчищах поклонников, о каком-то знаменитом скульпторе, но имени его не называет... Помню как она еще в школе рассказывала про того молодого человека, шофера... А я его как-то раз видела в Крыму, мы там отдыхали, только он уже не шофер вроде, да и форма у него какая-то другая. Ох, не разбираюсь я в этих звездочках на погонах, так и не поняла какого он звания. А он стал еще лучше, кстати, и снова мне улыбнулся.

Нет, не могу ни о ком думать, только о Вадиме. Как он играет, как он играет! Станиславский снял бы перед ним шляпу. Ах, какой у него взгляд, какие у него руки, пальцы... А мне он сказал, я даже сразу и не поняла, что мне... Он сказал... Нет, сначала он внимательно на меня посмотрел, прищурился немного, улыбнулся, а потом сказал... Так вот... Он сказал, что у меня восхитительная походка, а потом прибавил «Вы очаровательны». Очаровательна! Слово какое. Чарующее, очаровывающее... Костя Губенко с детства за мной волочится, а в лучшем случае выдавит из себя «ты красива-а-ая.» Вот и вся любовь. А Вадим, он и стихи пишет и поет, как он играет на гитаре... Неужели завтра вечером мы с ним увидимся. Одни. В этом парке. Боже, что же я сижу, надо домой бежать... Так какое завтра число? Надо запомнить. Какое? Ах, да. Двадцать второе.

- Ой, привет, Костя. Да вот, домой бегу. Ну, проводи, если хочешь.

Как же он мне надоел.

===============

Холодно. Пальцы коченеют. Парк как будто умер. Неужели я здесь одна, я и деревья. Вчера была у Вадима... После того, как пришла похоронка, его мама почти не встает с постели, а у нее еще ведь двое маленьких – близняшки, в школу даже не ходят, отнесла им котлеты. Завтра еще пойду.

Ветер какой-то пронизывающий, снежинки в лицо впиваются. Холодно.

От Кости на прощлой неделе письмо пришло, пишет, чтоб берегла себя и нашего ребенка... Весной родится, дай-то Бог. Я берегу, Костенька, берегу, ты главное возвращайся живым, а я уж как-нибудь...

Как там Маша? Жива ли в блокаде?

Вчера встретила того шофера, только он теперь майор, а не шофер. Смешно. Рифмой будто говорю. А он мне всё таки улыбался. Разговорились. Тенгизом зовут. Надо же, грузином оказался. Обещал помочь с продуктами, сказал, что вечером к нам зайдет. Неудобно как-то. В пальто незаметно, но дома непременно увидит, что в интересном положении... Неудобно всё таки. И улыбка у него та же...

Мама болеет. Страшно. А Нелли Львовна на фронт ушла, медсестрой. И я бы пошла. Да вот только куда мне в таком положении... Говорят, узнала она, что муж ее в штрафном батальоне где-то воюет, надеется на войне встретить, найти его.

Как давно это было, как недавно – после уроков подъезжала машина к школе, и он спешил на второй этаж, в кабинет директора с огромным букетом белых роз. Всегда белые розы. Наверное, это были ее любимые цветы...

Замерзла. Пойду домой. Ой, кто это там идет?

- Тенгиз? Здравствуйте. Вы к нам?

Господи, как все таки неудобно, и про мужа я ему не рассказала почему-то... Неудобно-то как.

===============

- Наточка, не кричи так, детка! У меня голова болит.

Избаловала ее покойная мама, уже в пятом классе девчонка, вот время летит... А почки на деревьях уже полопались, пахнет весной. Присяду на скамейку. Ох, спина болит. Врачи говорят, по всем подсчетам на свет может появиться прямо в день моего рождения. Только этого не хватало.

Тенгиз вчера теллеграмму прислал, задерживается. Не люблю я эти его командировки. Завтра к тому же свекровь приезжает, Лиана Шалвовна... Одной встречать придется.

Спина болит жутко. Лиана – тетенька железная, Натка при ней как шелковая становится, слово сказать боится. Меня недолюбливает конечно, думает я ее сына на себе женила. А в Натке души не чает, даже переименовала – из Натальи в Нателлу.

Где теперь Костя? Не верю, что погиб. Пропал без вести – это еще не погиб. Виновата я перед тобой, Костенька, не дождалась, еще Натка не родилась, уже замуж выскочила второй раз... Прости меня, если слышишь, если сможешь, любила – как могла... О Маше так и неизвестно ничего. Писала. Поехала в прошлом году в Ленинград. Никто ничего не знает.

Машина подъехала. Шофер машет. Так мне еще в театр заехать нужно. До последнего играю, как муж говорит, рожу на сцене.

- Натка, марш в машину.

Ох, спина болит, пойду потихоньку.

- Нелли Львовна! Это вы?!! Здравствуйте!

- Здравствуйте.

- Не узнали? Я у вас училась. Класс наш помните? Восьмой А? Маша Мартынова со мной училась, помните? Она еще пела на наших «балах»? Помните?

- Не помню. Простите, я спешу.

- До свидания...

Что это с ней, на силу узнала, пьет наверное – запашок характерный. Мужа, говорят, так и не нашла, зато насмотрелась на войне. В Белорусии, говорят, в деревне была, которую фашисты сожгли. Всю. Выжгли. С детьми маленькими. Только пепелище осталось. Страшно. Что война с нами сделала...

- Натка! Ты еще здесь? Говорю же, марш в машину!

Вся в отца.

===============

Ковер из пожухлых листьев; хмурое, укутанное в серую вуаль небо, словно молодая вдова, оплакивает ушедшие теплые дни; и я бреду по старому парку, еле волочу ноги, отдышка замучала. Мне восемьдесять два года. Целых восемьдесять два. А что? Всего восемьдесять два!

Ох, тяжело стало гулять, здоровье уже не то. Зато небо всё то же. И парк... Каким был, таким и остался.

- Простите, не занято?

- Да-да, садитесь конечно.

Знакомое лицо, и память не та стала, наверное в ЖЭКе встречались. Нет, память уже не та, странно – то, что было пятьдесят лет назад ясно вижу, а куда положила квитанции вспомнить не могу. Куда же я их запрятала-то? Может на холодильнике, нет, смотрела вчера, а может в столе? Тоже врядли... Приду домой, поищу. Ох, надо же, забыла адельфан выпить, давление пошаливает – что за наказание.

Спасибо Лианочке, внучке, привозит меня сюда на часик два раза в неделю, сама бы не доковыляла... Ох, сердце сдавило. Не вдохнуть, не выдохнуть... В парке людей больше стало. Эхх, молодежь, обнимаются, ни стыда, ни совести, так разве было в наши-то годы?..

- Эх, молодежь, говорю, совсем другая стала, ни стыда у них, ни совести.

- А? Дааа. В наше время совсем иначе было.

Всё таки лицо у нее знакомое, не вспомю – нет, ой, валидольчику что ли под язык положить. Ох, сдавило грудь, тисками, не продохнуть.

- А Вы сами здешняя? Живете неподалеку?

- А? Простите не слышу.

Глухая к тому же, нет, всё же откуда-то я ее знаю, спрошу сейчас.

- Живете, говорю, неподалеку?

- Да нет, я недавно приехала, уговорила сына младшего. Хоть места родные увижу перед смертью. Родилась тут, до семнадцати лет жила. Да, молодежь, Вы верно заметили, нынче другая стала.

- Вот-вот, совсем другие, я по внучке своей вижу. Хорошая девочка, институт иностранных языков закончила, а в голове ветер. Ухажеров тьма, но замуж не спешит. Карьеру, говорит, делает.

- Ой, не говорите, я помню раньше совсем по-другому было. Я в этом парке, кстати, свою любовь первую встретила. Мы за ним всем классом бегали, шофером он был у мужа директрисы нашей. Так он только мне одной и улыбался. А как-то я его здесь встретила, и он спросил как меня звать, потом до дому проводил. Вот и весь роман. А нынче... Иные нравы.

Ушам своим не верю, лет семьдесят тому назад говорила, что он просто имя спросил, теперь еще и до дома провожал?

- Машенька?!!

Н.О.©

[Не_вечная*)]

Мы с Вами уже встречались на каком-то форуме, уже забыла на каком именно*)Но "Времена года" запомнились мне хорошо*)Еще раз мое почтение*)

[Velma Kelly]

Встречались. Только ник у меня был другой - мой, привычный В пен-клубе встречались (у меня...).

[Ангел_Хранитель]

а мне рассказ не очень....