Кое-что

[Борис Либкинд]

Зачем ты висишь на стенах

Это стало повторяться, и он встревожился.

"С чего бы оно вдруг?" - подумал он и потянулся к телефонной трубке. Зуммера не было. Впрочем, он не ощутил и пустой в таких случаях тишины. В трубке был какой-то фон. Он дунул в микрофон. Потом стукнул по нему легонько карандашом. И трубка отозвалась лёгким эхом.

"Алло," - неуверенно произнёс он.

"Алло!" - ответила трубка чистым, так хорошо ему знакомым девичьим голосом.

"Это внутренний телефон?" - спросил вдруг он, удивляясь бессмысленности своего вопроса.

"Внутренний телефон..." - отозвалась трубка.

"Но ведь ты..."

"Что я?.." - спросил девичий голос.

"Ты ведь ушла от нас и больше у нас не работаешь!"

"Я ушла из-за вас."

"Я знаю".

"Вы стали пороть чушь. Вы придирались ко мне по любому ничтожному поводу."

"Я не могу этого себе объяснить."

"Вам не нравился мой голос, мои манеры, моя походка..."

"Хватит! - взмолился он. - Ты слишком жестоко мстишь."

"В чём это выражается?"

"Ты преследуешь меня всюду, ходишь за мной в толпе по всему городу."

"Вы это заметили?"

"Я замечаю тебя везде, Ты едешь со мной в метро и троллейбусе. Вчера ты сидела в приёмной директора, когда я пришёл по его вызову. А на днях я заметил тебя сидящей у меня дома на диване в гостиной."

"Вы сразу ушли?"

"Я сбежал!"

"Это на вас похоже!"

Он помолчал. Потом взглянул прямо перед собой и медленно положил трубку.

"Зачем ты всё время висишь передо мной на стенах в виде портретов и являешься мне с экранов телевизоров?" - спросил он сидящую за противоположным столом миловидную зеленоглазую девушку, присутствие которой его уже не удивляло.

"Я такая," - просто ответила она.

Он вдруг засмеялся.

"Что смешного?" - удивилась девушка.

"Просто я вдруг подумал о том, что ты никогда не приходишь ко мне ночью. Не считая снов..."

Девушка не ответила. Она была слишком чиста.

Он положил голову на руки и закрыл глаза. Наваждение навевало сладкую, щемящую душу тоску.

Прозвенел звонок, возвестивший об окончании обеденного перерыва. Конструкторы возвращались на свои рабочие места.

Стол напротив снова был пуст. Он снял телефонную трубку и услышал звонкий зуммер.

Бессильно улыбнувшись, он понял, что не в силах больше бороться.

Ибо никому ещё не удавалось победить свою любовь...

Изменено 16 июля, 2008 пользователем Борис Либкинд

[Борис Либкинд]

<H2 align=center> </H2>

Он и она

"Надеюсь, ты не против?"

Она в знак согласия кивнула.

"Тогда я закурю. - Он глубоко затянулся. - Не поверишь, устал, как собака. Мало того, что все ноги оттоптали, так одна дамочка чуть печень зонтиком не проткнула".

Она иронически ухмыльнулась.

"Не веришь? Рассказывай тебе после этого! Кстати, ужин-то у нас с тобой есть? Или нет?.."

Он заглянул в холодильник, приподнял крышку кастрюли, хлопнул дверцей испарителя. Она испуганно вздрогнула.

"Не боись, на сегодня хватит. Проголодалась, небось?"

Она кивнула. Он чиркнул спичкой и поставил кастрюлю на газовую плиту.

"Представляешь? - Он стянул через голову свитер. Она не отрываясь следила за всеми его движениями. - Что уставилась, не видала?.."

Она потупилась.

"Сегодня премию за экспорт делили, так нам с тобой снова фигу показали".

Она посмотрела в сторону и вздохнула.

"Вот и я то же говорю. Разве это справедливо? Нет, ты скажи, скажи!"

Она посмотрела на него трагическим взглядом, но промолчала.

"Или в прошлый раз, когда я месяц без выходных в испытательном цехе проторчал. Премию кому дали? А?"

Она не ответила.

"Вот то-то же. Даже тебе и то сказать нечего. А им? Да что там говорить! Давай лучше ужинать".

Автор снимка Elvira

Он поставил миски на стол и честно разделил суп поровну. С некоторых пор он предпочитал миски - не бьются и мыть легче.

"Какую выбираешь?" - Он хитро посмотрел ей в глаза. Она смутилась.

"Нет, скажи сама - какую? Ну, ладно, ладно, не обижайся!"

Они сосредоточенно принялись за еду.

"Опять? - она вздрогнула. - Сколько раз можно говорить, что есть надо тихо, не чавкать. Горе с вами, бабьём, ничего не понимаете. Вот у меня есть одна - просто беда! Говорю: что ты шуруешь всё подряд в спецификации? Я тебя сколько учить-то должен? И что ты думаешь? Как новую сборку возьмёт, так всё с начала!"

Он наклонил миску и вылил остаток супа в ложку.

"Всё! А супец-то ничего был, а?"

Она улыбнулась.

"Только не надейся, что я за тобой миску мыть стану. Надо будет, - сама помоешь. Принеси-ка программу, посмотрим, что у нас сегодня по телевизору.

Она принесла.

"Ну, так как: сначала телевизор смотреть будем, или на прогулку пойдём?"

Она бросилась к нему на грудь и завиляла хвостом. Потом кинулась в комнату и принесла в зубах поводок.

[Raskolnik]

Мне понравились миниатюры. Особенно вторая И фото, конечно, супер!

[Борис Либкинд]

Мне понравились миниатюры. Особенно вторая И фото, конечно, супер!

Спасибо! Это настраивает на оптимистический лад. Буду продолжать!

[Ameliya-Mia]

Мне тоже понравились. Обе )

Интересно и легко читается.

Изменено 17 июля, 2008 пользователем Ameliya

[Борис Либкинд]

Мне тоже понравились. Обе )

Интересно и легко читается.

Амелия, не спешите стрелять в меня из пистолета (к тому же, Вы ещё и капитан; я - тоже был когда-то капитаном запаса) - считайте, что мои руки подняты вверх: сдаюсь! Когда так доброжелательно относятся к моей писанине, остаётся одно: писать дальше!

[Ameliya-Mia]

Борис, ты не прав (с) ))))

чувствуйте себя свободно, творите )

убивать Вас я и не думала ..... пока

[Lady72]

Борис очень здорово,, и первый и второй. Ждём продолжений

[Борис Либкинд]

Борис очень здорово,, и первый и второй. Ждём продолжений

Юрий Никулин про своего верного друга-пса сказал: "Он постарается!".

[Борис Либкинд]

Он и Его Начальник

Он грыз карандаш и тоскливо смотрел перед собой.

"Что с вами? - говорили все. - Пойдите и всё Ему объясните. И Он поймёт вас. Ведь сам-то он, видимо, не раз бывал в вашей шкуре. И потом… не зверь же!.."

Он молчал. Решиться было трудно.

Было время, когда их считали товарищами. Даже друзьями. Давно это было!

Он посмотрел на лежащий перед ним чертёж. В угловом штампе была каллиграфически выписана Его фамилия. И даже очертания букв фамилии Его Начальника почему-то казались ему чопорными и обидными, навевали безысходную тоску.

Он разыскал спецификацию и занялся составлением перечня сборочных единиц для техника Земы, скучавшей за соседним столом.

"Зема! - робко позвал Он. - Иди-ка сюда. На-ка, милок, раздеталируй. Завтра к вечеру дашь на проверку. Ясно?"

Зема отошла.

Он взглянул на часы. Времени оставалось в обрез.

Его Начальник появился, как всегда, неожиданно.

"Как успехи? Техники все заняты? Работы в плане достаточно? Ну-ну, потом проверю. Зема, есть план? Покажи."

Его Начальник солидно сел, солидно раскрыл сложенный вдвое план. Глаза были солидно посажены за толстые линзы очков, из-за которых они солидно и основательно шарили по мелко написанным строчкам.

"Почемы не проставлена трудоёмкость?" - взгляд Его Начальника вскинулся из-за очков лучом сигнального прожектора.

"Я установил срок, - выдержав давление луча, ответил Он. - А трудоёмкость просчитаю по фактической дате и проставлю в конце месяца."

"Это неверно. - Его Начальник нервно нарисовал чёртика на поле чертежа. - Исполнитель должен быть сориентирован полностью. И по фактической трудоёмкости, и по плановой. И стараться её снизить. Так?"

"А разве срок не ориентир? Для исполнителя больше ничего не нужно. А трудоёмкость - моя забота."

Его Начальник снял очки и посмотрел на Него с презрительным недоумением.

"Ты думаешь, что это нужно лично мне? Или шефу? Ошибаешься. Форма отчёта разработана не нами, и соблюдать её должны все. Мы сюда приходим не развлекаться, не играть, а работать. РА-БО-ТАТЬ! Так давай же и будем делать то, что нужно. Будь любезен, приведи в порядок планы работ всех техников и завтра утром покажешь."

Уходя, Его Начальник чуть задержался возле Его стола.

"Кстати, как у тебя дома? Все здоровы?"

"Спасибо, всё в порядке."

"Может быть, нужна в чём-то помощь? Скажи, если нужно!"

"Спасибо, учту."

Дверь за Его Начальником плотно закрылась. Он невольно приподнял голову и посмотрел. Дверь была закрыта солидно, почти впрессована в раму. Он вздохнул. Ему почему-то стало вдруг жаль того времени, когда и Он, и Его Начальник были рядовыми конструкторами и работали на другой территории, в старом дворе.

"Пойдём?.." - таинственно шептал Его Начальник, подходя к Его столу за полчаса до начала обеда.

"Пойдём," - заговорщически отвечал Он. И они бежали в буфет, а потом весь обеденный перерыв "резались" в нарды. В то время Его Начальнику ничего не стоило во время работы прокатиться на метро до центра за модным диском, а потом нудно распекать техника за то, что он в течение часа второй раз вышел покурить. Уже тогда это просматривалось:

"Мы приходим сюда для того, чтобы РА-БО-ТАТЬ!"

И всё-таки друг к другу они относились тогда совсем по-другому.

Он решительно встал.

"Вы к Нему?" - спросили все.

"Да. К Нему."

В кабинете Его Начальника было уютно, хотя и темновато.

"Садись. - Его Начальник подвинул к Нему сигареты. - Ты мне вот что скажи: Зема работает? Ты следи за ней. Понял? Пусть лучше ненужную работу делает, но работает. Только так! Ясно? Кстати, то, что она делает, это окончательный вариант?"

"Окончательный."

"Алекпер одобрил?"

"Да."

"А с Акифом согласовал?"

"Нет пока."

"Почему? - очки сверкнули неодобрительно. - Пусть оба завизируют. Понял? Пока обе подписи не покажешь, не деталируй. Ясно?"

У Него на душе стало тоскливо, потому что Он договорился, что Алекпер и Акиф завизируют чертежи в кальке, то есть после окончательного оформления. И ещё потому, что Он знал, что спорить с Его Начальником не имеет практического смысла. Он встал.

"Куда ты?" - Его Начальник собирался налить Ему чай.

"Пойду я, дело есть…"

Он шёл по коридору, задумчиво крутя пуговицу пиджака. Под ложечкой давила привычная нудная боль.

"Ну как, отпросились?" - спросили все, когда Он вошёл.

"Нет," - ответил Он. И, помолчав, добавил:

"В конце концов, я не так уж плохо себя чувствую…"

[Ameliya-Mia]

здорово)

[Борис Либкинд]

здорово)

Срисовано с натуры

[Raskolnik]

"Какая отвратительная рожа" (с)

Правда, здорово, Борис. Ни одной лишней строчки!

А кто делает вам иллюстрации?

[Борис Либкинд]

"Какая отвратительная рожа" (с)

Правда, здорово, Борис. Ни одной лишней строчки!

А кто делает вам иллюстрации?

Иллюстрации ищу в интернете. Жаль, что не всегда удаётся указать автора - если есть сведения, я их привожу. Но это, как правило, если картины написаны известными художниками. А в большинстве случаев - увы...

[Темна_Я]

Борис, мне очень понравилось. Только в "Он и Она" я сразу догадалась, что это про собаку... Обидно даже.

Пишите еще.)

[Борис Либкинд]

Борис, мне очень понравилось. Только в "Он и Она" я сразу догадалась, что это про собаку... Обидно даже.

Пишите еще.)

Я предполагаю, что это из-за фотографии. Когда кому-то читаешь вслух, не все угадывают!

[Ameliya-Mia]

а у меня фотография не сразу открылась, но в середине я уже точно знала, что собеседница - собака. )

[Темна_Я]

У меня отключены аватары и картинки, так что я абсолютно не предвзята

[Борис Либкинд]

Урок

С этого года у нас в школе профориентация. Есть соревнования такие, когда туристы ориентируются на местности и по азимуту находят правильный путь. Вот и нас хотят сориентировать в жизни, чтобы наши носы, как стрелка компаса, поворачивались в сторону будущей профессии. Например мой нос должен постоянно указывать на пишущую машинку. Вошла я, к примеру, в комнату, где стоит пишущая машинка, и моя голова автоматически отворачивается от присутствующих, а взгляд упирается в угол, где стоит этот печатающий агрегат.

"Что это за бука такая? - удивляются все. - Даже "здравствуйте" не сказала, а сразу глаза на машинку вытаращила!.."

Но это я утрирую, конечно.

Я к своим машинописным талантам, правда, отношусь довольно критически. Но у учительницы я на хорошем счету - четвертная "пять". Поэтому когда к нам на урок однажды пришла секретарь нашего директора Берта Семёновна (а по нашему - просто Берта) и попросила дать ей в помощницы "хорошую девочку" для выполнения "важного задания", то отправили меня.

"Не бойся, детка, - сказала Берта, раскладывая передо мной какие-то списки. - Ты ничего не будешь печатать. Твоё дело диктовать. Понятно? Это списки и адреса тех, кто туда вписан. Нужно срочно напечатать всё это в пяти экземплярах".

И мы принялись за работу. Я с интересом наблюдала за Бертой. Ведь она профессиональная машинистка, то есть идеал, к которому мне надлежит стремиться!

Берта работала быстро, ничего не скажешь: пальцы так и мелькали. Но я вдруг заметила, что в выплывающем из машинки тексте что-то не соответствовало моей диктовке. Я пригляделась повнимательнее. Вместо "Курбанов" Берта напечатала "Тюрбанов", вместо адреса "Асланова, 71" значилось "Гасанова, 31".

Я уже не говорю об обычных грамматических ошибках, которых было предостаточно.

"Берта Семёновна, - нерешительно обратилась я к машинистке, - мы не очень точно спечатываем текст. Есть ошибки!"

"Не отвлекайся, детка, - отпарировала Берта, - не обращай внимания. Пусть исправляют сами. В следующий раз будут знать, как давать нам такую работу!"

И мы продолжили наш, на мой взгляд, халатно-преступный труд. Ведь по изготовленным нами спискам человека невозможно было опознать по фамилии, а зачастую и по адресу. Но "верх техники" продемонстрировала Берта, когда один из листов копирки перевернулся "шерстью вверх". То есть следующий лист получился чистым, а на предыдущем изображение получилось как на языке тарабарского королевства: его можно было прочитать только с помощью зеркала.

"А у них будет зеркало? - спросила я Берту. Она непонимающе сдвинула брови. - Ну, зеркало, чтобы прочитать наш список?.."

"Не болтай глупости. От руки напишут, не баре!.."

Работу закончили быстро, и Берта поблагодарила учительницу за мою "помощь". Только я до сих пор не могу понять: для чего же люди столько времени учатся, чтобы в конце концов достичь такого "профессионального мастерства"?..

Изменено 19 июля, 2008 пользователем Амеля

[Борис Либкинд]

У меня отключены аватары и картинки, так что я абсолютно не предвзята

А к моей аватарке кто-то добавил подпись "Любопытный" (не я - точно!). Подскажите: как от неё избавиться?

[Mia-Ameliya]

а это стандартный статус. он будет меняться по мере роста количества ваших постов.

после 1000 сможете вписать статус сами какой захочется.

а может и меньше 1000, так раньше было, щас не в курсе.

а про машинистку тоже хорошо ) похожее сплошь и рядом.

Изменено 19 июля, 2008 пользователем Mia*

[osa aka Politician]

а это стандартный статус. он будет меняться по мере роста количества ваших постов.

после 1000 сможете вписать статус сами какой захочется.

а может и меньше 1000, так раньше было, щас не в курсе.

а про машинистку тоже хорошо ) похожее сплошь и рядом.

100

[Борис Либкинд]

100

Это уже в пределах досягаемости. А то 1000 - какая-то заоблачная цифра!

Изменено 20 июля, 2008 пользователем Борис Либкинд

[Борис Либкинд]

Эффект присутствия

Пузиков не мог объяснить себе этого всю свою жизнь: мистика или реальность?..

Вот небольшой прилавок, огороженный рамочками из тонкого стекла. А за рамочками - оно, богатство. Чего там только нет! И крючки на всякую рыбу, и ластики, и перья номер 86, и линейки, и пистолет под пистоны - совсем , как настоящий. Но не это притягивает его взор. Он наклоняется низко, к самому прилавку и делает вид, что разглядывает целлулоидные прямоугольные треугольники с транспортиром. Сейчас таких не выпускают почему-то.

Не треугольник - мечта! Только треугольник ему сейчас не нужен, это он для виду, так просто. А на самом деле глаза его косят совсем не туда. И не только глаза, даже рука судорожно подтянулась к самому подбородку и сжалась, готовая к броску, - лишь протяни и достанешь. Достанешь... Незаметно достанешь... Медленно так, незаметно. А потом сожмёшь в кулак, а кулак - в карман. И разожмёшь...

Сердце бьётся так сильно, что удары бьют в самую шею. Как молотком. А в мозгу стучит настойчивая, неотвязная мысль:

"Ножичек. Надо же, - какой ножичек! Весь блестящий, весь горит огнём. А сколько у него предметов! Целых два ножика, шило, штопор и ещё что-то. Всю жизнь мечтал о таком! Никто не смотрит, продавщица отвернулась. А?.."

Он быстро оборачивается и упирается взглядом в широкий офицерский ремень. Взгляд ползёт выше и обнаруживает лейтенантские милицейские погоны и широкую добродушную улыбку:

"Что, нравится ножичек, мальчик?"

"Д-да..." - отвечает он и боком отходит от прилавка к двери.

В школе Пузиков учился, как все. И относились к нему тоже ровно - что заслужил, то и получи. Кроме любимого предмета. Предмета, который он знал лучше других, по которому читал уйму дополнительных пособий и массу художественной литературы. Может быть, поэтому и не любила его Дора?

Историк Дора Семёновна Волошина была педантом и не выносила всяких там фантазий.

"Пузиков, - говорила она, ставя с чувством выполненного долга четвёрку в его дневник, - ты непоследователен и сбивчив, хотя и много читаешь. В вузе-институте этого не любят."

Он огорчался, но историю любить не переставал.

Однажды он забыл в парте тетрадь по тригонометрии. Вернувшись в пустой класс, он быстро подошёл к своей парте и почувствовал, что наступил на что-то маленькое и твёрдое. Предмет под его ногой оказался золотым кольцом.

На следующий день во время большой перемены в класс вошла Дора. На её лице было смятение.

"Ребята, - обратилась она к классу, - вчера на одном из уроков я потеряла своё обручальное кольцо. Никто из вас его не находил?"

"Находил, - сказал Пузиков. - Вот оно, Дора Семёновна." Всю жизнь с того памятного дня в магазине он ощущал за своей спиной присутствие суровой и неумолимой силы по имени совесть. Действия этой силы не всегда согласовывались с логикой обстоятельств, часто вредили самому Пузикову или его близким. Но они никогда не оказывали решающего влияния на "окончательный приговор", который был неизменно бесстрастен и безоговорочен...

..."Ты проверил за машинисткой текст? - спросил Пузиков Сержа Грикурова, выполнявшего сверхсрочную и ответственную работу. - Учти, что она через неделю увольняется и уезжает."

"Конечно, Вася! Всё будет в порядке, вот увидишь!" - как всегда с пафосом продекламировал Серж.

Через месяц, делая окончательную проверку перед предъявлением на подпись главному конструктору, Пузиков обнаружил в тексте документов многочисленные ошибки. Кроме того, добрая треть текста была не отпечатана вовсе.

"Василий Николаевич, - позвонил ему Канторович, - я не вижу твой "РС". Не готов?"

"Пока не готов, Яков Михайлович."

"В чём дело? Через неделю срок!"

"Моя вина, Яков Михайлович. Будем задерживаться после работы. К сроку успеем."

И успели. Правда, потрудиться пришлось на совесть. В том числе, и Сержу. Был доволен и третий - незримый и строгий судья, эффект присутствия которого сказался и на этот раз.

Изменено 20 июля, 2008 пользователем Борис Либкинд

[Борис Либкинд]

Зема

Зема работала техником в его группе. Техник есть техник, и особенных требований он к Земе не предъявлял. И всё-таки иной раз его брало зло.

"Можно подумать, что техник не она, а я," - думал он, подчищая за Земой "хвосты" или бегая вместо неё по этажам, когда вдруг в этом появлялась жгучая потребность, а Зема, как всегда"кстати", оказывалась в легальной отлучке.

"Зема, - обращался он к ней, когда она наконец появлялась. - Когда тебя не было, мне пришлось сделать то-то. Вместо тебя. Ты помнишь, я давал тебе это поручение тогда-то?"

"Конечно, - без тени смущения отвечала Зема. - А вы забыли, что вы же сами меня от этого оторвали и сунули мне сборку ноль-пять? - Кстати, это вовсе не означало, что "старое" задание можно бросить на полдороге. - Кому только не лень, - продолжала с апломбом Зема, - все норовят дать мне задание, а потом за моей спиной обсуждают мои достоинства и недостатки!.."

Он уныло замолчал, а Зема, жестикулируя и заливаясь румянцем, артистично развивала тему собственной значимости. Не зная военных терминов, она безупречно владела техникой обхода, охвата и других видов манёвра.

"...Даже Акиф, который вечно ко всему цепляется, когда я вошла, замер с открытым ртом и говорит: "Девушка, вы новенькая?" - Зема звонко рассмеялась, от чего у него по телу побежали мурашки. - Что вы, Акиф Махмудович, сказала я, просто у меня новая причёска. И он моментально всё подписал. А когда я работала в ГИПРОМОРСТРОЕ, меня специально посылали подписывать у заказчика акты приёмки документации. Говорили: "Против тебя, Зема, никакой заказчик не устоит!"

Он отлично понимал, что нет людей без недостатков. Но всё-таки, для баланса, каждому недостатку, по его мнению, должен соответствовать свой положительный противовес. А с мысленным "взвешиванием" Земы у него постоянно не клеилось: весы упорно кренились в сторону знака минус."Зема на работе? - спрашивал у него по телефону бархатным голосом Его Начальник. - Пусть зайдёт ко мне. Кстати, она тебе после обеда очень нужна?.."

"Не больше, чем всегда. А что?"

"Мне звонил Вагиф, её брат. Говорит, что у их матери сегодня день рождения."

"И..."

"Отпусти. Ничего страшного с нами не случится, я полагаю..."

Он отпускал. И страшного, действительно, ничего не происходило, ибо в той ситуации, в которой все они находились, оно просто не могло бы возникнуть. Как буря в стакане воды...

Всё было проще. И одновременно сложнее.

Зема не пришла, а, можно сказать, ворвалась этаким смерчем в тихое болото размеренной домостроевской жизни конструкторского бюро.

"Это Зема, - сказал ему однажды Его Начальник, указывая на красивую молодую женщину, сидевшую на "гостевом" стуле. - Прошу любить... а это совсем не трудно, хе-хе-хе!.. И жаловать. Правда, по образованию она техник-технолог молочного производства. Но техник есть техник. Бери в свою группу и учи. Ясно? Кстати, Вагиф, её брат, работает на соседнем заводе, ты его знаешь. Вопросы есть?.."

Рисунок Л.Шиповой

Вопросов было, хоть отбавляй. Но он смолчал. Разговаривать не имело смысла. С приходом Земы жизнь конструкторского бюро преобразилась, словно под вчерашним супом запалили газовую горелку. Конструкторы вдруг стали лазать по горам и играть в футбол, выпускать острые стенгазеты, сражаться в пинг-понг. Всё это было и без Земы, но столкнуть их с мёртвой точки, разбудить спящее царство до неё никому не удавалось.

Единственным, кого ей так и не удалось растормошить, был он, её непосредственный начальник. Может быть, причина крылась в нём самом, но он и не пытался это выяснять. Земе удавалось быть на "короткой ноге" почти со всеми: с технологами, с нормоконтролёрами, с продавцами близлежащих торговых точек, с представителями заказчика и... даже с Его Начальником.

"Очень милая женщина, - говорил ему, довольно улыбаясь после очередной беседы с Земой Его Начальник. - Само воплощение остроумия. Палец в рот не клади, хе-хе-хе!"

Он соглашался, потому что это было действительно так. Но работать с Земой было мучительно трудно. Создавая внешнее впечатление сверхзанятости, она отличалась крайней ненадёжностью и недостоверностью, постоянно всё путала и забывала. И при этом была совершенно неуправляемой, не только ускользая из его рук, но и обидно "щёлкая" его всякий раз по носу.

"Зайди-ка на минутку, - пригласил его в очередной раз к себе Его Начальник. - Как ты смотришь на такое предложение. Сегодня республика провожает в столицу делегацию наших писателей. Нужна эффектная женщина для вручения цветов. Будет телевидение..."

"Да, - коротко сказал он. - Да, я согласен."

Вечером ему крепко досталось за грубую ошибку, допущенную в чертеже Земой в период его отпуска.

Зато на следующий день, подходя к заводской проходной, он невольно подслушал такой разговор:

"Этот, что-ли?.."

"Ага. На-чаль-ни-чек!.. Не везёт Земке. Видела вчера?.. Ну до чего же красивая девка! Оператор, кажется, только её и снимал. А этот... дышать ей, бедной не даёт, совсем заездил!.."

"Ты уже пришёл? - бодро и весело прозвучал в телефонной трубке голос Его Начальника. - Скажи Земе, пусть приоденется и едет в фотографию. На Доску почёта мы её выдвигаем."

"За то, что техник?.."

"Не в технике дело, дорогой! Главное, она - болеющий за наше общее дело человек, активная общественница и, к тому же, хорошая производственница. Разве не так?.."

Он молча положил трубку, у него было много работы.

[Борис Либкинд]

Птичьи права

Молоденькой Хохлатке ни до кого не было дела. Кроме себя самой.

- Правда, я хороша?.. Ну просто чудо, да и только!..

И всё вертится, бывало, вокруг блюдечка с зеркально-чистой водичкой. Все смотрится туда, всё щиплет да чистит пёрышки.

- Мой хохолок, мои крылышки, моя шейка!.. Ах-ах!..

Снесла Хохлатка яичко. Не золотое, а обыкновенное. Но для неё это значения не имело.

- Моё яичко! Моё!.. - и села его насиживать. Вскоре вывелся и цыплёнок. Обыкновенный такой, долговязенький слегка. Но Хохлатка всё не унималась.

- Мой цыплёночек - такой хорошенький, нет другого такого! Вот чуть подрастёт, пёрышки кое-откуда выщипать, - отбою от петушков не будет!..

- Соседка, - говорили ей, бывало, куры и петухи, - смотри, какая нынче трава вымахала зелёная да густая. Пойдём, погуляем!

- Возле моего курятника лучше! - отвечала Хохлатка.

Однажды по простоте душевной Пеструшка хотела ей рассказать о своём пострелёнке Желторотике:

- Ты знаешь, соседушка, что учинил недавно мой оболтус?..

- Нет, ты лучше послушай про моего, - решительно перебила её Хохлатка. И у Пеструшки отпало всякое желание впредь делиться с ней радостями и печалями.

Время шло быстро. Цыплёнок Хохлатки и впрямь превратился в рослую, статную молодую курочку. Да только радости это Хохлатке почему-то не доставило. Заметила она вдруг, что перестали на неё обращать внимание и подружки-куры, и соседи-петухи.

- Мой хохолок!.. - как-то с претензией на игривость попыталась однажды, вспомнив былое, сказать она, подходя к заветному зеркально-прозрачному блюдечку.

- Мой лучше! - оттеснила её молоденькая курочка. И Хохлатка вдруг увидела, что это действительно так.

Загрустила с тех пор Хохлатка. Так загрустила, что даже забыла о былой поглощённости СВОИМ. Потеряло для неё смысл магическое местоимение МОЁ.

Жизнь потекла серо и однообразно, и поэтому не очень огорчилась Хохлатка, когда однажды поутру попала в ощип.

- А ведь необычайно наваристым будет МОЙ бульон!.. - в последний раз подумала она.

[Борис Либкинд]

Любочка из КОСа

У Семёнова болел зуб. Но дело было не в этом. То, что его беспокоило, было хуже зубной боли. Семёнов неожиданно начал рисовать. Женские головки. Одинаковые. Всюду, куда ни прикасалась рука: на полях чертежей, на черновиках расчётов, на страницах справочников, на запотевших окнах в автобусах. И везде была она. Любочка. Из КОСа.

- За что такая напасть? - стонал Семёнов, заштриховывая карандашом только что изображённый им на газете знакомый профиль.

- Что, Миша? Опять?.. - спрашивал кто-нибудь из сотрудников.

- Э-э-э!.. - отвечал Семёнов, делая рукой отмашку, как рефери на старте. И сотрудник отставал. Хуже дело было с зубной болью. И с тем, другим, чему никак не сыграешь отмашку.

- Что же делать? - мучительно думал Семёнов, потирая седеющие виски. Работа валилась у него из рук, несмотря на "поджимающие" сроки.

Решение пришло неожиданно, как всё в этом подлунном мире. Семёнов приободрился. Карандаш вдруг лихо заскользил по ватману, очерчивая чёткие контуры деталей. Листки сборочных спецификаций складывались в стопки, завершая работу по новому узлу.

Сотрудники лишь пожимали плечами, поглядывая на Семёнова издалека. И никто, конечно, не замечал, что между ровными бланками сборочных спецификаций лежат несколько сложенных вчетверо листков писчей бумаги, исписанных убористым почерком...

Через несколько дней Семёнов сдал свою работу в конструкторский отдел стандартизации (КОС). На нормоконтроль. Любочке. А Любочка на него даже не взглянула. Он вернулся к себе и стал ждать.

Начальник выдал ему новое задание. Но ему не работалось. Карандаш уныло лежал на папке с чертежами и покрывался пылью. Исчезли и женские профили. Как будто их и не было вовсе...

Наконец, зазвонил телефон.

- Семёнов, тебя!..

Сердце его затрепетало.

- Товарищ Семёнов? Зайдите за сборкой в КОС.

Голос был ровным и спокойным.

Вернувшись к себе, Семёнов развернул чертежи с подколотым бланком замечаний нормоконтроля.

- Ничего не понимаю... - он продолжал искать. - А, вот оно!

Листки его "признания" были аккуратно расправлены, и к ним тоже был приколот бланк замечаний.

Он стал читать:

"1) Текст написан на бланках формата А4 без рамки и основной надписи. Необходимо дооформить и подписать.

2) Текст не имеет наименования, по содержанию не соответсвует требованиям стандартов на текстовые документы и содержит значительное количество нетехнических выражений, как то: "изнемогаю от переполняющих меня чувств", "схожу с ума", "не представляю себе жизни без вас" и так далее.

3) В тексте отсутствует раздел "Выводы", который я на вашем месте изложила бы так: "А вообще я - дурак, Семёнов! И трус вдобавок. Разве так признаются женщине?.."

Семёнов задумчиво перевернул лист замечаний и одним росчерком нарисовал знакомую женскую головку.

- Любочка? - спросила проходившая мимо сотрудница.

- Из КОСа, - ответил Семёнов.

Изменено 22 июля, 2008 пользователем Борис Либкинд

[Herb]

Вы замечательно пишете, Борис. Очень понравилось, в особенности «Он и она», здОрово!!!

А «Птичьи права» меня просто раздавил, это обо мне, почти все правда) Может быть лишь с небольшой поправкой, я понимаю что в этом мире мне ничего не принадлежит. Но есть очень много вещей, которые мои. Солнце светит всем, а значит и мне и иметь его совсем не обязательно. Вот Вы пишете, ведь и для меня тоже, радость от прочтения Ваших произведений вы ведь у меня не отнимите.

Спасибо Вам большое, что еще раз заставили задуматься)))

Изменено 22 июля, 2008 пользователем Herb

[orujov]

сколько контекста! очень понравилось. балуйте нас дальше. браво!

[Борис Либкинд]

Вы замечательно пишете, Борис. Очень понравилось, в особенности «Он и она», здОрово!!!

А «Птичьи права» меня просто раздавил, это обо мне, почти все правда) Может быть лишь с небольшой поправкой, я понимаю что в этом мире мне ничего не принадлежит. Но есть очень много вещей, которые мои. Солнце светит всем, а значит и мне и иметь его совсем не обязательно. Вот Вы пишете, ведь и для меня тоже, радость от прочтения Ваших произведений вы ведь у меня не отнимите.

Спасибо Вам большое, что еще раз заставили задуматься)))

Я всегда рад получать комплименты от женщин. Не могу не отметить, что Вы самокритичны - не всякая решится признать свои недостатки!

[Борис Либкинд]

сколько контекста! очень понравилось. балуйте нас дальше. браво!

Каюсь - заглянул в Ваш профиль. Понравился девиз: "Спроси себя: чему новому ты сегодня научился!" Очень верная фраза, по-моему: если день прошёл зря, он потерян. А учиться никогда не поздно, хоть в Вашем возрасте, хоть в моём.

Спасибо Вам за комплименты, воспринимаю их как аванс а не как оценку.

[Борис Либкинд]

Крутоберёга

Сергей сделал пару глубоких, скользящих шагов и сильно оттолкнулся палками. Лыжи шли легко, не очень отдавая назад при толчке. Когда он вышел из города, снегопад только начинался, а теперь снег буквально валил густыми сухими хлопьями, легко рассыпающимися при малейшем дуновении.

"Хорошо, что нет ветра, - подумал Сергей. - В сухую морозную погоду легко случиться "чёрной" пурге!.."

Он оглянулся.

Снежный занавес поглотил последние огоньки городских домов. В густом "молоке" утонули и лыжня, и дорога и даже близлежащие сопки. До рыбацкого посёлка Сероглазка было не больше пятнадцати километров. Сергей специально вышел пораньше, чтобы до встречи Нового года оставалось два-три часа и можно было бы спокойно поболтать с Наташкой за приготовлением винегрета.

В рюкзаке в такт шагам постукивали шампанское с коньяком, под правую лопатку давил острый край консервной банки.

Сергей уверенно шёл вдоль дороги, привычными размашистыми движениями переставляя лыжные палки. Зимой тьма не была такой густой, как летом. Если бы не снегопад, так вообще бы казалось, что на дворе сумерки. Чем дальше он уходил от города, тем тревожнее становилось у него на душе. Всё яснее проступал сквозь снежную пелену милый образ. Светлые локоны, словно золотые сугробы мягко ложились на покатые наташины плечи. Серые, с поволокой глаза смотрели доверчиво и открыто.

Он вздохнул.

При ясной погоде можно было бы выиграть километров пять, спрямив дугу дороги через сопку Крутоберёгу. Подъём туда нетрудный, минут на двадцать. Зато потом затяжной спуск, до слёз из глаз и свиста в ушах. Он любил быстрые спуски с острыми ощущениями опасности, когда любая чуть заметная ложбинка буквально придавливала лыжника к насту, а каждый бугорок превращался в трамплин. И нужно было обладать хорошей сноровкой, чтобы под дробный стук лыж на почти обледенелых застругах спуска удержаться на ногах и не потерять ориентацию с полными слёз глазами на морозном ветру.

"Она где-то здесь, Крутоберёга!.."

Сергей остановился и попытался оглядеться. Со стороны предполагаемого расположения Крутоберёги на него дохнуло морозным порывом ветра. Вначале слегка. Потом чуть сильнее. Скорее всего, именно здесь была седловина.

"Может быть, рискнуть?.."

Он посмотрел на почти занесённую снегом дорогу, едва угадывавшуюся под рыхлым покрывалом. Скоро и она перестанет быть ему ориентиром.

"Была - не была!.."

Он круто свернул в сторону и решительно пошёл по снежной целине, проваливаясь в глубокие сугробы.

С Наташкой он познакомился сравнительно недавно, месяца три назад, когда ворвался в диспетчерскую и заорал:

"Опять Мангруппа? Я вам сколько раз буду говорить, что у меня диск по заклёпкам трётся? Не еду! На ремонт становлюсь!"

Диспетчер смотрела на него широко раскрытыми глазищами. И тут только Сергей сообразил, что она - не Ангелина, а новенькая. Глаза у неё были прямо-таки огромные. В них, словно в зеркале отражался оконный переплёт и сам он, Сергей, в как всегда расстёгнутой гимнастёрке.

"Извините, девушка, я думал, что это Лина меня снова в Мангруппу сунула. Я ей несколько раз говорил, что у меня сцепление буксует, а там - в гору с грузом металла надо переть! У вас жестяно-баночной не осталось? Там бы я смог!.."

"Ну, ты даёшь, парень! Прямо-таки чуть живьём не съел! Давай путёвку!.."

Вечером после смены Сергей опять пошёл извиняться. И узнал, что Наташа живёт в Сероглазке, после школы год работала фасовщицей на рыбозаводе, а теперь вот перешла к ним в диспетчерскую. Он стал забегать к ней почти всякий раз, когда она дежурила. Пару раз вместе катались на лыжах. Однажды ходили в театр на "Льва Гурыча Синичкина". Кино - не в счёт! Словом, сегодняшний вечер должен был многое прояснить и, если бы удалось и захотелось обоим, - сблизить их. Как-никак, Новый год!

Подъём становился всё круче.

Сергей повернулся боком к горе и "лесенкой" уминал рыхлую снежную крупу. Подниматься было трудно. Но это не было неожиданным. Кроме того, он был молод, полон сил и уверенности в себе. Как ни крути, армия даёт жизненную закалку!

Через полчаса подъёма Сергей почувствовал, что гора начинает сдаваться, становится положе. Наконец, он смог повернуться к ней лицом и, всё ещё глубоко проваливаясь, вышел в центр седловины.

Снег продолжал валить без передышки.

Сергей достал сигареты. Спичка приятно обожгла пальцы и, зашипев, погасла. Курить ему нравилось. Как дитя века он, естественно, не мог не знать о вреде курения. И всё-таки любил курить. Ему нравился лёгкий дурман от первой затяжки, особенно после солидной физической нагрузки. И рассудочное, с расстановкой докуривание до "точки".

Сейчас ему почему-то не хотелось ставить точку. Но сигарета кончалась, и надо было продолжать путь. Он надел перчатку и подъехал к краю седловины. В хорошую погоду он не раз бывал здесь и знал место наощупь. Видимости почти не было. Но он помнил, что лыжный спуск начинался от кривой берёзы и после крутого тридцатиметрового участка переходил в относительно пологий длительный сгон по лощине. Вдоль сгона шла линия электропередач. На твёрдом насте спуск без виражей был бы невозможен. Однако, теперь наста нет, и глубокий снег не даст, видимо, развить большую скорость. Так что можно обойтись без поворотов.

Он прошёлся по краю, ища приметную берёзу. Словно слепой, тыкал палкой в белёсую мглу. Вот палка упёрлась в ствол.

"Кажется, она!"

Он опять подошёл к краю. Спуск казался чересчур отвесным.

"Трусишь что ли, брат?.."

Он оттолкнулся и ринулся вниз...

... Очнулся Сергей с ощущением брезгливого неудобства от текущей за ворот воды. Налипший на лицо снег, видимо, успел растаять. А за воротом его было предостаточно. Он открыл глаза и попытался высвободить руку. И тут же вскрикнул от острой боли в подвёрнутой ноге. Лицо моментально засыпал рыхлый снежный порошок, быстро превращавшийся в мелкие капли воды.

"Спокойно! Не паниковать! Думай, брат!.."

Пока он лежал спокойно, боли не было. Сергей попробовал пошевелить пальцами рук и ног. Левые рука и нога действовали нормально. Пальцев правой руки он не ощущал. Видимо, рука затекла. Правая нога отдавала болью при малейшей попытке напрячься.

"Ставим диагноз. Правая рука условно считается здоровой. На ноге крест ставить пока рано: первоначально преполагается вывих..."

Он полежал немного ещё. Надо было попытаться высвободить больную ногу и отстегнуть лыжу. Задник лыжи был под ним, а носок повёрнут назад и, может быть, отломан. Сергей осторожно подсунул под себя левую руку, пытаясь дотянуться до креплений. До левого дотянулся свободно, но отстегнуть не смог: не хватило сил сжать рычаг. Правое крепление было под ногой, зажатой перевёрнутой лыжей. Сергей вытянул руку обратно и, собравшись с силами, попытался откинуться назад. Резкая боль пронзила всё его тело, лицо снова засыпало снегом. Он немного передохнул. В правой кисти появилось покалывание сотен мельчайших иголочек.

"Вот так-то лучше!"

Теперь он уже почти полулежал на подвёрнутой правой ноге. Небольшим толчком ему удалось перевернуться на спину и в воздухе подтянуть к себе здоровую ногу с лыжей.

"Раз - это я! - он легко отстегнул левую лыжу. - Два - это телёнок!.." - переваливаясь на другой бок, он попытался под снегом отстегнуть второе крепление. Мешала боль в ноге. Стиснув зубы, он резко надавил на рычаг и сдёрнул с него "собачку". От боли потемнело в глазах.

Сергей лежал на спине, вытянув обе ноги и тяжело дыша.

"Эх, закурить бы!.."

По засыпанному снегом лицу текли ручейки талой воды, смешанной с потом. К своему удивлению, он нащупал в карманах и сигареты, и спички. Тщательно отряхнув их от снега, он, замирая, разжёг огонь и прикурил.

"Восторг! - он засмеялся и снова повалился на спину. - Никогда бы не поверил, что сигарета может доставить такое блаженство!.."

Он затягивался раз за разом и безудержно хохотал. Хохотал один, в пургу, в горах, с вывихнутой ногой!.. Когда прошёл истерический приступ, он попытался проанализировать ситуацию.

"Как ни странно, лыжи целы. Но на правую ногу рассчитывать нечего. Дай Бог, чтобы был вывих, а не перелом!"

Если бы Сергей был уже у подошвы Крутоберёги, то до Сероглазки оставалось бы километров пять. На одной ноге - это не меньше трёх часов! Сергей зажёг спичку и посмотрел на часы. Часы показывали восемь.

"А что? Я ещё успею!.."

Он сунул руку в сдёрнутый со спины рюкзак. Рюкзак был наполнен бутылочными осколками и сильно пах коньяком.

"А шампанское не разбилось. Ура!!!"

Он высыпал содержимое на снег и вновь уложил в рюкзак всё, кроме кучки битого стекла. Потом поставил рядом лыжи и лёг на них спиной, ногами к спуску. Рюкзак положил на живот. Палки, сложенные вместе, взял в правую руку.

"Ну, поехали, как сказал Гагарин!.."

Он попытался оттолкнуться обеими руками. Снег набивался под ноги, и лыжи выскакивали из-под него, разъезжаясь в стороны. Надо было что-то придумывать.

Сергей слез с лыж и с трудом достал из кармана носовой платок. Потом он крепко связал лыжные крепления. Подумав, размотал с шеи тёплый шерстяной шарф и связал им свои ноги. Взобравшись на лыжи, он вытянул ноги и воткнул в шарф концы лыж.

"Теперь готово. С богом!"

Он оттолкнулся и заскользил вниз. Вначале лыжи шли медленно. Потом всё быстрее и быстрее. Его движение напоминало ход торпеды по воде. Он ничего не видел, так как был вынужден закрыть глаза. Масса снега накатывалась на него и он, пронзая её связанными ногами, летел вниз на "самобеглой телеге". Снег был везде - впереди, сзади, сверху и с боков.

"Сколько же так лететь?.."

Он помнил, что в лощине не было серединных столбов. Все они стояли сейчас справа от него, на боковине оврага. Так что удариться ему было не обо что. Но внизу, у подошвы Крутоберёги стояла избушка лесника. Зимой там никто не жил. И именно этой избушки больше всего боялся сейчас Сергей.

"Спуск на лыжах занимает в хорошую погоду минут десять. Примерно столько же времени потребуется мне сейчас. Значит надо считать до шестисот. Пусть половину пути я уже проехал. Значит, - до трёхсот..."

Он принялся считать. При счёте сто пятьдесят его сильно тряхнуло, сбросило с лыж, и он кубарем покатился куда-то в сторону. Вслед за этим он услышал негромкий треск в отдалении. Потом наступила тишина.

Сергей приподнялся на локтях и сел. Ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя. Он протёр глаза.

"Чёрт побери, вот повезло!.."

В пятнадцати метрах от него высился крепкий добротный забор. Рядом с забором валялись разбитые вдребезги лыжи. Он подполз к ним поближе. Потом, цепляясь за забор, встал.

"Стою, а? Видимо, на ноге - просто небольшое растяжение. Так что всё почти в полном порядке."

Он огляделся, ища глазами рюкзак. Рюкзака нигде не было, так же как лыжных палок. Он нагнулся и взял в руки обломок лыжи.

"Сойдёт за неимением лучшего!"

Опираясь на "костыль", он обошёл избушку и оказался на дороге, ведущей к Сероглазке.

"А сколько же времени?"

Он зажёг спичку.

"О! Ещё целых три часа до Нового года! Даже на костылях успею!"

Сергей спокойно закурил сигарету.

Когда он входил в Сероглазку, снегопад почти прекратился, и погода была на редкость новогодняя. А на душе у Сергея было легко и бездумно: так всегда бывает в ночь под Новый год.

[Борис Либкинд]

Электричка

Пузиков не был выдающимся деятелем министерства или отрасли. Не был и "краеугольным камнем" ОКБ. И то, что его назначили инженером-конструктором первой категории, вовсе не означало, что он стал фигурой исключительной. Ему не потребовалось перестраиваться под новую должность. Он делал то, что мог, работая без видимых усилий. И этого было достаточно. Его работой были довольны и начальники, и подчинённые и даже жена, постепенно привыкшая к его поздним возвращениям домой. Пузиков не считал себя покладистым малым. Но он не был, пожалуй, и неуживчивым. Во всё, что он делал, он старался внести максимум солидности и порядка. В старое время из него получился бы неплохой коллежский регистратор, а может быть кто-нибудь и повыше.

Пузиков был врагом неопределённости в чём бы то ни было. Неопределённость его нервировала. Например, он нервничал, когда с товарищами по работе ёжился на ветру, словно мокрая курица, и смотрел вдаль, приставив ладонь ко лбу:

- Будет, в конце концов, этот проклятый автобус?.. Или нет?..

В такие минуты он переставал быть Пузиковым. А ему всегда хотелось бы оставаться самим собой. И он порвал со служебным автобусом. А заодно - и с маршрутными городскими. Пузиков начал ходить пешком. Где-то в глубине души он надеялся "уйти от инфаркта". Теперь он вставал чуть свет, завтракал под ворчанье невыспавшейся жены и топал пешком через весь город к вокзалу. Пузиков любил сидеть у окна. Как только поезд трогался, он раскрывал книгу и читал всю дорогу до завода. Изредка он отрывал взгляд от книги и смотрел, сидит ли на своём обычном месте учительница из интерната. Учительница ему нравилась.

Ему вообще многие нравились, причём с годами диапазон нравящихся становился шире. Однако, он никогда не предпринимал попыток установить с кем-то из них даже знакомство. Они нравились ему просто так, не более того. Втайне он даже испытывал перед ними какой-то безотчётный страх. Встретившись с чьим-нибудь взглядом, он пугался и спрашивал себя: "К чему? Ну к чему мне всё это?.." И сам же отвечал: "Ни к чему!" На душе сразу же становилось так радостно и спокойно, будто он одержал над собой крупную победу.

Этот день почти не отличался от остальных. Пузиков с утра распределил работу по техникам и младшим инженерам, поделился в коридоре впечатлениями о выступавшей накануне по телевизору швейцарской фигуристке, спокойно и хладнокровно "отбил" от отдела грозившую ему неприятную и объёмную работу и уже было собирался в штатное время отбыть домой.

- Василий Николаевич! - прохрипел репродуктор громкоговорящей связи. "Опять совещание," - подумал Пузиков и, нажав кнопку, ответил:

- Слушаю!

- Сегодня совещание по рассмотрению технических условий твоего изделия. В восемнадцать. Слышал?..

- Всё ясно, вопросов нет!

На совещании он сидел спокойно, как и положено ведущему инженеру. Изредка вмешивался и затевал перепалку. Он был неплохим работником, и его за это ценили. Пузиков знал, что каждым дельным замечанием он завоёвывает себе балл, как боксёр на ринге. Главное в его тактике - не получать ударов, и тогда победа по баллам почти обеспечена. А для победы не жаль времени.

Время Пузиков считал не часами и минутами, а электричками:

- 19-40 ушла... 20-15 ушла... 20-40 ушла...

В двадцать сорок пять совещание закончилось. До следующей электрички было минут двадцать пять. Пузиков тщательно оделся и вышел на улицу. Собственно, слово "улица" может быть употреблено здесь с натяжкой. Перед ним висела тьма, в которой неслись почти как в мультфильме крупные капли дождя пополам со снегом. Капли хлестали по лицу, разбивались о него и спокойно стекали за шиворот. На душе становилось неуютно. Но неожиданности не было, и погода не вносила беспорядка в мысли и чувства. Всё шло по плану. Пузиков шёл, согнувшись, навстречу холодному ветру. Ноги скользили по глинистому грунту.

Кроме дальних огней посёлка, откуда должен был появиться поезд, в темноте ничего нельзя было разобрать. Пузиков знал, что это вряд ли следует признать правильным. Что, видимо, существуют какие-то люди, которые должны заботиться о том, чтобы до станции была асфальтированная дорожка и чтобы по вечерам она освещалась для таких, как он. Но всё это было лишь теоретически. А практически ему куда проще было запланировать себе отсутствие этой дорожки, чем добиваться, чтобы она была. Жизнь убедила его в этом. А потому он безропотно шёл к невидимой железнодорожной платформе, меся грязь и изредка смахивая с кончика носа щекотящую каплю воды.

- Сегодня Женя снова надела эту дурацкую косынку, - вслух подумал Пузиков об учительнице. Он не был с ней знаком, но, тем не менее, знал, что она - Женя, что преподаёт в интернате русский язык, увлекается актёрами кино и телевидения, имеет двоих детей и старушку-маму.

- Всё-таки женщины - дуры! Не знают, что кому идёт...

Он споткнулся и чуть не упал. Проклятая грязь! Он не видел не только тропинки, но и собственных ботинок. Пузиков обернулся. Завод ответил ему гулом цехов и светом сотен огней. Один из этих огоньков был ярче других и... двигался! Пузиков пригляделся внимательнее. Огонёк чертил ровную траекторию над заводским посёлком, быстро продвигаясь в сторону предполагаемой платформы. Пузиков вздрогнул. Его сердце сжалось. Сомнений не было: это электричка!.. Огонёк быстро миновал поворот и теперь мчался прямо на Пузикова, ослепляя его ярким снопом лучей. Пузиков рванулся и побежал в сторону станции.

Он мчался, не разбирая дороги, проваливаясь в ямы и спотыкаясь о кочки. "Упаду! - думал он. - Больше не могу! Сейчас упаду!.." И он действительно упал, но быстро вскочил на ноги и, отряхивая с коленей налипшую грязь, стал ждать приближения состава. Дальше бежать не имело смысла, он опоздал. Яркая фара локомотива вырвала из темноты платформу станции и... пронеслась мимо! Не веря глазам, Пузиков смотрел, как в тридцати метрах от него, дробно выстукивая чечётку на стыках рельсов, мимо проносился... товарный состав!

Пузиков машинально достал из кармана платок и вытер моркое от дождя лицо. Красный огонёк последнего вагона мелькнул и унёсся прочь. Минуты две Пузиков стоял неподвижно. Он не мог заставить себя сдвинуться с места. Наконец оцепенение прошло, и он медленно двинулся к платформе. Всё становилось на свои места. До электрички есть ещё несколько минут, скоро она придёт...

[Борис Либкинд]

Лейли и Меджнун

Самолёт выруливал на взлётную полосу. Он ещё только собирался взлетать, а в голове Пузикова уже теснились неприятные мысли о мучительных для него ощущениях взлёта и посадки и о не менее досадных взлётах и падениях командировочного процесса. Семья проводила его с холодком. И жена, и тёща расценивали командировки как средство избавления от забот и семейных обязанностей. Впрочем, дело даже не в командировках. Пузиков давно понял, что дома его всего лишь терпят. Терпение оплачивалось не очень дорого, так как средняя зарплата, без остатка отдаваемая им жене, не превышала двухсот рублей. А потому Пузикову частенько приходилось проглатывать камушки, щедро забрасываемые в его огород.

Было довольно прохладно. Он передёрнул плечами. От холода и неприятных мыслей в душу закрадывалась тоска. Хотелось забыться, очутиться в одном из розовых детских снов, погрузиться в какую-нибудь сладкую, трепетную мечту. Но мечта не приходила. Над Волгоградом начали раздавать закуску. "Припарок", как иногда говаривал Пузиков. Стройные ножки стюардессы, будто маленькие ножницы, стригли длинный коридор кресел.

"Хотите бифтекс из сердца влюблённого чудака?"- решил пошутить Пузиков.

"Что?!"- два серых фонарика сверкнули неприязненно и зло.

"Нет, это я - так..."

Когда самолёт подрулил к месту стоянки, Пузиков чувствовал себя так, словно побывал в нокдауне. "Надо же! - переводя дух, подумал он. - Мучаешься, как проклятый, а считают, что получаешь удовольствие."

Из аэропорта он позвонил в министерство.

"Алло! - "как писатели говорят", ответила Ирочка. - Василий Николаевич? Стогов уже спрашивал о вас. Да, да! Я пошлю заявку на пропуск, приезжайте скорее!"

Ирочка была блестящей секретаршей. Блеск был особый, секретарский. Проявлялся он не в уверенности интонации и смелости обращения, не в количестве запоминаемых и передаваемых по назначению данных. Нет! Это разумелось само собой. Ирочка была по-особому хороша красотой цветущей двадцатилетней женщины. Было в ней что-то таинственное, что-то унаследованное чудодейственным образом от "луноподобных" красавиц из сказок Шахразады: чёрные, как смоль, волосы, ласковые, с глянцем вишенки глаз, жемчуг сахарно-белых зубов.

Пузиков никогда не приезжал без цветов. Их продавали в подземных переходах закутанные в оренбургские платки бабки, несмотря на угрожающие надписи над их головами: "Частная торговля цветами запрещена!"

"Вы - наша северная Лейли, Ирочка! Самый тёплый вам южный привет!" - он казался самому себе ужасным пройдохой. Ирочка улыбалась. Она принимала игру.

"Пройдите, Василий Николаевич. У Стогова Матвеев, но Никита Савельевич вас давно ждёт".

Пузиков понимал, что прибыл в главк в качестве пушечного мяса. Но он не сетовал на судьбу: кто-то от предприятия должен был принимать и гасить собою, подобно хоккейному защитнику, самые мощные удары сильных мира сего. К ударам, при желании, тоже можно относиться философски. Пусть бьющий наносит их как можно чаще и гуще, словно в грушу на тренировке. Это охладит его пыл и наверняка сделает добрее. Мастерство и сила защищающегося - в технике прикрытия уязвимых мест. Стогов был мастером ближнего боя. Южане расшатали ему нервную систему своим затянувшимся ясельным периодом и необходимостью нянчиться с ними по самому неожиданному поводу. Вот и теперь у него просто не было сил от возмущения несолидным стечением обстоятельств, ставившим под удар с таким трудом налаженный ритм производства молодого объединения. Сколько трудов зря!

С первых секунд "боя" Пузиков почувствовал, что начальник главка не ставит своей задачей нокаутировать противника. Бой был, как всегда, односторонним и носил формальный характер. Стогов был обижен, это сквозило в каждом его движении. Важно было почувствовать момент и не промедлить с выбросом на ринг белого полотенца. Пузиков сработал чётко. Родительская взбучка Стогова быстро уступила место его родительской заботе. Ирочка едва успевала соединять начальника главка с директорами подшефных заводов. Спустя пятнадцать минут основные проблемы были вчерне решены. Теперь Пузикову оставалось в течение двух-трёх дней осуществить суперфиниш операции. А это, как говорят, уже дело техники.

"Ирочка, угостите чаем?.."- Пузиков вытер носовым платком вспотевший лоб.

" Досталось вам от Никиты Савельевича? Бедненький!"- Пузикову показалось, что глаза Ирочки сегодня блестят как-то по-особенному, не так, как всегда. Когда она включала чайник, он вдруг залюбовался её элегантными брюками. Облегающая их куртка, подпоясанная нарядным шнурком, волнующе подчёркивала стройность её ладной фигурки.

"Знаете, Василий Николаевич, Вы, южане, даже сами не подозреваете, какой вы компанейский и уютный люд. Приятно с вами и посидеть, и поболтать!.."

"И... что ещё?"

"И кое что ещё, и кое-что другое!"- она весело рассмеялась.

"Давайте пить чай!"

"Давайте!"

В приёмную всё время кто-то входил, выходил, задавал какие-то вопросы. Трезвонили телефоны, заливались звонки. Пузиков смотрел на мелькающие пальцы тонких ирочкиных рук.

"Как всё просто, - подумал он. - Просто и сложно. Казалось бы, большая ли сила в этих пальчиках? А скрутить могут любого богатыря. Не то, что меня, грешного!"

"А чем вы вечером планируете заниматься, Василий Николаевич?"- в глазах Ирочки запрыгал бесёнок.

Пузиков смутился. Ему показалось, что тайник его души вдруг оказался открытым. Его мысли - прочтены! Он никогда не осмеливался на какие-либо иллюзии относительно женщин. Убеждённость в собственной неинтересности подчас даже отталкивала от него представительниц прекрасного пола. И вот теперь Лейли ждала ответа. Пузиков затрепетал, словно бабочка, пришпиленная булавкой. Дело было не в том, что на чаше весов оказалась его супружеская верность. Принципы, которым он следовал всю жизнь, вдруг, словно соломенные, заполыхали от одной единственной залётной искорки. Его охватил страх. К чему это? Предположим, что ДА. А дальше? Что дальше? Впрочем, может быть, я всё это выдумал? Кому нужен старый чёрт, такая дубина?.. И всё-таки...

"Вы знаете, Ирочка, я здесь ужасно скучаю. Билетов в театры, как правило, достать не удаётся. Знакомых мало. Чем заниматься? Ужинаю, и - на боковую, в гостиницу."

"Василий Николаевич, душечка! Как вам не стыдно? При чём здесь знакомые? А мы с вами, к примеру, не знакомые? Решено! Сегодня вы - мой гость. Ну, пожалуйста! Прошу вас!.."

Трепеща и ужасаясь своей решимости, Пузиков согласился.

После рабочего дня метро напоминало собою Куликово поле. Однако, сегодня Пузиков благодарил судьбу за эту давку. Толпа настолько спрессовала его с Ирочкой, что они едва смогли разлепиться на станции назначения. Жила она, естественно, в новом жилом районе. Двухкомнатная секция. На стенах - модные перекидные календари с обнажёнными японками на фоне датских дюн.

"Вася, располагайся! Кресла, диван, телевизор, журнальчики - к твоим услугам!"- переход на "ты" его даже не удивил.-"Я сейчас!.."

Из ванной комнаты донеслись приглушённые звуки дождевых струй. Потом хлопнула дверь, щёлкнули выключателем и откуда-то потянулись аппетитные запахи чего-то жарящегося. Пузиков полулежал в кресле, закрыв глаза. У него даже не было сил встать и прибавить звук в телевизоре. Декольтированная певица лет этак пятидесяти беззвучно шевелила губами. Звук мог бы её спасти, но Пузиков не хотел этого. Он предпочитал, чтобы она оставалась для контраста с тем, что сейчас произойдёт.

"Боже мой, что сейчас произойдёт!.."- от одной этой мысли его сердце чуть не выпрыгивало из груди.

Лёгкие шаги Ирочки заставили его открыть глаза.

"Ты не обидишься, Вася, что я - без церемоний, по-домашнему?.."

Она была в лёгком халатике из махровой ткани, усыпанной цветочками. Сантиметров на двадцать выше колена. Пузиков с ужасом убедился, что без брюк она ещё лучше, чем была в брюках, и что теперь ему нет никакого спасения.

"Что ты, Ира! Во всех ты, милочка, нарядах... Ха-ха-ха!.."

Она убежала на кухню и оттуда крикнула:

"Придвинь, пожалуйста, стол к дивану!"

Пузиков с излишним усердием потянул от стены обеденный стол, и на пол тут же свалился торшер с зелёным абажуром.

"В чём всё-таки причина? Не может быть, что она всё это затеяла ради обыденной физиологической радости, простого минутного счастья. Зачем я ей? Может быть, она устала и стремится к покою? Квартира есть, нужен солидный человек, опора в жизни. Это возможно..."

Он закурил, даже не спрашивая разрешения. Ему - всё можно!

"А жена, ребёнок?.." Раньше мысль о разводе с женой никогда не приходила ему в голову. Однако, сегодня мысли теснились в его воспалённом мозгу, будто гонимые ветром осенние листья.

"А что! Всё же город - не чета нашему! Работу Стогов даст. Да и Ирочка на пятнадцать лет моложе Яны. И любит меня!.. А что!.."

Сердце билось в груди, словно рыбка, пойманная в сачок. У двери позвонили. Пузиков услышал, как Ирочка почти вприпрыжку бросилась отпирать.

"Николь! Мой Николь! Кукочка!"

До него донеслись звуки нескольких поцелуев, и в проёме двери показался очень высокий, метра под два, молодой широкоплечий парень со спортивной сумкой на плече.

"А у нас гости! Кука, это - Вася с нашего южного агрегатного объединения. Василий Николаевич, а это - мой муж Николай, или Николь, а попросту Кука. Он у меня спортсмен, играет за метрополитеновский "Локомотив" в хоккей. Вы знаете, Василий Николаевич, он давно просил меня познакомить его с кем-нибудь из южан. Кука - ужасный модник. А у вас на юге продают отличные летние тенниски, все в дырочках, как сетка. Так вот ему нужна такая тенниска, 56-й размер..."

Пузиков натянуто улыбался.

Уже выйдя со званого ужина и пробираясь по двадцатипятиградусному морозу к остановке метро, он с трудом пришёл в себя. Мало-помалу заботы о завтрашнем дне поглотили радости и огорчения дня минувшего. Надо было готовиться к очередному раунду.

[Борис Либкинд]

Подарок

Смысл происшедшего она так и не поняла. И даже на следующий день, когда, отвернувшись от сотрудников к окну, Яна молча заливала слезами черновики расчётов и перфоленты, она никак не могла сообразить, почему так получилось и в чём её вина...

Пузиков чувствовал усталость. Сегодня она давила его тело тысячами мелких стрелочек, как равнораспределённая нагрузка в учебнике сопромата.

Что ни говори, а, несмотря на график, свободных суббот - по пальцам перечесть. А тут ещё этот субботник! Как объяснить жене разницу между субботником и так называемой "производственной необходимостью"? Мало того, что работаешь у чёрта на куличках, так ещё в выходной день вместо того, чтобы выспаться - тащись бог весть в какую даль "киселя хлебать"! Тьфу!

Пузиков закрыл глаза и склонил голову к окну. Скамья электрички тоже казалась ему более жёсткой, чем обычно. И вообще было холодно и неуютно. Вагон был почти пуст: по углам сидели несколько стариков и старух да на соседней скамье чадил папиросой ничем не выдающийся хам.

Сон не шёл к Пузикову. Он ёжился, вертелся и жмурился до тех пор, пока онемевшая шея не заставила его выпрямиться и открыть глаза. Мимо окон вагона проносились закопчённые домишки рабочих окраин, особенно убогие на фоне свежей поросли молодой травки и полураспустившихся почек деревьев.

"Какая красота!" - подумал Пузиков. Ему уже не хотелось спать. Он вдруг представил себе, что не пойди он сегодня на субботник, ему пришлось бы тащиться с огромным тюком в прачечную, а потом, задыхаясь и останавливаясь на каждом лестничном марше, поднимать на пятый этаж пятнадцатикилограммовую сетку с картошкой, капустой, луком и другой снедью.

Знал он и о том, что когда после всего этого он не сможет отдышаться в течение часу и пойдёт наливать себе в штатный стаканчик сердечные капли, никто не пожалеет его.

Кроме маленькой дочки, которая прибежит к нему "считать капельки": "...надцать, девятнадцать, двадцать!". А потом спросит: "А они горькие? А зачем же ты их пьёшь, папик-галяпик?"

Пузиков улыбнулся. Поезд, скрипя колёсами, повернул на север, и в вагон хлынуло солнце. Солнечные лучи высветили плавающие в воздухе пыль, усыпанный окурками пол и вырезанную кем-то на спинке скамейки надпись "Хачмаз". Но это не огорчило Пузикова. Он жмурился в потоке солнечного света и улыбался. Воспоминание о маленьком лохматом существе, видимо, было для него тем удивительным мазком художника, который способен преобразить маску грусти на лице в маску безудержного веселья.

От станции до завода Пузиков шёл бодрым шагом, насвистывая что-то из репертуара Аллы Пугачёвой.

Начало субботника являло собой какую-то сумбурную смесь из почти непригодных к работе лопат с занозистыми дрынами вместо рукояток, прокисших анекдотов, чахлых веточек с гордым названием "саженцы", нард и нарядно одетых праздных людей. Казалось, народ пришёл не на посадку деревьев, а на бульвар. Каждый избегал брать лопату - вдруг ему не хватит! Однако, для демонстрации солидарности, конструкторы почти строевым шагом дружно продефилировали мимо начальства с лопатами и кирками в руках.

Но на отведённом участке человеческая природа неожиданно берёт верх. Хилые представители расы людей будто вспоминают, что обязаны своим возникновением труду. Энтузиасты скидывают пальто (а некоторые - и пиджаки) и, сверкая подтяжками, царапают лопатами скалистый грунт. Веет ветерок, светит солнышко, и люди вдруг замечают, что они все без исключения молоды, а некоторые - и красивы! На щеках играет румянец, приятно ноют мышцы, модельные туфельки утаптывают рыхлый грунт.

Пузиков замечает, что совсем рядом, через дорогу алеет целая плантация диких маков. Почти непроизвольно он переходит дорогу и начинает собирать небольшой букетик.

"Василий Николаевич, какой вы молодец! Вы нам подали отличную идею!" - девушки бросаются к цветам, и уже через минут десять женская половина группы напоминает цветник.

Усадив саженцы в грунт, группа торжественно ("Парад победы!" - шутит кто-то) вернулась в отдел. Начальство с удовольствием проследило путь украшенных цветами девушек. И даже что-то, кажется, сказало.

В электричке Пузиков смущённо краснел под любопытными взглядами, бросаемыми на его маки. Но смущение было приятным. Он вёз жене полевые цветы.

Яна открыла дверь и, не взглянув на цветы, тут же ушла. Маки слегка помялись, но были прекрасны. Войдя в столовую, Пузиков ахнул: в вазе красовались огромные розы - жёлтые, белые и пунцовые. Где тут его макам! Он быстро переоделся, поставил маки в литровую банку и отправился в кухню обедать. Еду пришлось брать самому. Он не удивился, ситуация была привычной. Жена не разговаривала с ним до самого вечера. Утром она не встала подать ему завтрак.

Пузиков жевал хлеб с брынзой, двигая челюстями под аккомпанемент последних известий. В Бейруте стреляли. В Аргентине малосимпатичная хунта арестовала очаровательную женщину-президента. Надо же! А у нас люди маки собирают! Кстати, где они?..

Пузиков с фонариком прошёлся по тёмным комнатам. Банки с маками нигде не было. Розы в свете фонарика выглядели сказочно, точно оцепеневшие феи. Пузиков задумчиво вернулся в кухню. Почти против воли он подошёл к мусорному ведру.

Так и есть! Тонкие стебельки сиротливо выглядывали из-под картофельной кожуры. Сердце его оборвалось. На виске ощутимо забилась какая-то жилка. Он почувствовал ужасающее одиночество и пустоту. Он понял, что даже если захочет, уже не сможет простить.

Ко многому он привык за эти годы, но, видимо, приходит конец и безграничному терпению...

Он осторожно достал из стенного шкафа чемодан, на цыпочках при свете фонарика принёс в кухню пару белья и две рубашки. Потом, уже одетый, вернулся ещё раз в детскую, постоял над дочкиной кроваткой. И вышел...