Фактор аманатства на Кавказе

[Лезгин-999]

В словаре русского языка Владимира Даля читаем: «аманат (арабск.) – заложник; человек, взятый в залог, в обеспечение чего-либо, верности племени или народа, подданства покоренных и пр. Казаки говорят: аманатчик.

[Лезгин-999]

Давно позабытый социальный институт аманатства гораздо глубже и больше, нежели его понимали когда то на Руси, и совсем не понимают в современной России. Аманатство наполнено высокой духовностью, где переплетаются честь, доверие, гордость и стержень личности.

[Лезгин-999]

РОЛЬ ИНСТИТУТА АМАНАТСТВА В КАВКАЗСКОЙ ПОЛИТИКЕ РОССИИ (XVIII – ПЕРВАЯ ТРЕТЬ XIX В.)

Ввиду своего географического положения Северный Кавказ был важным стратегическим регионом и всегда находился в центре экономических и геополитических интересов соседних государств. Связывая бассейны Черного, Каспийского и Азовского морей, он находился на пересечении торговых путей между странами Ближнего и Среднего Востока и Россией. Не только уникальное положение этого региона, но и залежи полиметаллических руд, удобные для земледелия и скотоводства предгорные равнины делали его привлекательным объектом внешней экспансии и предметом жесткого военного соперничества сопредельных держав.

Если до начала XVIII в. Северный Кавказ являлся ареной борьбы между Сефевидским Ираном и Османской империей, то на рубеже XVII-XVIII вв. в борьбу за Северный Кавказ включается третья держава - Россия. Для Российской империи, не имевшей доступа к южным морям, Северный Кавказ представлял важнейшую стратегическую базу, овладение которой снимало вековую проблему выхода к морским побережьям и открывало транскавказские пути в Азербайджан, Армению и Грузию. Однако помимо военно-стратегического, Кавказ имел для России еще и самостоятельное политико-административное значение прежде всего как перспективный объект экономического освоения. Обширные и плодородные территории степного Предкавказья, полиметаллические рудные богатства в горах Центрального Кавказа по обе стороны хребта представляли несомненный интерес для внутреннего российского рынка [7, с.166].

 

В середине 30-х гг. XVIII в. соперничество держав за обладание Кавказом вступает в новую фазу, отмеченную заметным изменением соотношения их сил. В Иране, наконец, восстановилось единовластие: фактическим правителем страны стал Надир - талантливый полководец, рассчитывавший поправить государственные дела новыми завоевательными войнами, одним из объектов которых стал Кавказ. Он начал борьбу с Оттоманской Портой за возвращение ранее принадлежавших Ирану территорий, отторгнутых от него Петербургским от 12(23) сентября 1723 г. и Стамбульским от 12(23) июня 1724 г. соглашениями. Завоевательные планы Надира, в сущности, продолжали политическую линию, которой традиционно придерживались Сефевиды, - он не только стремился к восстановлению прежних позиций Ирана в прикаспийской зоне, но и пытался проникнуть вглубь Северного Кавказа, совершая в 30-40-х гг. XVIII в. опустошительные нашествия на Дагестан [5,с 418-426].

 

Опасаясь угрозы совместных ирано-турецких действий на Кавказе, российское правительство выводит свои войска из прикаспийских областей, тем самым пытаясь превратить Иран из потенциального противника в союзника. Обнаружив в лице Надира серьезного конкурента, Россия предпочла пойти на территориальные уступки Ирану, заключив с ним Рештский 21(1февраля) января 1732 г. [12, с.194-202] и Гянджинский 10(21) марта 1735 г. договоры [12, с.202-208]. Подписание этих трактатов по-своему удовлетворяло обе стороны: Россия, отказываясь в пользу Ирана от полученных ранее прикаспийских областей, заручалась его поддержкой в случае войны с Портой, что позволило ей несколько смягчить в свою пользу напряженную политическую обстановку; Надир же восстанавливал таким образом «статус-кво», существовавший до подписания Петербургского соглашения.

 

Естественно, Порта не могла не отреагировать на российско-иранские договоры, она всячески противилась усилению Надира и пыталась военным путем вернуть себе территории, отошедшие Ирану в соответствии с российско-иранским трактатом.

Реализуя свои геополитические планы в этом регионе, Россия предпочитала использовать дипломатические переговоры, так называемую тактику «приласкания» кавказских владетелей и старшин. Так, в указе императрицы Елизаветы Петровны от 20 апреля 1742 г. верным России горским владетелям постанавливалось выделять сверх жалованья «в прибавок по 500 рублей в год», оказывать им тайную поддержку, «при всяких случаях пристойным образом по-прежнему ласкать и от протекции Е.И.В. не отлучать... под оной искусным образом стараться содержать» [11, с. 107]. Эти действия, конечно же, не могли сравниться с шахскими и султанскими методами устрашения и насилия и выгодно отличали Россию в представлениях местных сообществ, обеспечивая ей лояльность со стороны их социальных верхов..

[Лезгин-999]

Однако при всей напряженности борьбы за северокавказские территории решающим этапом в истории Северного Кавказа стала вторая половина XVIII в. В этот период Россия не только ставит перед собой задачу охраны и укрепления южных рубежей, но и предпринимает реальные шаги, направленные на включение Северного Кавказа в состав Российской империи, что не могло не вызвать противодействия со стороны Турции, поддерживаемой западноевропейскими державами. Это противостояние привело во второй половине XVIII в. к русско-турецкой войне 1768-1774 гг., которая окончательно изменила расстановку сил в регионе в пользу России. Подписанный 10(21) июля 1774 г. в русском лагере у селения Кючук-Кайнарджи мирный договор [12,с.24-41] положил основание новому устройству Северного Кавказа [10, с.104]. В соответствии с условиями международного права Российская империя получала санкционированную договором возможность распоряжаться Центральным Кавказом. Статья 21 договора передавала России Большую и Малую Кабарду (см.: [4,с. 204-205, 286]), что резко изменило положение на Кавказе в пользу империи, которая могла уже официально заняться административным обустройством этой территории и укреплением южных границ. Подтверждение права России на Кабарду означало косвенное признание принадлежности к ней также и Осетии, ряд обществ которой находился в зависимости от Кабарды.

 

С конца XVIII в. начинается период фактического поглощения Северного Кавказа и утверждения российских государственных порядков. Внедрение Российской империи в политическое и социокультурное пространство Северного Кавказа трансформировало многие традиционные институты регулирования социальной жизни местных народов. При этом помимо откровенного подкупа горской социальной знати империя нередко прибегала к использованию ряда традиционных институтов для внеполитического влияния на местные сообщества. Одним из них стал институт аманатства, широко привлекаемый администрацией в отношениях с традиционными элитами.

Проблема аманатства интересна сама по себе, но, к сожалению, совершенно недостаточно изучена в литературе о Кавказе. Исключение составляют отдельные работы, посвященные бытованию института аманатства у ряда кавказских народов [8;6;2]. Обобщая работы исследователей по проблеме, можно уверенно утверждать, что аманатство - это явление общекавказского масштаба, отмечаемое как на Северном Кавказе (в Дагестане, Ингушетии, Балкарии, Кабарде, Осетии), так и в Закавказье (азербайджанцы, грузины). Более того, ареал распространения этого института гораздо шире географических границ Кавказа: он существовал у арабов, персов, крымских татар, украинцев и др.

 

Обращаясь к понятию «аманат», следует отметить его арабское происхождение. Само оно означает «вещь, отданную на хранение», «что доверяется», «заложник». Судебник царя Вахтанга VI, а также документы того периода указывают, что «аманати» - вещь неодушевленная, отданная на хранение [6, с. 9].

Что можно сказать относительно арабского происхождения термина «аманат»? Тяжелый гнет арабского ига не прошел бесследно для Закавказья, в частности, для Грузии. Но по сей день остается неясным, каким же образом задело горный регион Грузии утвердившееся на равнине арабское владычество, где удостоверяется торможение процесса феодализации и сближение западной и восточной ее частей. Периодическое ослабление центральной феодальной власти способствовало консервации у горцев некоторых форм общинного быта [6, с. 11]. Однако открытым остается вопрос относительно сохранности термина «аманат» в регионе проживания горцев восточной Грузии (в западной Грузии, в частности, в ее горной части, термин «аманат» не фиксируется). Здесь заслуживает внимания такой момент, как вывод автора статьи «amanat» в последнем английском издании «Энциклопедии Ислама» (см.: [6, с. 11]) об изначальных истоках происхождения понятия aman-amanat в мире древнего семитизма.

 

Резюмируя рассуждения исследователя, следует считать, что «amanat» происходит от «aman», что означает «безопасность», «укрытие», «покровительство». Посредством этого института человек, очутившийся вне закона и вне своей группы, принимает протекцию (защиту) посторонней ему группы, что часто подразумевает и защиту со стороны «святого места», почитаемого данной группой [6, с. 12].

Следовательно, понятие «aman» по своему значению относится к социально-религиозному миру.

Таким образом, аманатство как социальное явление прошло сложный и длительный путь. С одной стороны, сохранность его и утверждение в горном регионе Кавказа естественно, если учитывать арабское влияние, с другой же стороны - представляется возможным исключить заимствование термина «аманат» из мира собственно арабского, т.е. не приурочивать его к эпохе арабского владычества, а соотнести со значительно более ранними контактами разноэтничных патриархальных социальных групп. Впрочем, нельзя полностью отрицать заимствование горцами термина «аманат» в период (или позднее) арабского владычества. Однако все же основное значение аманатства в жизни кавказских горцев сводится к стремлению горца, оставшегося в своей общине вне закона, восстановить свой законный статус в общине чужой.

 

Что же вынуждало горца покинуть свой родной кров и идти в аманаты? В аманаты горец шел лишь в крайнем случае, лишившись права оставаться в своих родных местах по причине кровничества. Таким образом, основной причиной аманатства становится убийство со своим неизбежным и тяжелым последствием - кровной местью. Изгнание убийцы из родных мест предусматривалось и государственным законом. Шестой параграф законов царя Георгия Блистательного гласил о неминуемом изгнании убийцы. Лишь по истечении определенного срока и уплаты пострадавшему цены крови (композиции) убийце разрешалось вернуться в свою исконную обитель [3, c. 106].

Фиксируются еще такие причины, как клевета, кража, нанесение оскорбления, нарушение брачного запрета - все это квалифицируется как неподчинение внутреннему порядку, установленному в общине [6, с. 20].

Таким образом, основной смысл аманатства поначалу сводился к принятию покровительства чужого социума, что делает этот институт специфической разновидностью искусственного родства, истоки которого следует искать в недрах поздних родовых общин. Его социальные функции в подобной форме бытования заключались в регулировании хозяйственно-экономических и социальных связей и отношений между принимающим социумом и той группой или индивидом, которые брались под его покровительство (см.: [6, с. 13]).

[Лезгин-999]

Однако аманатство практиковалось и в качестве регулятора политических отношений как между самими кавказскими народами, так и между ними и российской администрацией. Бурная внутриполитическая жизнь на Кавказе актуализировала такую форму аманатства, как заложничество. Практику использования аманатов в качестве заложников широко применял Шамиль. В указанном значении рассматриваемый термин неоднократно фигурирует и на страницах периодической печати XIX в. В то же время в Закавказье, в частности, у грузинских горцев, в указанном значении термин не фиксируется.

Аманатство как инструмент политического влияния Российской империи на Северном Кавказе в своем развитии прошло две стадии. Первая, или начальная стадия, по времени совпадающая с периодом установления тесных сношений между Россией и Северным Кавказом, характеризуется отсутствием явно выраженных элементов принуждения, тогда как его вторая стадия - это насильственное отбирание аманатов и заложников. Аманатство в этой стадии представляет собой не что иное, как заложничество - инструмент обеспечения лояльности горской знати новой политико-административной системе.

 

Принимая присягу на верноподданство Российской империи, горские общества обязывались выдавать аманатов. При этом практика выдачи аманатов из влиятельных горских феодальных, узденских и старшинских фамилий для сохранения верности России касалась практически всех горских народов региона. Так, например, в апреле 1808 г. шеф Владикавказского гарнизонного полка ген.-м. И.К. Ивелич рапортовал главноуправляющему в Грузии ген.-фельдм. И.В. Гудовичу: «На каковыя их (тагаурских старшин. - С.К.) уверения положиться не можно и если не будут удержаны в Тифлисе из фамилий Есеновых, Мансуровых, Тулатовых и из Маклова, по одному из рода аманатов, то по возвращении их в ущельях шалости чиниться не перестанут...» [1, с. 219].

Эта практика использовалась и в Дагетане.«25 генваря 1735 г. (генерал Левашов. - С.К.) взял присягу от бунтующего усмия Ахмет-Хана кайтакского в принятии его со всем народом по прежнему в российское подданство и взял от него в крепость Святого креста в аманаты Заузана, племянника Усмиева, внука джангутейского Чапал-Бека, родного дядя Усмиева. Еще взяты тогда аманаты: из Губдени,деревни подвластной шамхалу, в коей владеют князья и уздени, Елдаров внук Гамизай. Кяфир - кумыкский Чаук Бекеев, который умер при терском редуте 28 декабря 1736 года. Ерпелинские или Ирпели деревни (в соседстве Анцуга) жители (муганского поколения) Паташ Акламов и Перебудак Будаев Карабудакский, Алхас Фадеев, Бутнакский Алхас Атажукеев. От Буйнака также были у нас аманаты с 1729 и в 1734 году. Аманаты были 1735 г.: От Большой Кабарды 11, Малой 4. От кумыкских владельцев Аксайских - 1, Эндерийских - 4, Чеченских- 2» [3,128-129]

 

Практика выдачи аманатов касалась и балкарских таубиев, первое упоминание о выдаче детей которых в аманаты исследователи относят к 1822 г. [10,с. 218-220].

Аманаты от северокавказских горцев содержались в Терках, Святом Кресте, Кизляре, Моздоке, Астрахани: в Терках в начале XVIII в. аманатов было 14 человек, в Святом Кресте в 1733 г. - 18 человек, в Кизляре в 1760 г. - 20 человек [9, с. 193], все в возрасте от 3 до 26 лет. Горским аманатам выдавалось жалование, размер которого был обусловлен социальным происхождением аманата. Дети кабардинских, аксайских и кумыкских князей получали в год 147 руб. 60 коп.; узденьские дети - 49 руб. 20 коп., дети старшин - от 15 руб. 60 коп. до 48 руб. [2,с. 194].

Сроком пребывания в аманатах формально считался один год, по истечении которого аманат подлежал освобождению, а его место - замещению новым аманатом. Однако освобождение аманата к формально установленному сроку почти никогда не происходило. Многие горские аманаты содержались настолько долго, что успевали окончательно обрусеть, и навсегда оставались в России. Те же, которые по освобождении возвращались на родину, оставались настроенными пророссийски, являясь, по сути, проводниками иной культуры в местной среде [9, с. 195].

 

В русских пограничных крепостях существовали даже специальные аманатские школы. 1 февраля 1829 г. по указанию начальника Кавказской области, командующего войсками на Кавказской линии Г.А. Эммануэля была открыта аманатская школа в крепости Нальчик. Предписывалось, «чтобы находящиеся от разных горских народов в залог покорности их аманаты занимались по мере письменным учением, как на турецком, ровно и на русском языках» (цит. по: [10,с.218-219]). И несмотря на то что история аманатской школы оказалась недолгой, ее роль в формировании пророссийской ориентации представителей местной знати была весьма значительной. Судя по специальным исследованиям деятельности аманатской школы в Нальчике, «курс» обучения в ней прошло около 20 детей в возрасте 9-13 лет (см.:[10,с.219]). Однако все эти дети были выходцами из знатных балкарских и осетинских фамилий.

В течение всего периода административно-политического освоения Северного Кавказа российская администрация активно использовала практику аманатства, видя в детях-аманатах не только заложников, но и проводников российской культуры и общественного устройства. В то же время в условиях Кавказской войны институт аманатства служил достаточно эффективным механизмом поддержания стабильности на Центральном Кавказе и содержания в покорности горских обществ.

 

Таким образом, сложный комплекс социальных, хозяйственно-экономических и природно-географических факторов обусловил появление на Кавказе института аманатства, который играл важную роль в стабилизации общественных отношений, гарантируя индивиду или группе защиту и покровительство со стороны чужого социума. Ко времени окончания Кавказской войны и наступлением нового этапа российско-северокавказских отношений в административно-правовой и социокультурной сферах запускается интеграционный механизм, что ведет к изживанию института аманатства, переставшего уже играть роль важного регулятора внутренних социально-экономических и политических отношений между правительственной администрацией и горскими народами

[Лезгин-999]

Аманаты - политические заложники
 

Обычай отдавать или забирать аманатов был частью политической практики при взаимоотношениях российских властей с народами, либо вступающими в ее подданство, либо уже проживающими на ее южных границах.

 

Аманатов забирали или выдавали на протяжении XVII-XIX веков.  Кабардинцы, ногайцы, калмыки, чеченцы, осетины, казахи и башкиры отдавали представителей своих аристократических фамилий российским властям на несколько лет в знак подтверждения достигнутых политических договоренностей. Получить аманата – это значит поставить символическую точку во взаимоотношениях, ведь часто  подписанных сторонами документов было недостаточно, чтобы соглашения соблюдались, и аманаты считались наиболее надежной гарантией.

Аманаты, однако, были не просто заложниками, а полномочными представителями феодальной аристократии народов, входящих или уже вошедших в подданство России. Аманаты – дети или родственники горских князей или ногайских мурз – обладали высоким социальным статусом, поэтому им оказывались особые знаки внимания.

 

Историк Илья Торопицын, исследовавший институт аманатства в XVII-XIX веке, в своей работе приводит инструкцию коменданту Кизлярской крепости, в которой предписывалось «обходиться с ними осмотрительно, осторожно, справедливо, приветливо, с умеренною ласкою, но не раболепно». В источниках отмечается, что аманаты производили впечатление гордых, честолюбивых, высокомерных и даже коварных молодых людей. Поэтому, например,  кизлярскому или терскому воеводам не рекомендовалось идти у них на поводу, не допускать по отношению к ним уступок и послаблений.

Сын Шамиля - Джамалуддин - самый знаменитый аманат Кавказа

Аманатов содержали в крепостях – в Уфе, Астрахани, Терской или Кизлярской крепостях. Государство содержало аманатов за свой счет – в XVII веке такой пансион был недешев и обходился казне в среднем в 60 рублей в год.

Отношение к аманатам – размер их содержания – менялось в зависимости от политической конъюнктуры. Если какие-то «горские владельцы» вдруг нарушали свои договоренности о верности, то расходы на содержание аманатов снижались.

Количество аманатов от каждого народа было неодинаковым – в разное время в качестве аманата мог быть либо один человек, иногда каждая аристократическая группа от какого-то народа могла посылать свого представителя.

 

 Иногда один аманат заменялся другим – как правило, власти не возражали против их замены, однако вопрос доверия имел принципиальное значение – иногда за представителей аристократических фамилий выдавались крестьянские дети. «Нарядя в хорошее платье крестьянского или пленного мальчика, оного на обмен настоящего отдавали и потом от верности и послушания отставали», - приводит цитату П.Г. Буткова И. Торопицын.

В аманатах могли находиться очень долго – до 13 и даже до 20 лет. Сведения о характере содержания аманатов противоречивы. Одни источники сообщают, что аманаты могли свободно общаться  с родственниками и земляками, принимали гостей, получали посылки, сохраняли право ношение оружия.

 

 Весной 1829 года из печати вышли “Записки во время поездки из Астрахани на Кавказ и в Грузию в 1827 году” Николая Александровича Нефедьева – астраханского чиновника, путешественника. Он был здесь, на Кавказе, с одним из друзей А. С. Пушкина Н. В. Всеволожским и его супругой. В начале своего описания автор отмечает, что через Терек построен “на каменных столбах длинный и высокий мост. …Ров и земляной вал составляют здесь цитадель. Внутри ее помещаются каменные казармы, церковь, дом коменданта и много других казенных зданий; в том числе дома для приезжающих и для аманатов. Местоположение Владикавказа весьма приятное. В форштадте дома офицеров и солдат окружены цветущими палисадниками. В самой крепости есть небольшой садик и липовая аллея, заменяющая бульвар, где видел я гуляющих аманатов. Это маленькие дети владельцев или старшин горских народов, залог их верности. Несмотря, однако же, на сих заложников, здесь небезопасно; все живут, как в блокаде, и никто не смеет отлучаться отсюда на самое близкое расстояние”.

 

 Статья “Поездка из Москвы на Кавказ”, опубликованная в  “Тифлисских ведомостях” (№ 56, 1830 г.) содержит такие сведения: “В крепости небольшой деревянный домик с железными решетками наполнен аманатами, данными горскими народами. Это оборванные, грязные ребятишки, обреченные вечному невежеству, ибо во Владикавказе их ничему не учат, а содержат, как пленников. Какая была бы польза, если бы учредить для них училище и по окончании курса учения отпускать в домы, а вместо их набирать других: сколько от этого выиграло и правительство, и человечество вообще”.

 

  Аманаты были ограничены в свободе передвижения – они не имели права покидать без разрешения местных властей города и крепости, где их содержали. За ними постоянно надзирали – либо специальный караул, либо особые доверенные лица. В исключительных случаях аманатов могли переводить в города, находящиеся на большом расстоянии  от их родных мест. Торопицын, анализируя смысл таких перемещений, пишет, что это был способ давления на феодалов, проявляющих попытки самостоятельной внешней политики, даже несмотря на то, что их родственники находились в аманатах.

Если аманат умирал, а его родственники отказывались выдавать нового в заложники, то в инструкциях рекомендовалось захватить какого-нибудь влиятельного представителя этой фамилии.

Конвой Его Императорского Величества - один из институтов, воспроизводящих аманатство

 

Школы для аманатов – особое явление в истории Северного Кавказа. Впервые они стали открываться  во второй половине ХVIII века. В таких школах аманаты учились русскому языку, русской грамоте, а сами школы являлись одним из способов формирования имперской лояльности.  Известный исследователь Жан Шарль де Бесс писал об одной из аманатских школ: “Легкость, с которой учатся эти дети, необычайна, самый старший из них читал предо мною русскую книгу очень бегло и внятно, хотя пробыл в школе всего один год – срок, после которого родители забирают своих детей, чтобы прислать на их место других”.
 

[Лезгин-999]

Расцвет и деградация аманатства

Самым знаменитым аманатом в истории Кавказа был сын имама Шамиля Джамаллудин – мальчик был выдан своим отцом и отправлен в Петербург, где он стал и воспитанником императора, и заложником политической ситуации, в которую оказался вовлеченным его отец. Американка Лесли Бланш в своей давней книге «Сабли рая» пишет о Джамаллудине: «Царь лично установил над мальчиком попечение, присматривая за ним со всем тщанием. Он из собственного кошелька покрывал расходы, связанные с его воспитанием, по несколько раз в неделю приглашал его к себе в Зимний и вообще следил, чтобы был он, сколь это возможно в изгнании, благополучен и счастлив. И лишь в одном отношении царь был непреклонен.

Никто не имеет права говорить с мальчиком о его прошлом, о Кавказе, об отце; точно так же воспрещается ему до времени общаться с многочисленными черкесскими и прочими кавказскими князьями, которые, дав присягу верности российской короне, часто бывали при дворе, служили в гвардейских частях либо назначались адъютантами великих князей».

Лесли Бланш, как и француженка Александра Лапьер в своей недавно вышедшей книге «Вся честь мужчин», пишут о Джамаллудине как о человеке, оторванном от своей привычной среды, пережившем в детстве психологический шок и от большого города, и от нового непривычного быта, и от разлуки с близкими.

 

Джамаллудина вернули в свою семью после долгих усилий его отца – в 1855 г. вблизи укрепления Куринского в долине р. Мичик состоялся обмен, в ходе которого Шамилю были выданы Джамалуддин, 16 пленных горцев, находившихся в то время в Кумыкском владении, и 40 тыс. руб. серебром.  Взамен Шамиль освободил взятых им в плен членов семейств Чавчавадзе и Орбелиани и 16 пленных грузин. Историк Хаджимурат Доного пишет, что Шамиль охладел к своему вернувшемуся сыну, сам Джамаллудин был психологически надломлен, и между ними уже никогда не было настоящего понимания.

Из других кавказских аманатов стоит назвать осетин Кази-Магомета Тулатова,  Бимболата Тулатова, Тасо Гайтова, Асламурзу Есиева. Пожалуй, самыми знаменитыми осетинами-аманатами были генералы Асланбек Туганов и Мусса Кундухов. Все они детьми были отправлены в Петербург, учились в кадетских корпусах, дослужились до высоких военных чинов и наград. Туганов командовал Собственным Его Императорского Величества Конвоем, а Кундухов  - Кавказским Конно-горским дивизионом.

 

Можно только предполагать, что аманатство как политическая практика (уже, естественно, потерявшее черты социального лифта, характерные для XVII-XIX веков) процветало в период гражданской войны на Кавказе.

Родственники политических противников удерживались одной из воюющих сторон, тем самым обеспечивая возможность переговоров и политического торга. Конечно, такое «аманатство» было уже лишено документального  оформления, взаимных обязательств и существовало уже не как политический институт, а, скорее, как способ психологического воздействия и революционного террора.

Сегодня на Кавказе, конечно, нет уже никакого аманатства – никто, да еще по официальному договору, не забирает детей из семей боевиков в обмен на политическую лояльность вооруженного подполья, никто не учит их в лучших военных институтах и не дает им  возможности для блестящей военной карьеры.

Однако в региональных политических играх тема жесткого воздействия на родственников используется, и весьма активно.

"Черные ястребы" в КБР в своих видеообращениях угрожали родственникам боевиков

 

Вооруженные группировки в Дагестане, Ингушетии, Чечне, т.н. «эскадроны смерти», расправляются с родственниками боевиков. В КБР не так давно внезапно объявились и также внезапно исчезли оказавшиеся проектом силовиков «Черные ястребы». Они сразу же заявили, что будут убивать жен, детей, родителей боевиков, чтобы они почувствовали «как это больно»..

Одна из известных акций «ястребов» - нападение в Нальчике на дом Астемира Мамишева, которого подозревают в причастности к ряду громких убийств, а именно к убийствам лидера Духовного управления мусульман КБР Анаса Пшихачева, сотрудника УФСИНа Альберта Алтуева, коммерческого директора канатных дорог Приэльбрусья Юсупа Таукенова и сына бывшего руководителя республиканского бюро судебно-медицинской экспертизы Тимура Мечукаева. 

В дом Мамишева летели  бутылки с зажигательной смесью, а когда пожар потушили, в доме нашли записку с угрозами в адрес родственников: "Если ваш сын еще раз убьет жителя Кабардино-Балкарии, вас уничтожат. Черные ястребы-антиваххабиты ".

Угрозы могут исходить и от якобы родственников силовиков, пострадавших от боевиков. Осенью 2009 года в Дагестане неизвестные разбросали возле мечети на улице Котрова листовки с угрозами "пособникам боевиков" — в списке пособников значились 250 человек - известные журналисты, адвокаты и правозащитники. В подписи под обращением значилось: "Родственники убитых милиционеров".  
 

[Лезгин-999]

Институт аманатства