Ordan-burdan

[Maestro]

В Иране у женщин прав на самом деле много, а казненных мужчин тоже немало.

[pomidor]

Деист – это когда веришь-таки что мир был сотворен Высшим Разумом., но потом на ход событий не стали вмешиваться. , как бы создали и пустили на самотек, выпутывайся как хочешь. Грубо: теизм за вычетом чудес. Для креатива самое оно, пожалуй..

 

Данная теория принимается из расчета на то, что противоположная не имеет достаточно оснований и аргументации, чтоб существовать и занимать позицию догмы для тебя., и чтоб ты  хоть как-то руководствовался  ихне господствующими тезисами и чтоб при этом не краснел сознавая самообман.

 

а почему "местами"?  потому чтА к моему глубочайшему сожалению порою явно прослеживается агрессивная и жесткая интервенция в судьбу, извне.. (это как гость незваный, завалился  к тебе через балкон)… происходят события, которые ну никак не укладываются в стройную цепочку, маразматические вещи всякие.., непредусмотренные твоей природой, незапланированные.., // а я стратег, мне план нужен. люблю четкое расписание и картину, … хотя бы предполагаемую картину предполагаемых событий, да хоть пунктиром //.  И я чувствую, что мы все ведомы, что мы марионеточные куклы, нами двигают и управляют, при таких случаях любые предпринимаемые попытки как мертвому припарка., это устрашает..

 

а бывает, что отрубается эта опция, и ты предоставлен самому себе, и поступай как хочешь.

 

 

принцип  "кнута и пряника" с резким сокращением периода второго в пользу первого.

 

мы, деисты…загробного блаженства мы не ждем..особой веры не имеем,  в храмы молиться не ходим толпами,  исповедуемся только перед совестью – то и есть наш эшафот., не сказала бы формально и без сокрушения… с нами интересно, потому что мы вариабельны.  и мозг наш не отравлен опиумом., мы не смотрим на мир с широко закрытыми глазами, а розовые очки мы расплавили.

 

       ----  мое видение деизма  -----

Вы открыли для меня что то новое и интересное, и довольно близкое атеизму. Спасибо!

[Эда F]

Проклятие романа

"Мастер и Маргарита"

 

       После съемок сериала умерли уже 17 актеров

 

 

По версиям «профессионалов  мистики»  некая загадочная сила мстит всем, кто осмелился хотя бы прикоснуться к этому великому произведению.
Причем для полной картины действиям этого загадочного проклятия приписывают не только смерти артистов, но и их болезни, несчастья с ихними близкими, поломка декораций в каком-нибудь провинциальном театре в течении полугода после премьеры спектакля и даже финансовые разборки телепродюсеров.

 

 

К числу жертв этого самого проклятия относят:

Станислав Ландграф (критик Латунский). Умер в 2006 году от сердечного приступа в возрасте 67 лет.

Михаил Ульянов(Понтий Пилат). Скончался от рака в марте 2007 года на 80-м году жизни.

Кирилл Лавров(Понтий Пилат). У него тоже был рак, умер в 2007 году в возрасте 81 года.

Валерий Золотухин (Босой). Летом 2007 года повесился его 27-летний сын Сергей.

Александр Абдулов (Коровьев). Ему было 54 года, умер в январе 2008 года.

Владислав Галкин (поэт Иван Бездомный), умер в возрасте 38 лет. Обстоятельства, думаю, известны всем.

Михаил Козаков. В 2005 году выпустил моноспектакль «Евангелие от Мастера». «Проклятие» настигло его в 2011 году в возрасте 76 лет.

Анна Самохина в 2004 году сыграла Маргариту в театральной постановке. Умерла в возрасте 47 лет от рака желудка в 2010 году.

У сыгравшего в 1994 году роль Воланда Валентина Гафта в 2002 году повесилась дочь от первого брака. В 2005 году актер сыграл первосвященника Каифу и «Человека во френче».

А сыгравшего в 1994 году Коровьева Александра Филиппенко мистическая сила покарала аж в 2011- у актера развился стеноз — сужение сосудов сердца. Пришлось делать операцию по расширению стенок сосудов специальными металлическими каркасами. Отметим, что в 2005 году он сыграл роль Азазелло.

Проблемы с сердцем настигли и блестяще сыгравшего роль Берлиоза Александра Адабашьяна. 63-тилетний актер попал в реанимацию и несколько месяцев провел в больницах.

Андрей Толубеев (Алоизий Могарыч) умер в 2008 году на 64-м году жизни.

Виктор Авилов умер в 2004 году от рака. По версии булгакомистиков из-за своей роли Воланда в спектакле 1993 года.

Евгений Весник, умерший в  2009 году на 87(!!!) году жизни, тоже по мнению сторонников теории проклятия данного произведения, пострадал из-за того, что за 15 лет до смерти сыграл роль психиатра в постановке Юрия Кары.

 

Это наиболее упоминаемый список якобы пострадавших от таинственного проклятия. Но список постоянно пополняется.

 

 

Перечислять все эти журналистские маразмы можно долго. Видеть мистику  в том, что за 2 десятка лет  ушли из жизни несколько человек, большинство из которых были в весьма почтенном возрасте и снимались, будучи уже неизлечимо больны — значит полностью отключить критическое мышление.   У миллионов людей проблемы с сердцем, миллионы онкологических больных. Если же среди них оказывается знаменитый актер, сразу начинаются поиски мистики. Что он сыграл, что хотел сыграть.

 

утраты:

http://www.kp.ru/photo/gallery/48231/

Изменено 17 ноября, 2014 пользователем Эда F

[Эда F]

На первый взгляд, список утрат сериала  впечатляет. 17 актеров! Но любую картину можно обозвать опасной для жизни, подобрав нужную статистику. И факты. Вот вам, кстати, факт. Премьера «Мастера и Маргариты» состоялась в 2005 году. Уже в 2007-м Александр Абдулов снялся в фильме Владимира Фокина «Ниоткуда с любовью или веселые похороны». Роль художника-эмигранта Алика он считал очень важной, даже этапной в своем творчестве. Алик в картине умирает от… рака. Вскоре в том же году врачи диагностируют последнюю стадию рака у самого Абдулова. Как вам этот факт? Погодите, это еще не все. В последнем фильме Абдулова «Лузер» его герой Дима говорит – «Похороните меня на Ваганьковском». Премьеру «Лузера» назначили на 3 января 2008 года. В этот день Абдулов умер. Похоронили его на Ваганьковском. Опять Михаил Булгаков наследил? Но, позвольте, сценаристом, режиссером, продюсером «Лузера» был сам Александр Абдулов.

 

А все шишки на голову бедного Михаила Афанасьевича Булгакова. Тоже, кстати, покойного.

 

К счастью, большинство актеров, снимавшихся в сериале, живы. О.Басилашвили-Воланд, А.Ковальчук-Маргарита, А. Галибин-Мастер, А. Адабашьян-Берлиоз (хотя в сериале ему отрезали голову!), А. Филиппенко- Азазелло, С.Безруков – Иешуа (распятый!), В.Гафт-Человек во френче, Д.Нагиев -Барон Майгель (застреленный!) и еще более сотни мастеров экрана и сцены. Именитых и не очень. Хотя и на них пытались вешать проклятье. Попал спустя 4 года Адабашьян в больницу с сердечным приступом – ага, виноват «Мастер»! Развелась Ковальчук с мужем – «Маргарита» аукнулась! Хотя на самом деле развод был ДО съемок!

 

Так каждый чих можно приписать негативному влиянию романа. И на актеров, и на нас, читателей, зрителей. Не задумывались, кстати, об этом? Ведь все мы, читатели и зрители «Мастера», смертны. И когда-нибудь уйдем в мир иной. неужто Булгаков в этом будет виноват?

 

Правда, есть один напрягающий момент в романе. В самом начале. Воланд на Патриарших вдруг говорит Берлиозу: «Вообразите, что вы, например, начнете управлять и другими и собою, и вдруг у вас…кхе…кхе…саркома легкого. И вот ваше управление закончилось!» Именно от рака легких сгорели в считанные месяцы Александр Абдулов, Илья Олейников. Напророчил Воланд? Или причина в том, что оба очень много курили до самых последних дней? Рак забрал еще Лаврова, Золотухина, Толубеева. Не слишком ли много онкологии, скажите вы. Сермяжная правда жизни в том, что в мире, и в России, сейчас бушует самая настоящая эпидемия рака. Увы

 

Первоначально на роль Воланда планировался Олег Янковский. Коллега Абдулова по Ленкому. Представляю, какие разговоры о проклятье пошли бы, сыграй он главного Демона. Янковский тоже умер от рака.

 

Пройдет лет сто. Уйдет в мир иной вся съемочная группа сериала, и все нынешние зрители. Вот тогда на все сто сбудется поверье о булгаковском «проклятье».

[Эда F]

Не нравится мне все это…. ну да, не хочется удариться  в мистику…но не все тут чисто..

 

 

Вот думаю иногда, умер ли Патрик Суэйзи в 57 лет, от рака ПЖ, не играй он в  фильме "Привидение"?... меня тоска берет, когда вспоминаю о нем… любимый  актер был,…. он жутко напоминает мою  давнюю любовь,.. бесцеремонно вторгается  в мои мысли, создает хаос, обескураживая меня,….возвращает  в студенческие годы..любовь прошла, тепло осталось, не греет, правда, но и  не сдирает корочки., а корки то уже не те, их заменил  панцирь.

 

Актер когда играет, перевоплощается., вот в процессе и происходит некая передача  определенных флюидов…  почему должно?- спросите вы. А почему нет? - отвечу я.  Если уж даже имя, что носим от рождения,  откладывает отпечаток на судьбу.., с чего бы это созданному образу  не откладывать? Ведь актер работает над ним, идентифицирует себя  с ролью, со своей маской…а маски бывает что срастаются  с кожей.. не у всех конечно, все зависит от степени идентификации.., у чувствительных  это происходит блестяще.

[Эда F]

   **   **   **   **

 

Будь по другому, никогда б не взяла такой статус. .. с моей разборчивостью..  клеймо, что рвет разбивает  мечты, .. я даже не думаю сменить его..как можно? то от рождения и до гроба..  крест.. нести его мне… не знаю,..может придет день и  последним выдохом слетит с уст  последняя фраза: спину гнуло день ото дня..это крест мой меня раздавил…дальше сопли.. 

 

но от femme fatale –таки отказалась… всё не так понимают.. фам фаталь – это не обольстительница.. да вот с Миледи Винтер именно такое определение и закрепилось..  скорее яблоко раздора..  еще кое-что..- как бы носитель программы…без мата так звучит. (а красная помада, высокие каблуки и чулки еще не о чем не говорят).

 

есть такой непростой момент:  консеквенция озвучивания… я ни сама  к этому пришла,  я бы не додумалась.,меня подвели  к пониманию.. ну эта другая история, и не моя правда.

 

 

 -------- а молиться  я не умела никогда…ни Богу, ни Белиалу… никогда не делаю то, чего от меня ждут, как принято и как  в умных книгах написано ..  -------

 

 

пс. Сведенборг…, покойся  с миром. Ты был прав.,черт возьми! Сто раз прав. Каждый находит свою ячейку, и не только там, но и здесь тоже.

[Эда F]

Təhlükəli rəqəm

 

 

 

Ev, pəncərə, masa, çarpayı, qəzetlər, sınıq kətil, kirli pərdələr, köhnə televizor, tavandan asılmış tək bircə lampa, ora-bura atılmış pal-paltar...

 

Təklik, tənhalıq, darısqallıq və eyni zamanda da gen-bolluq: “Bu tək canımla 2 otağı neynirəm mən?”

 

Böyük şəhər, iri şəhər, qaynaşan adamlar - təklik, tənhalıq... Meqapolislərdə tənhalar daha çoxdur.

 

Şəhərin qayğıları, gündəlik problemləri, inkişaf, münasibətlər, gərəklik - qalası bildiyi ev, bu qalanın divarlarından boylanan soyuq etinasızlıq və O.

 

Küçədən gələn avtomobil səsləri, qonşular, uşaqlar, hay-küy, canlanma - özü ilə domino, özü ilə nərd, özü ilə dialoq, özü ilə nahar, sifətini görməkdən bezmiş sınıq güzgü....

 

Bu gün yuxudan bir az tez durdu. Amma elə vacib görüləsi işi də yox idi. Televizoru yandırıb, qabağına keçdi. Köhnə kresloda yerini rahlayıb, eynəyini taxdı və pultu əlinə aldı. Bir müddət boş-səmərəsiz yerə kanalları çevirəndən sonra birində dayandı. Tarixi mövzuda sənədli film idi. Ekranda imperatorlar, krallar bir-birini əvəz etdikcə, onların hökmran olduğu tarixi dövrlər haqda müfəssəl, insiqniya göstəriciləri (taxt-tac, skipetr) haqda isə səthi məlumat verilirdi. Taxtların möhtəşəmliyi, tacların qiymətli daşları göz qamaşdırırdı. O, bütün bunlara baxandan sonra qeyri-ixtiyari gözlərini öz senil (qocafəndi) ekzistensiyasına çevirdi. Kontrast şokedici idi. İlahi! Niyə axı o, bu günə düşmüşdü? Tam bir lümpen həyatı yaşayırdı indi. Əlbəttə, özünü krallarla müqayisə etmək axmaqlıq idi. Amma indiki durumunda ona yüksək zümrənin həyatını nümayış etdirmək heç yerinə düşən bir şey sayıla bilməzdi. Sanki hansısa bir gözəgörünməz həyatının səmərəsizliyini dönə-dönə başına çırpmaq üçün hərdən bir şey  tullayırdı yoluna..., bir az da belini qırırdı.

 

Axı o pis adam deyildi. O nə səfil idi, nə tüfeyli. Tam kasıblaşmış ziyalı idi. Nə vaxtsa orta məktəbdə fizikadan dərs deyirdi. Uşaqlar onun tədris etdiyi fənni zəif qavrasalar da, onu çox sevirdilər, dərslərində sakit otururdular. Çox təmiz və üzüyola adam idi. Bəlkə elə buna görə arvadı səhərdən axşama qədər onu yonmaqla məşğul idi. Qadın heç cür səsini kəsmək bilmirdi və yazıq fizika müəllimində özünəhörməti tamam-kamal öldürmüşdü. Və o təkcə qadının yox, elə öz gözündə də bivecin, fərsizin birinə çevrilmişdi. Nə isə... Nəhayət, arvadı həyatını büsbütün dəyişməyi qərar verir və uşaqları da onun üstünə atıb, qaçır ondan. İndi gecə klubunda ofisiant işləyirdi və bu bizim qəhrəmana məlum idi. Ailə tərəfdən bəxti  gətirməmişdi binəvanın. İki uşağını tək böyütmüşdü. Səhərlər dərs deyir, axşamlar zavodda qarovulçuluq edirdi. Gecə yuxusuzluğu, kasıbçılıq, daimi stress sağlamlığında dərin iz buraxmışdı. İndi onda hər cür xəstəlik tapmaq olardı: şəkərli diabet, artrit, yüksək qan təzyiqi, böyrək çatışmazlığı və s.və il. Dərmanlarsa çox bahaydı...

 

Uşaqları da naxələf çıxmışdı. O, övladları üçün həm ata, həm ana olmuş, onlar isə qədrini bilməmişdilər onun. Qızı 18 yaşında məktəbi bitirdikdən sonra kiməsə qoşulub çıxıb getmişdi. Atası onu oxumuş, savadlı görmək istəyirdi. Qızınsa oxumaqla arası yox idi. Oğluna gəlincə,  o da atasını çoxdan tərk etmişdi. Başqa ölkədə özünə şığınacaq tapmışdı, işləyirdi orda. Əli bəzən gətirirdi, bəzən yox. Gətirməyəndə atasına yazırdı. Atası da ona öz yetimpayı təqaüdündən kəsib göndərirdi. Göndərirdi ki, yad şəhərdə evin kirayə haqqını heç olmaya ödəyə bilsin. Belə vaxtlarda ata özü ac və dərmansız qalırdı. Amma heç kəsin bundan xəbəri yox idi,.... onun aclığından, şəkərinin və təzyiqinin qalxmasından və... tənhalığından. Əslində onu aclıqdan daha çox tənhalıq üzürdü. O, kimsəsiz və bədbəxt idi. Oğlu yalnız özünə lazım olanda zəng vururdu atasına. Onu soyub talayır və bir neçə aylıq itirdi.

 

Yox, bu veriliş ovqatını lap təlx elədi..., kanalı dəyişdi, burda da bayağı mövzularda  söhbətlər gedirdi – gender məsələlərindən danışırdılar. Bir mövzünü nə qədər çeynəmək olar? Başqa bir kanal tutdu. Tanınmış psixoloq çıxış edirdi. Qulaq asmağa başladı. Maraqlı şeylər öyrəndi. Sən demə, həyatından bezib intihar edən adam ən son məqamda, ölümünə lap azacıq qalmış, yəni artıq iş-işdən keçəndə, ölümün son dərəcə yaxın olduğunu anlayanda it kimi peşman olur. Və anlayır ki, həyatı heç də onun düşündüyü qədər ağır deyilmiş, müəyyən şeyləri hətta dəyişə də bilərmiş, və düşdüyü vəziyyət də çıxılmaz deyilmiş. Bir az qulaq asdı psixoloqun sözlərinə, acıdığını hiss etdi, televizoru söndürüb, mətbəxə keçdi. Çaydanı plitəyə qoydu. Soyuducunu açdı, içində bir-iki şey vardı. O bir-iki şeyi çıxartdı, yəni kolbasa ilə yumurtanı və günəbaxan yağını. İstədi kolbasa qızardıb, üstünə yumurta vura, sonra birdən nəsə saxladı onu..... Pəncərəyə yaxınlaşıb, dərin fikrə getdi. Baxdı, baxdı və ona elə gəldi ki, qarşı binanın yerində bir vaxtlar işlədiyi zavodun bacalarını görür. “Yox, ola bilməz” dedi özünə, o zavod başqa şəhərdə yerləşirdi axı, bizim qəhrəman ora qatarla gedib-gəlirdi. Nə isə, yemək fikrindən daşındı. Çıxartdığı ərzaqları qaytarıb yerinə qoydu. Niyə də bişirməliydi axı? Yemək üçün? Niyə də yeməliydi axı?... Tutalım yedi, sonra nə edəcəkdi? Yenə də “günü necə başa vurum, nə edim” kimi suallardan canı zinhara gələcəkdi, sonra yatacaqdı, duracaqdı, televizora baxıb, güllərini sulayacaqdı, gedib kolbasa alıb, yenə qızardıb yeyəcəkdi, sonra yenə “indi nə edim.....?”, bir gözü də daima qapıda, sanki kiminsə yadındaymış, kimsə qapısını açacaqmış, bir qulağı da səsdə, sanki kiməsə lazımmış...

 

Pəncərə önündə duranda nə fikirləşmişdisə, o fikirlər eks-fizika müəlliminin  bütün planlarını büsbütün dəyişdi. Asılqana yaxınlaşıb, köhnə, nimdaş, ora-burasını güvə dağıtmış paltosunu əyninə aldı. Papağı yox idi ki, başına basa. Həyatı boyu papaq qoymazdı, yaz-qış. Nə küləkdə, nə qarda, çovğunda. Dəhlizdəki güzgüyə baxdı. Öz-özünü tanımadı. Bu üzü tüklü, gözlərinin altı qapqara, alnını qırışlar çapmış, dişsiz, eynəkli, keçəl adam o idimi?.... Həyata da, qocalığa da nifrət elədi. Əslində elə də qoca deyildi. Görünüşü və ürəyi qocalmışdı, bioloji yaşı o qədər deyildi. Elə bu vaxt qulağına qaynayıb daşan çaydanın səsi gəldi. Qayıtdı mətbəxə, qazı söndürdü, işığı keçirtdi, dəhlizə keçib ayaqqabılarını geyindi. Elə çıxmaq istəyirdi ki, birdən duruxub qaldı. Yenidən mətbəxə döndü. Soyuducunu elektrik şəbəkəsindən ayırdı. Gözucu pəncərədən eşiyə baxdı, hava çox tutqun gəldi ona. Dəhlizdən keçəndə çətirini götürüb, qoltuğuna vurdu, qapını çəkib, açarla bağladı.

 

Küçə...ürəkaçan bir şey olmasa da, hər halda hava təmiz idi. Aramsız yağışlardan sonra ozon iyi duyulurdu havada. Amma o, bu əlahiddəliyi sezmədi, əfsus. Bir az küçə ilə irəlilədi, tini burulub üzüaşağı getməliydi ki, birdən ayaq saxladı. Nəsə düşünüb, geri döndü, evə gəldi, mətbəxə keçib, soyuducunu yenidən şəbəkəyə qoşdu. Bu dəfə hiss olunurdu ki, hərəkətlərində bir narahatlıq və əsəbilik var. Sanki vacib işindən qoymuşdular onu. Mətbəxdən çıxıb, otağa daxil oldu, burdakı pərakəndəliyi çalışdı görməsin.

 

Tez-tələsik çıxmaq istəyəndə qolu köhnə servantın açıq yan gözünə qoyulmuş qədim bir dekupaj nümunəsinə toxundu – anasının yadigarına. Vaz yerə düşüb, çilik-çilik oldu. Onu bir az da bədbinlik basdı, gözləri yaşardı, anası gəldi xatirinə, qayıdıb bir də uşaq olmaq istədi, anasına sığınmaq istədi... Qoltuğundakı çəliyi dəhlizə atıb, evdən çıxdı. Gülməli idi çəlik götürməyi...

 

 

 

                                                                                                 (1-ci hissənin sonu)

[Эда F]

                                                                                      (2-ci hissə)

 

 

 

Küçə ilə yeyin addımlarla irəliləyirdi, hətta demək olar qaça-qaça. Sanki tələsirdi harasa. Birdən ilan vurmuş təki dayandı. Hara qaçırdı? Hara tələsirdi? Bəlkə bir gözləyəni var? Bir az dayanıb nəfəsini dərdi və elə həmən dəqiqədən başladı saymağa:

 

1, 2, 3, 4, 5...

 

Yavaş-yavaş sayırdı və hiss edirdi ki, təngnəfəsliyi keçir, nəbzi yavaşıyır, sakitləşir. 17-yə çatanda dayandı. Yenə gözləri doldu (ümumiyyətlə, son vaxtlar çox kövrək olmuşdu). Bu ayın 17-si onun həm toy, həm doğum günü idi. İki xoşbəxt hadisə eyni günə təsadüf etmışdi. Ayaq saxladı, ciblərini eşələdi, siqaret qutusunu tapdı, içində iki siqaret qalmışdı. Yandırıb, damağına qoydu, ürəyində həkimlərin “aterosklerozla sənə siqaret çəkmək olmaz” fitvasına güldü. Sonra yenə saya-saya yoluna davam etdi:

 

18, 19, 20, 21, 22.......

 

Gedirdi və sayırdı.

31, 32, 33....

 

Yolda birinə yaxınlaşıb soruşdu:

- Bağışlayın, saatı deməzsiz?

Dedilər saatı.

 

45, 46, 47, 48.....

 

Bir başqasına yaxınlaşdı:

- Bağışlayın, metro hansı tərəfdədir? Piyada yol çoxdu ora?

 

Əslində çox gözəl bilirdi stansiya haradadır və bir azdan çatacaq ora. Sadəcə vaxtı uzatmaq istəyirdi.

52, 53....

 

Budur, bu da metro. Gəlib çatdı. Eskalatorla aşağı endi. İnsanlarla dolu platformada bir az yubanmağı qərara aldı. Boş skamya tapıb əyləşdi və saymağına davam etdi:

 

67, 68, 69...

 

Bu vaxt yanında oturmuş uşaq onun dirsəyinə toxunub dedi:

- Əmi, ayaqqabının bağı açılıb.

 

Ayaqqabısına nəzər saldı. Doğrudan da bağı açılıb sallanmışdı. Uşağın başını tumarladı, əyilib səliqə ilə bağladı. Şalvarının sürtülmüş dizində balaca bir deşik diqqətini cəlb elədi. Əlini onun üstünə qoydu ki, uşaq görməsin. Uşaqlar çox diqqətli olur. Görüb təəccüblənəcəkdi ki, görəsən belə yekə əmi niyə deşikli şalvarda gəzir. Onların zənniycə əmilər hamısı təmizkar, səliqəli və ütülü olmalıdır.

 

75, 76, 77...

 

Durub  perrona keçdi. Saya-saya o baş-bu başa gəzindi. Burda adamlar zaldakı qədər çox deyildi, amma ardı gəlirdi. Bu adamların hamısının bir həyat planı vardı. Hamısının hardasa bir gözləyəni vardı. Hamısı kiminsə yanına, hansısa bir işin dalınca, hansısa məqsədlə gedirdi. Tək bircə o idi tənha, kimsəsiz, işsiz-gücsüz, məqsədsiz...

 

82, 83...

 

İndi lap asta-asta sayırdı, lap asta.... və indi nədənsə bir az rahat, bir az xoşbəxt idi. Amma qəribə bir hiss də çulğamışdı onu. Qorxu hissinə bənzəyirdi.

 

94

Qatarın perrona yaxınlaşdığını uzaqdan eşidilən uğultu xəbər verdi. İnsanlar hərəkətə gəldi. Yüngül bir çaxnaşma yarandı.

 

95... 96... 97... 98...

 

Budur, qaranlıq, sanki ucsuz dəhlizdən qatarın işıqları da göründü, səs get-gedə güclənməyə başladı. Qatara oturmağa tələsənlər kimi o da bir az irəli hərəkət etdi.

 

99

Nəhayət! Gəlib çıxdı.

 

100!

 

Maşinistin düz gözlərinin qarşısından sürüşən insan silueti..., tükürpədici şaqqıltı və sıyrıntı səsləri..., ürəyinin qəfildən qopub dabanlarına enməsi..., qulaqlarında isti partlayış...

 

Osa..., osa lap son anda nəhayət anladı ki, həyatı heç də onun düşündüyü qədər boş, darıxdırıcı və mənasız deyilmiş. Hətta onun pəncərə qırağındakı beqoniyanı sulamasında da bir məna varmış, səhərlər üzünü qırxmasında da, oğlundan aldığı təkəm-seyrək məktublarda da, hansılarda ki, salamdan qabaq pul istənilir. Həyatı boyu anlamadıqlarını yarım saniyəlik uçuşu anlatdı ona.

 

Amma artıq gec idi, gec....çox gec...

[Эда F]

Həmişə işıq gələn tərəfə baxasan gərək

 

 

[Эда F]

помоги мне скинуть лет 10., нолар, господи.. в долгу не останусь.

[Эда F]

Иногда вспоминаю детство, и делаю это с удовольствием, потому как в подобные минуты для меня время останавливается. Последний раз вспомнила этот беззаботный счастливый период своей жизни в конце октября и решила сходить динозавров посмотреть., Дино шоу в Экспо –центре. Понравилось.. Звук динозавров переносят тебя в Юрский период.  Эти гиганты древности  не только рычат, мычат, но и открывают-закрывают свои ужасающие пасти и двигаются. Хорошенькие.. славные. Задний фон  составляет юрский лес, разноцветная подсветка, установленная между ящерами, кустами и деревьями вносит таинственность.

 

При выходе интерактивный дино-клуб, нажимаешь на кнопки, и динозавры  начинают двигать хвостом, челюстью, и звуки издают.

 

Изменено 1 декабря, 2014 пользователем Maestro

[Эда F]

Когда ж мы научимся грамотно писать на родном языке?..

 

[Эда F]

Наконец-то конференция наша научная состоялась. Я была ведущей. , и песенку спели., сказали, что у меня это неплохо получается, при невыраженном муз.слухе и отсутствии вокального голоса.
так и поверила..)

Изменено 1 декабря, 2014 пользователем Maestro

[Эда F]

Слушала интервью В.Сорокина., понравилось. На вопрос "а вы находитесь в ладу с миром?", он отвтил:

- Литература - это разговор с жизнью. Если чел. живет  в ладу с миром, он вообще не пишет, он как бы уже  в гармонии с окруж.средой, что ему добавлять? А писательство - это и есть попытка заполнить некую брешь между тобой и миром.

 

так оно и есть.

- Чего вы боитесь?

- потерять себя.

а я боюсь не успеть..оч.боюсь.

[Эда F]

с атеистической позиции Е.Костюкович (переводч.романов У.Эко):

Хорошо вам, атеистам. Единственная мера всему - собственная совесть.

 

это чем хорошо, знаете? не ищешь виновников и всегда полагаешься только на себя. ответственность однако..

[Эда F]

Голландский писатель убил жену и написал об этом книгу

 

Голландский писатель Ричард Клинкхаммер, работающий в детективном жанре, создал книгу, в которой описал семь способов убить собственную жену. Средства и методы он представил читателю в мельчайших подробностях и, как оказалось, неслучайно, ведь в процессе написания книги Клинкхаммер окончательно решился на совершение преступления.

 

Ровно через год после исчезновения жены писатель передал рукопись книги своему издателю. Однако в первоначальном варианте книга Клинкхаммера принята не была — издатель посчитал её слишком ужасной для рядового читателя. Однако и в этой структуре голландский автор обнаружил пробел и решился издаваться в подпольной типографии. После этого к Клинкхаммеру пришел настоящий успех — он стал знаменитым, его регулярно приглашали на теле- и радиошоу, что и позволило автору и его новой подруге переехать в Амстердам.

 

В столице Голландии Клинкхаммер прожил три года, пока в его старый дом не вселились новые жильцы. Один из них и обнаружил тело покойной супруги писателя. Отмечается, что полиция Голландии даже выполняла тепловое сканирование здание с вертолета в рамках расследования убийства, однако ничего не нашла, так как тело лежало под бетонным фундаментом. В убийстве жены 62-летний Клинкхаммер достаточно быстро сознался; ему грозит пожизненное тюремное заключение.

 

 (фото прикрепить не удалось, к сожалению., страшный человек)

 

На что только не решается автор, лишь бы его творение стало бестселлером..

ну как бы…ужас что ли.. плохой дядя, злой.

[Эда F]

Велик же был венгерский король Карл Мартелл, кот.встретив в Раю (3-е небо, у Венеры)  Данте с Вергилием высказал мысль, что чел.может реализовать свои способности, лишь действуя на поприще,  отвечающем потребностям его натуры: плохо, если прирожденный воин станет священником.

 

Как же приятно найти правильное описание мыслей твоих у классиков. И как то легко на душе за те отказы после проверки  канала  "на ощупь" - не мое.., не трудно вычислять - ключ не подходит...отказы, нехотение, что никак не могла мотивировать, списав на лень, усталость, страх и бог весть на что еще..

[Maestro]

Наконец-то конференция наша научная состоялась. Я была ведущей. , и песенку спели., сказали, что у меня это неплохо получается, при невыраженном муз.слухе и отсутствии вокального голоса.

так и поверила..)

Мы поверим, Пой птичка, пой,рыбка!

[Эда F]

3 часть Серого.

 

 

50 оттенков свободы

 

 

 

Я так понимаю, пролог во всех трех частях книги состоит исключительно из его кошмарных снов.

 

Нас переносят в прошлое Кристиана. Повествование ведется от ребенка. Он играет возле своей мертвой мамы и не понимает, почему она такая холодная и не просыпается. Идет время и хочется есть. Он просит маму покормить его, но она не просыпается. Приходит сутенер, бьет ребенка, замечает труп и убегает из квартиры. Время идет. Приходит полицейский и уводит мальчика прочь. (Вообще-то в др.книгах указано, что реб.остается с трупом в закрытом помещении несколько дней…)

 

 

Пролог

 

Мамочка! Мамочка! Мамочка спит на полу. Спит давно. Я расчесываю ей волосы, как она любит. Она не просыпается. Мама! У меня болит живот. Болит, потому что хочет есть.  Хочется пить. Я подставляю стул к раковине в кухне и пью. Вода проливается на мою голубую кофточку. Мама все еще спит. Она даже не шевелится. Ей холодно. Я приношу свое одеяло, накрываю мамочку и ложусь рядом на липкий зеленый ковер. Мама не просыпается. Наверное, она заболела. Я ищу, что можно съесть. В холодильнике нахожу горошек. Он замерз. Ем медленно. От горошка живот болит еще больше. Я сплю возле мамы. Горошек кончился. В холодильнике есть что-то еще. Только пахнет  странно. Я пробую полизать, и язык прилипает. Ем понемножку. Невкусно. Пью воду. Играю с машинками и сплю возле мамы. Она такая холодная и не просыпается. Распахивается дверь. Я накрываю маму одеялом. Он здесь. «Вот же дерьмо! Что здесь, на хрен, случилось? А, сучка шарахнутая, откинулась все-таки. Вот дрянь! Уберись, биипюк, не крутись под ногами». Он пинает меня, и я падаю и ударяюсь головой о пол. Больно. Он звонит кому то и уходит. Запирает дверь. Я ложусь возле мамочки. Болит голова. В комнате — тетя полицейский. Нет. Нет. Нет. Не трогайте меня. Не трогайте. Я останусь с мамой. Нет. Нет. Отойдите. Тетя полицейский берет мое одеяло и хватает меня. Я кричу. Мама! Мамочка! Я хочу к маме.  Она  не слышит.

 

 

 — Кристиан! Кристиан! — Ее голос, тревожный, настойчивый, вытягивает его из глубины кошмара, с самого дна отчаяния. — Я здесь. Здесь.

 

 Он просыпается, и она склоняется над ним, хватает за плечи, трясет. Лицо озабоченное, в голубых, широко распахнутых глазах набухают слезы.

 

 — Ана, — шепчет на выдохе он. Во рту — кисловатый привкус страха. — Ты здесь.

 — Конечно, я здесь.

 — Мне снилось…

 — Знаю. Я здесь, здесь.

 

  Она ложится рядом, сворачивается, обнимает его руками и ногами. Ее тепло просачивается в него, отгоняет тени, оттесняет страх. Она — солнце, она — свет. И она — его.

 

 — Пожалуйста, давай не будем ссориться. — Голос его звучит немного хрипло. Он обнимает ее.

 — Хорошо.

 — Клятвы. Никакого подчинения. Я смогу. Мы найдем выход. — Слова вылетают торопливо и неловко, словно барахтаясь в потоке эмоций, смятения и тревоги.

 — Да. Найдем. Мы всегда находим выход, — шепчет она и целует его, заставляет замолчать и возвращает в настоящее.

[Эда F]

Ана и Грей поженились. Свадьба. Большая суета,, много гостей. Кристиан отлично танцует. (кстати танцевать его научила мисс Робинсон.) Монако. Последние дни медового месяца. (волшебный медовый месяц – Лондон, Париж, Лазурный берег). Брачная ночь на высоте в 35 тыс.футов.

 

…..интересно забавное такое вербальное обозначение экстаза:

«Здесь всё смешалось, здесь ад встретился с раем, гедонизм дал себе полную волю…».

 

Они на борту собствен.яхты. Путь держат в  Канны.(юг Франции)

[Эда F]

Он любил заплетать ее волосы в косу, и это было не просто привычкой, а имело причину.

 

— Почему ты всегда заплетаешь мне волосы? — спрашиваю я из любопытства.

 Мы сидим рядом, по одну сторону стола, и моя нога лежит на его ноге. Кристиан тянется к десертной ложке, но, услышав вопрос, останавливается, смотрит на меня и хмурится.

 — Не хочу, чтобы твои волосы за что-то зацепились, — говорит он негромко и ненадолго задумывается. — Наверно, привычка.

 Брови его вдруг сползают к переносице, зрачки расширяются, в глазах вспыхивает тревожный огонек. Ему что-то вспомнилось? Но что? Наверняка что-то неприятное, болезненное. Что-то из детства. Я наклоняюсь, протягиваю руку, касаюсь его губ.

 — Неважно. И мне это не нужно. Я только из любопытства спросила. — Подкрепляю слова теплой улыбкой. Он смотрит на меня настороженно, потом заметно расслабляется.

………………………………..

 

— Ты спрашивала, почему я заплетаю тебе волосы. Голос Кристиана нарушает неспешное течение моих мыслей. Меня настораживает его почти виноватый тон.

 — Да. — Дело плохо.

 — По-моему, она позволяла мне порой играть с ее волосами. Я уже не знаю, приснилось мне это или так оно и было на самом деле.

 Ого! Он ведь имеет в виду свою биологическую мать.

 Кристиан смотрит на меня с каменным лицом, и сердце екает: что говорить, когда он вспоминает вот такое?

 — Мне нравится, когда ты играешь с моими волосами, — неуверенно говорю я.

 — Правда?

 — Да. — Я беру его за руку. — Думаю, ты любил ее. Свою биологическую мать.

 В его лице ничто не меняется. Он смотрит на меня, но ничего не говорит.

 Черт. Уж не зашла ли я слишком далеко?

 «Скажи что-нибудь, пожалуйста», — мысленно умоляю я. Но Кристиан упрямо молчит и только смотрит на меня непроницаемыми серыми глазами. Молчание растягивается, он кажется совсем уж потерянным.

 Бросает взгляд на мою руку в его руке. Хмурится.

 — Скажи что-нибудь, — шепчу я, когда тишина становится невыносимой.

 Кристиан качает головой, глубоко вздыхает.

 — Идем. — Он выпускает мою руку и поднимается с застывшим, настороженным лицом.

 Неужели переступила грань? Не знаю. На душе тяжело. Я не знаю, как быть — сказать что-то или оставить все как есть. Выбираю второй вариант и послушно следую за ним из ресторана.

[Эда F]

Не хотела акцентировать, да ладно, отмечу:

«чем полнее мочевой пузырь, тем интенсивнее оргазм»

 

глупости! Это как бились над природой сквиртинга и всё пытались понять что за херево..а-ля  «думала оргазм, а оказалось – астма».

[Эда F]

Пожар  в доме Грея.., возможно поджог.

 

Машина резко прибавляет. Кристиан поворачивается ко мне. Лицо его бесстрастно.

 — Кто-то пострадал? — тихо спрашиваю я.

 Он качает головой.

 — Ущерб незначительный. — Наклоняется, ободряюще похлопывает меня по руке. — Не беспокойся. Мои люди занимаются этим. — Таков мой муж — исполнительный директор, человек, который держит все под контролем и ничуть не выбит из колеи.

 — Где случился пожар?

 — В серверной.

 — В Грейхаусе?

 — Да.

 Отвечает коротко, значит, говорить об этом не хочет. Но почему?

 — А почему ущерб незначительный?

 — Серверная оснащена современной системой пожа ротушения.

 Конечно.

 — Ана, пожалуйста… не беспокойся.

 — Я и не беспокоюсь.

 — Мы пока еще не уверены, имел ли место поджог, — говорит он, словно отвечая на мой невысказанный вопрос. Я испуганно вскидываю руку к горлу. «Чарли Танго», теперь это… Что дальше?

[Эда F]

Очередной ее каприз: .берет джетскай и  идет кататься., не сказав ему ни слово. Что пыталась доказать, не понятно… и кому?

 

— Хорошо, миссис Грей, только полегче! — кричит Тейлор. Я добавляю газу. «Джетскай» прыгает вперед, но мотор тут же глохнет. Черт! А ведь у Кристиана получается так легко. Повторяю попытку — результат тот же. Да что ж такое!

 — Не так резко, миссис Грей! — кричит Тейлор.

 — Да, да, да, — бормочу я и мягко давлю на рычаг. Гидроцикл опять прыгает, но на этот раз мотор не глохнет. Да! Получилось! Хаха, мы мчимся!

 

 Хочется кричать, пищать и вопить, но я сдерживаюсь. Ухожу от яхты в глубь бухты. За спиной у меня — ровный рокот моторки. Я добавляю газу, и гидроцикл рвется вперед. Теплый ветерок треплет волосы, брызги разлетаются по сторонам — я чувствую себя свободной. Но как качает! Неудивительно, что Кристиан не пускает меня к рулю.

 

Вместо того чтобы повернуть к берегу, я делаю широкий круг. Вот это здорово! Стараясь не замечать следующих за мной Тейлора и остальных, иду на второй круг и в этот момент замечаю на палубе «Прекрасной леди» Кристиана. Он вроде бы смотрит на меня, но наверняка сказать трудно. Я смело поднимаю руку и приветственно машу ему. Кристиан напоминает каменное изваяние, но на мое приветствие все же отвечает, хотя жест получается немного скованный. Выражение его лица определить трудно, но что-то подсказывает, что присматриваться не стоит, и я поворачиваю к берегу. Средиземное море сверкает и искрится под послеполуденным солнцем. Я сбрасываю газ и жду, чтобы Тейлор пришел к причалу первым. Лицо у него хмурое, и мне делается не по себе, а вот Гастон как будто посмеивается втихомолку. Уж не случилось ли что-то, охладившее галло американские отношения? Хотя, скорее всего, проблема все-таки во мне. Гастон выскакивает на причал, и, пока он возится со швартовыми, Тейлор руководит моими маневрами. Я осторожно, без рывков, подвожу гидроцикл к моторке. Тейлор немного смягчается.

 

 — Просто выключите зажигание, миссис Грей, — говорит он и, ухватившись за руль, подтягивает «джет скай» к причалу и подает мне руку. Я перебираюсь в моторку и сама удивляюсь собственной ловкости — даже не упала.

 — Миссис Грей. — Тейлор нервно моргает, и щеки его снова розовеют. — Мистеру Грею не очень нравится, что вы катаетесь на гидроцикле.

 

 Охранник только что не ежится от смущения, и я понимаю, что у него уже состоялся неприятный разговор с Кристианом. Что же мне с тобой делать, мой бедный, патологически мнительный муж!

Черт, Кристиан просто бешеный, а ведь у него сейчас и без меня забот хватает. И о чем я только думала?

[Эда F]

Проблемы во взаимоотношениях. Кристиан – преуспевающий владелец одной из самых рейтинговых частных компаний в США., помешанный на ревности тиран. Мистер Непостоянство. , как угнаться за ним?.. его требование: «я хочу, чтобы твой мир начинался с меня и мною же заканчивался». Довольно сложный человек, с массой психол.проблем и фобиями. Ана – юная девушка, которая комплектует относительно своей внешности, релевантности к…, и еще ее терзают сомнения на счет своего выбора. , девушка самодостаточная, предоставленная с детства самой себе,  потому каждая его попытка защитить ее воспринималась ею  как интервенция в личное пространство.(у меня напр. невроз начинается от подобной протекции., порой хочется, чтоб вообще забыли о тебе и оставили  в покое).

[Эда F]

— В Сиэтле поджог. — Вот черт. Я смотрю на него — он такой юный, такой беззащитный. — И теперь они могут охотиться за мной. А если за мной, то… — Он замолкает.

 — То и за мной, — заканчиваю за него я. Кристиан бледнеет, и я понимаю, что добралась наконец-то до истинной причины его беспокойства. — Спасибо.

 Он хмурится.

 — За что?

 — За то, что рассказал мне.

 Он качает головой, и губ его касается бледная тень улыбки.

 — Вы умеете убеждать, миссис Грей.

 — А ты умеешь изводить себя и, может быть, умрешь от сердечного приступа, не дожив до сорока, а мне нужно, чтобы ты оставался со мной еще долго-долго.

 — Если меня кто-то и доведет до могилы, миссис Грей, так это вы. Я и так чуть не умер, когда увидел вас на гидроцикле. — Он откидывается на подушку, прикрывает ладонью глаза и ежится.

 — Послушай, я всего лишь прокатилась на «джетскае». На них сейчас даже дети катаются.  Я уже взрослая и вовсе не такая хрупкая, какой кажусь. Когда ты это поймешь?

 Он пожимает плечами и поджимает губы. Пора менять тему.

 — Значит, пожар. Полиция знает о поджоге?

 Да.

 — Хорошо.

 — Я приму дополнительные меры безопасности, — сухо говорит он.

 

Дополнительные меры подразумевают ужесточение мер по ее охране.

 

У меня нет ни малейшего желания испортить ему настроение. Просто поразительно, каким неуверенным в себе он порой бывает. Подозреваю, таким он был всегда, но скрывал эту неуверенность за суровым экстерьером. Поддевать его, подшучивать над ним легче легкого, наверно, потому, что он совершенно к этому не привык. Как многое, однако, нам еще предстоит узнать друг о друге!

[Эда F]

— Торжественно обещаю быть верным партнером в болезни и в здравии, в час счастливый и горький, делить радость и печаль…

 Он застывает и лежит неподвижно. Потом открывает свои бездонные глаза и смотрит на меня. А я продолжаю повторять слова свадебного обета:

 

 — Обещаю любить тебя безоговорочно, поддерживать во всех начинаниях и устремлениях, почитать и уважать, смеяться с тобой и плакать, делить надежды и мечты и нести утешение в пору испытаний. — Я делаю паузу, выжидаю; он смотрит на меня, чуть приоткрыв рот, но ничего не говорит.

 — Заботиться о тебе, холить и лелеять, пока мы оба живы. — Я вздыхаю.

 — Ох, Ана, — шепчет он и приподнимается, обрывая наш восхитительный контакт. Теперь мы лежим на боку, и он поглаживает меня по щеке.

 

 — Торжественно клянусь оберегать наш союз и дорожить им и тобою, — шепчет он. — Обещаю любить тебя верно и преданно, отвергать всех других, быть с тобой рядом в радости и горе, в болезни и здравии, куда бы жизнь ни увела нас. Обещаю доверять тебе, защищать и уважать тебя. Делить с тобой радости и печали, утешать в тяжелые времена. Обещаю холить тебя и лелеять, поддерживать твои мечты и беречь от всех невзгод. Все, что мое, отныне и твое. Моя рука, мое сердце, моя любовь — отныне и навек твои.

 

Слезы наворачиваются на глаза. Кристиан смотрит на меня, и выражение его лица смягчается.

 — Не плачь, — тихо говорит он, подхватывая сорвавшуюся с ресницы слезинку.

 

 

Мужчина может  (и не обязан) особо и не отличаться своими выдающимися способностями. /это даже хорошо. Когда есть явная благодать и обаяние, это увидят все, а так его скрытые таланты и харизму в нем откроешь только ты, что для других останется за семью печатями./  ………он может и не блистать умом, эрудицией, чувством юмора, силой духа, и физической тоже.., может быть среднего роста и не иметь прекрасный торс,  широкий подбородок , скульптурные плечи, сероватый цвет лица, …может не курить (люблю курящих)….не быть успешным, может быть не  в состоянии одним звонком  улаживать дела и подарить тебе рай, всю твою жизнь превратить в сказку, а тебя объявить полноправной дамой сердца, коронованной королевой, кого ни в отпуск, ни на пенсию не отправляют никогда….., ну что там еще.., от чего еще нам крышу сносит?.... да, может быть даже усатым (((……в общем, потеряла уже нить…. никому бедняга ничего  не должен!., не обязан. И не таким идеальным он нужен тебе, не такого ты можешь назвать МОИМ., … прошел ли он вместе  с тобой сквозь огонь и воду, и медные трубы?, испытал ли он то же, что испытала ты? Снимал ли тебя  с крыши/ с моста, когда у тебя созревал план?..если нет, то никакой он не твой., отпусти его и пусть идет  с миром. Он не твой. , а прошедшего испытание упускать нельзя., тем более, если в его воспитании и преображении есть доля твоя.

[Эда F]

Погоня. Очередная попытка разделаться с КГ.

 

 Смотрю в зеркало — «Ауди» не видно, позади нас только какой-то одинокий темный автомобиль с тонированными стеклами. Представляю, каково сейчас Сойеру и Райану, как они отчаянно пытаются сократить дистанцию. Не знаю почему, меня это только раззадоривает. Но думать надо и о муже, а потому я решаю вести себя прилично и уже без фокусов, обретая постепенно уверенность, еду к мосту 520.

 

 Кристиан вдруг ругается и достает из кармана джин сов «блэкберри».

 — Что? — сердито бросает он в трубку. — Нет. — Оглядывается. — Да. Она.

 Что там еще? В зеркале вроде бы ничего странного — позади лишь несколько машин. Внедорожник отделен от нас четырьмя автомобилями, и вся эта группа движется на одной скорости.

 — Понимаю. — Кристиан вздыхает и трет ладонью лоб. Я ощущаю исходящее от него напряжение. Что-то не так. — Да… Не знаю. — Он смотрит на меня и опускает телефон. — Все хорошо. Едем дальше. — Голос его спокоен, на губах улыбка, но глаза серьезные. Плохо дело! В крови уже бурлит адреналин. Кристиан снова поднимает телефон.

 — Дада, на 520. Как только доедем… Да… Да…

 

Он кладет аппарат на подставку и переключает в режим громкой связи.

 — В чем дело?

 — Не отвлекайся, детка, — говорит Кристиан.

 Впереди — съезд с моста 520 в направлении Сиэтла.

 Бросаю взгляд на Кристиана — он смотрит прямо перед собой.

 — Ты только не паникуй, но, когда мы окажемся на мосту, добавь газу. Нас ведут.

 

Нас ведут! Ни фига себе! Сердце подскакивает, колотится о ребра, по коже пробегают мурашки, и горло сжимается от паники. Но кто? Кто за нами следит? Я снова бросаю взгляд в зеркало заднего вида и убеждаюсь, что темная машина по-прежнему держится за нами. Черт! Так это они? Пытаюсь рассмотреть, кто сидит за рулем, но ничего не вижу.

 — Смотри на дорогу, детка, — спокойно, даже мягко говорит Кристиан. Обычно, когда я за рулем, он пользуется другим, куда более жестким тоном.

 Соберись, одергиваю я себя, чтобы не поддаться страху. А если наши преследователи вооружены? Вооружены, и их цель — Кристиан. Мне становится не по себе, к горлу подкатывает тошнота.

 — Почему ты решил, что за нами следят? — срывающимся шепотом спрашиваю я.

 — У «Доджа», что сзади, поддельные регистрационные номера.

 Откуда он знает?

 

 Мы приближаемся к мосту по въезду. День близится к вечеру, и хотя дождь перестал, дорога мокрая. Хорошо еще, что машин немного.

 В голове эхом звучит голос Рэя, одна из его многочисленных лекций по самообороне. «Ты, Ана, погибнешь или серьезно пострадаешь от паники». Делаю глубокий вдох, пытаюсь взять под контроль дыхание. Тому, кто нас преследует — кем бы он ни был, — нужен Кристиан. Я делаю еще один вдох — в голове начинает проясняться, перестает сжиматься живот. Мне нужно спасти Кристиана. Я сама хотела прокатиться на этой машине, прокатиться с ветерком. Ну что ж, вот он, мой шанс. Вцепляюсь в руль и бросаю последний взгляд в зеркальце заднего вида. «Додж» приближается. Я сбрасываю газ, оставляя без внимания беспокойный жест Кристиана, и рассчитываю подъезд к мосту 520 таким образом, чтобы «Доджу» пришлось остановиться и ждать просвета в плотном потоке движения. И тогда я даю полный газ — и «Ауди» прыгает с места, вдавливая нас обоих в спинки сидений. Стрелка спидометра подлетает к семидесяти пяти милям в час.

 

— Не гони, детка, — спокойно говорит Кристиан, хотя спокойным я назвала бы его в последнюю очередь.

 Мы мчимся между двумя рядами, прыгая то влево, то вправо, как черная дамка по шашечной доске, ускользая от грузовиков и легковушек. Мост так близко подходит к озеру, что мы как будто несемся по воде. Другим водителям мои маневры не по вкусу, но я стараюсь не замечать неодобрительных и откровенно сердитых взглядов. Кристиан сидит неподвижно, держа сцепленные руки на коленях, и я еще успеваю подумать, что он, наверное, делает так, чтобы меня не отвлекать.

 — Молодец, хорошая девочка, — говорит он и оглядывается. — Не вижу «Доджа».

 — Мы за несубом, мистер Грей, — доносится из «блэкберри» голос Сойера. — Он пытается догнать вас, сэр. Постараемся вклиниться между вами и «Доджем».

 Несуб? Это еще что такое?

 — Хорошо. Миссис Грей пока справляется. На этой скорости и при условии, что машин не прибавится, мы минуем мост через пару минут.

 — Понял, сэр.

 

Мы проносимся мимо диспетчерской вышки, стоящей на середине пути через озеро Вашингтон. Спидометр показывает, что я держусь на одной и той же скорости — семьдесят пять миль в час.

 — У тебя действительно хорошо получается, — говорит, оглядываясь, Кристиан, и его тон почему-то напоминает мне нашу первую встречу в игровой комнате. Я тут же отсекаю воспоминание, чтобы не отвлекаться.

 — Куда едем? — почти спокойно спрашиваю я. Управлять машиной — одно удовольствие; даже не верится, что мы едем на приличной скорости.

 — Миссис Грей, держите курс на 15, а потом на юг. Мы хотим проверить, последует ли за вами «Додж», — отвечает по громкой связи Сойер. Впереди — слава богу — загорается зеленый, и я прибавляю.

 Бросаю беспокойный взгляд на Кристиана — он подбадривает улыбкой и тут же меняется в лице.

 — Черт!

 

У съезда с моста машины сбавляют, и мне тоже приходится сбросить газ. Смотрю в зеркало и вижу «Додж» (по крайней мере, мне так кажется).

 — Сколько, десять или больше?

 — Да, вижу, — говорит Кристиан. — Интересно, кто же это?

 — Мне тоже. А кто за рулем? Узнать можно? — обращаюсь я к лежащему на подставке «блэкберри».

 — Нет, миссис Грей. Тонировка слишком темная, не разглядеть. Может быть как мужчина, так и женщина.

 — Женщина? — повторяет Кристиан.

 Я пожимаю плечами и предлагаю свой вариант:

 — Твоя миссис Робинсон?

 Кристиан напрягается и берет с держателя телефон.

 — Она не моя миссис Робинсон, — ворчит он. — Я и не разговаривал с ней с самого дня рождения. Да Элена и не стала бы так делать — это не ее стиль.

 — Лейла?

 — Она в Коннектикуте, с родителями. Я же тебе говорил.

 — Уверен?

 Кристиан отвечает не сразу.

 — Нет. Но если бы она сбежала, родители точно предупредили бы Флинна. Давай обсудим это, когда вернемся домой. А пока тебе лучше не отвлекаться.

 — Но ведь это может быть и просто какая-то случайная машина.

 — Я не собираюсь рисковать. Тем более в ситуации с твоим участием, — обрывает меня Кристиан и возвращает «блэкберри» на подставку, так что мы снова можем держать связь с Сойером и Райаном.

 Ну и ладно. Спорить с ним сейчас смысла нет… может быть, потом. Я придерживаю язык. К счастью, поток машин снова редеет. Мне даже удается протиснуться вперед и, достигнув разъезда Маунтлейк, рвануть в сторону 15.

 — А если копы остановят? — спрашиваю я.

 — Это было бы неплохо.

 — Только не для меня.

 — За права не беспокойся, — уверяет он, и мне слышатся в его ответе нотки веселья.

 

Давлю на газ и снова подбираюсь к семидесяти пяти. Да, эта пташка умеет летать. Она такая легкая в управлении, такая послушная! Выдаю восемьдесят пять. Никогда и не думала, что буду ездить так быстро. Мой «жук» в лучшем случае вытягивал на полсотни в час.

 — Набирает скорость, — спокойно и равнодушно докладывает Сойер. — Идет под девяносто.

 Черт! Ну же, быстрее! Жму еще сильнее. Мотор урчит, но вытягивает на девяносто пять. Мы летим к пересечению 15.

 — Так и держи, — говорит Кристиан.

[Эда F]

Я немного сбрасываю газ, проезжая перекресток. Движение здесь довольно спокойное, и мне в долю секунды удается выскочить на скоростную полосу. Снова газую — и вот мы уже летим по левой полосе, а прочие смертные подают вправо, пропуская нас вперед. Не будь я так напугана, наверно, получала бы удовольствие.

 — Он вышел на сотню, сэр, — докладывает Сойер.

 — Оставайся с ним, Люк, — бросает Кристиан.

 Люк?

 На нашу полосу выскакивает грузовик. Черт! Я успеваю ударить по тормозу.

 — Чертов идиот! — клянет лихача Кристиан. Нас бросает вперед. Как хорошо, что есть ремни безопасности.

 — Обходи его, детка, — цедит сквозь стиснутые зубы Кристиан.

 Я проверяю, что там, сзади, и режу по диагонали через три линии. Мы снова вырываемся на скоростную полосу.

 — Хороший маневр, миссис Грей, — одобрительно ворчит Кристиан. — И где, интересно, копы? Как надо, так их и нет.

—  А теперь сосредоточьтесь. Сойер, где «Додж»?

 — Идет на ста десяти, сэр, — сообщает Сойер. Ничего себе! У меня даже сердце подскакивает. Смогу ли я ехать быстрее? Снова придавливаю педаль газа и уношусь вперед.

 — Поморгай, — говорит Кристиан, имея в виду маячащий впереди «Форд Мустанг».

 — Я только дурой себя выставлю.

 — Ну так выстави, — резко бросает он.

 Ладно, раз тебе так надо.

 — Э, а где фары?

 — Индикатор. Потяни на себя.

 Тяну на себя — и «Мустанг» уходит вправо. Водитель показывает мне палец, но я проношусь мимо.

 — Придурок, — бормочет Кристиан и тут же поворачивается ко мне: — Сверни на Стюарт.

 — Есть, сэр.

 — Мы на Стюартстрит, — говорит Кристиан Сойеру.

 Сбрасываю газ, смотрю в зеркало, показываю поворот, на удивление легко пересекаю четыре полосы и скатываюсь с магистрали. Едем по Стюартстрит на юг. Улица пустынная, машин почти нет. И где же все?

 — Нам сегодня везет, никто не мешает. Но и «Доджу» тоже. Давай, Ана, гони. Вези нас домой.

 — Не помню дорогу, — бормочу я. «Додж» по прежнему висит на хвосте, и меня это нервирует.

 — Держи на юг, пока я не скажу.

 Кристиан тоже волнуется. Мы пролетаем три квартала, но на Йельавеню светофор встречает нас желтым.

 — Жми, Ана, — кричит Кристиан. Я жму на педаль газа, нас бросает назад, и «Ауди» рвется вперед, на красный свет.

 — Повернул на Стюартстрит, — докладывает Сойер.

 — Оставайся с ним, Люк.

 — Люк?

 — Его так зовут.

 Невольно бросаю взгляд вправо — Кристиан смотрит на меня, как на сумасшедшую.

 — Следи за дорогой! — рявкает он.

 Я не обращаю внимания на тон.

 — Люк Сойер.

 — Да!

 Какие мы раздражительные. Но и я хороша: человек работал со мной последние шесть недель, а я даже имени его не знаю.

 — Это я, мэм. — Я вздрагиваю, хотя голос из трубки спокойный и, как всегда у Сойера, монотонный. — Не суб идет по Стюартстрит, сэр. Набирает скорость.

 — Давай, Ана, не спи. Поменьше болтай, — ворчит Кристиан.

 — Стоим на первом перекрестке, — докладывает Сойер.

 — Быстрее, сюда, — кричит Кристиан, указывая на парковочную стоянку на южной стороне Боренавеню.

 Я резко выворачиваю руль, и покрышки протестующее взвизгивают.

 Площадка забита до отказа.

 — Вокруг, быстро, — командует Кристиан. Маневр ясен: скрыться, чтобы нас не заметили с улицы. — Туда! — Он показывает свободное место. Хочет, чтобы я припарковалась? Что за дурь!

 — Делай, что говорят. — Я и делаю. Получается идеально. Впервые в жизни удалась образцовая парковка.

 — Мы спрятались. Парковка между Стюарт и Борен, — говорит Кристиан, наклонившись к «блэкберри».

 — О’кей, сэр. — Сойер, похоже, не в лучшем расположении духа. — Оставайтесь на месте, а мы последим за «Доджем».

 Кристиан поворачивается ко мне, всматривается…

 — Ты в порядке?

 — Конечно, — шепчу я едва слышно.

 Он усмехается.

 — Знаешь, те, в «Додже», нас не слышат.

 И я смеюсь.

 — Проезжаем Стюарт и Борен, сэр. Вижу парковку. «Додж» проскочил мимо.

 Мы оба облегченно вздыхаем.

 — А вы молодец, миссис Грей. Хорошо водите. — Кристиан проводит по моей щеке костяшками пальцев. Я вздрагиваю от прикосновения и перевожу дух.

 — Надо ли понимать так, что ты больше не будешь жаловаться на мое плохое вождение? — спрашиваю я.

 Он смеется, громко и от души.

 — Так далеко я заходить, пожалуй, не стану.

 — Спасибо, что разрешил прокатиться. Да еще при таких волнующих обстоятельствах. — Я старательно и безуспешно пытаюсь взять легкий тон.

 — Может быть, сейчас за руль лучше сесть мне?

 — По правде говоря, я, наверно, даже выбраться отсюда не смогу. Ноги как ватные. — Меня вдруг начинает трясти.

 — Это адреналин, детка. Ты, как всегда, была великолепна. У меня нет слов. Ты ни разу меня не подвела. — Кристиан снова гладит меня по лицу, в его глазах любовь, страх, сожаление, столько эмоций сразу — и меня прорывает. Скопившиеся чувства вырываются из груди сдавленным всхлипом, и я рыдаю.

 — Не надо, детка, не надо. Пожалуйста, не плачь.

 

Пространство ограничено, но он все же дотягивается до меня, обнимает, привлекает к себе, убирает с лица волосы, целует глаза, щеки… Я обхватываю его руками, прижимаюсь к его плечу и тихонько всхлипываю. Он тычется носом в мои волосы, поглаживает по спине, и мы сидим так какоето время, молча, не говоря ни слова, просто держимся друг за друга.

 Действительность напоминает о себе голосом Сойера.

 — Несуб возле «Эскалы». Объезжает заведение.

 — Продолжайте наблюдение, — бросает Кристиан.

 Я вытираю ладонью нос, перевожу дух.

 — Воспользуйся моей рубашкой. — Он целует меня в висок.

 — Извини, — смущенно говорю я.

 — За что? Тебе не за что извиняться.

 Я снова вытираю нос. Кристиан берет меня за подбородок и нежно целует в губы.

 — Моя прекрасная, моя отважная девочка,  — шепчет он.

 

Ну, как он ей напряжение и стресс снимал, прям там же  в салоне автомобиле на парковке, уже понятно..

[Эда F]

Повышение на работе. Она уже не исполняющая обязанности ред., а редактор  (редакция мужа, не лишним будет напомнить). Кристиан намерен через год переименовать компанию и подарить жене, как свадебный подарок. (его бесит, что Ана отказалась от фамилии мужа, оставив девичью)

 

— Я переименую компанию — в «Грей паблишинг».

 Вот так новость.

 — И через год она будет твоей.

 Что? У меня даже челюсть отваливается.

 — Это мой свадебный подарок тебе.

 Я закрываю рот, пытаюсь что-то сказать — ничего не выходит. В голове пусто.

 — Так что, поменять название на «Стил паблишинг» ?

 А ведь он не шутит. Офигеть.

 — Кристиан, — мне удается наконец наладить контакт между головой и языком. — Ты уже сделал мне подарок, часы. Я не могу управлять издательством.

 Он наклоняет голову и смотрит на меня критически.

 — Я управлял бизнесом в двадцать один год.

 — Но это ты. Особая статья. Ты помешан на контроле. В бизнесе ты как рыба в воде. Ты даже изучал экономику в Гарварде. У тебя-то хотя бы есть какое-то представление обо всем этом. А я три года продавала краски и кабельные стяжки. Я почти ничего не видела и совсем ничего не знаю! — Незаметно для себя я говорю все громче и заканчиваю тираду едва ли не на крике.

 — Ты самая начитанная из всех, кого я знаю, — парирует он. — Ты любишь хорошие книги. Ты даже во время медового месяца не могла забыть о работе. Сколько рукописей ты прочитала? Четыре?

 — Пять, — бормочу я.

 — И все прорецензировала. Ты очень умная женщина, Анастейша. Уверен, ты справишься.

 — Ты с ума сошел?

 — Да, по тебе.

 Что? Я хмыкаю, потому что это единственное, на что я сейчас способна. Он щурится.

 — Над тобой будут потешаться. Покупать компанию для человека, у которого весь опыт работы — несколько месяцев.

 — Да мне наплевать, что там кто-то подумает. К тому же ты будешь не одна.

 Я пялюсь на него во все глаза. Нет, на этот раз он определенно сдвинулся.

[Эда F]

Не удосужившись постучать, врываюсь в кабинет. Кристиан сидит за столом и разговаривает по телефону. Поворачивается к двери, и недовольное выражение на лице тотчас исчезает.

 — Значит, больше увеличить не можешь? — говорит он в трубку, продолжая разговор и глядя на меня. Я обхожу стол. Кристиан поворачивается в кресле. Хмурится, наверное, спрашивает себя, что ей тут надо. Я забираюсь ему на колени — брови удивленно прыгают вверх. Обнимаю за шею, прижимаюсь. Он неуверенно кладет руку мне на талию.

 — Э… да, Барни. Подожди секунду. — Кристиан закрывает трубку ладонью.

 — Ана, что случилось?

 Качаю головой. Кристиан берет меня за подбородок, смотрит в глаза. Я опускаю голову, сворачиваюсь у него на коленях. Он целует меня в макушку.

 — Барни? Ты чтото говорил?

 Разговаривая, Кристиан держит телефон между плечом и ухом и одновременно стучит пальцем по клавишам. На экране возникает зернистое чернобелое изображение — темноволосый мужчина в светлом комбинезоне. Кристиан трогает еще одну клавишу, и мужчина оживает, движется на камеру. Лица не видно, он идет, опустив голову. Кристиан останавливает картинку — незнакомец стоит в ярко освещенной, выкрашенной белым комнате с черными высокими ящиками вдоль левой стены. Должно быть, это и есть серверная.

 — О’кей, Барни, еще разок.

 Экран оживает. Голова человека на записи увеличивается в появившейся рамке. Я приподнимаюсь, подаюсь к монитору.

 — Это Барни делает? — спрашиваю тихонько.

 — Да, — отвечает Кристиан. — Можешь добавить резкости? — обращается он к Барни.

 Картинка расплывается, фокус меняется, камера как будто наплывает на человека, который опускает голову. Я смотрю на него, и по спине пробегает холодок. В линии подбородка чтото знакомое. Короткие черные волосы както странно растрепаны… Изображение становится резче, и я вижу маленькое колечко в мочке уха.

 Ни фига себе! А ведь я его знаю.

 — Кристиан. Это Джек Хайд.

 

Кажется фоторобот человека, кто гнался за ним., (кто его увидел и каким образом – секрет).  Ана узнает  в нем своего бывшего босса.

[Эда F]

Кристиан покинул город. Ана волнуется, но звонок с другой страны по прилету ее успокоил. Теперь Ану ждет вечер без мужа и можно вспомнить свою лучшую подругу Кейт.

Кейт хочет пойти в кафе выпить по коктейлю. Ана вспоминает, что Кристиан желал, чтобы она сидела дома, но просящие глаза Кейт вынуждают ее согласиться. Тем более, что может случиться когда с ней телохранители?

— Мистер Грей просил вас вернуться в квартиру, — вмешивается Прескотт.
— Мистера Грея здесь нет, — резко напоминаю я. — В «ЗигЗаг», пожалуйста.

Кейт, которая общается с братом Кристиана, говорит, что Греи усилили охрану втрое. Ана и не заметила этого. Что-же изменилось? Кейт говорит, что по словам Элиота, дело в изъятом компьютере Джека Хайда. Там какая-то информация, что пока скрывается от всех., потому Кристиан  Ане ничего не рассказал. Что может быть на его жестком диске?

Подруги и куча охраны прибывают в кафе. После Ана и Кейт прощаются и  Ане приходит гневное письмо от Кристиана. Как-же он зол, что жена покинула дом.

 

«ТЫ ГДЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ?»

 И еще один мейл.

 Сойер говорит, что ты в баре, хотя и обещала, что не пойдешь. Ты хотя бы представляешь, как я сейчас зол?

 Кристиан Грей,

 генеральный директор холдинга «Грей энтерпрайзес»

 

Душа уходит в пятки. А чего я ожидала? Может, позвонить? Хотя нет, там уже поздно, и он, наверно, спит… или расхаживает по комнате. Пожалуй, достаточно будет и эсэмэс.

 

«Я В ЦЕЛОСТИ И СОХРАННОСТИ, отлично ПРОВЕЛА ВРЕМЯ. СКУЧАЮ. ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ЗЛИСЬ».

 Смотрю на «блэкберри», заклинаю ответить, но он зловеще молчит. Вздыхаю.

 Прескотт останавливается возле «Эскалы». Сойер выходит и открывает дверцу.

 

[Эда F]

……………….

 

Поджимаю губы. Приходит лифт. Поднимаемся молча. В какой-то момент вдруг понимаю, как хорошо, что Кристиан сейчас далеко далеко и впереди у него целая ночь, чтобы остыть и успокоиться. И у меня тоже есть время. С другой стороны… я без него скучаю.

 Дверцы кабины расходятся, и я в недоумении смотрю на столик в фойе. Что это с картиной? Цветочная ваза разбита, осколки разлетелись по полу, цветы разбросаны, столик перевернут…

 Сойер хватает меня за руку и втягивает в кабину.

 — Оставайтесь здесь, — шипит он и выхватывает пистолет. Делает шаг в фойе и исчезает из виду.

 О нет!

 Я отступаю к стенке. Что происходит?

 — Люк! — доносится из комнаты голос Райана. — Синий код!

 Синий код?

 — Ты его взял? — отзывается Сойер. — Господи!

 Я забиваюсь в угол. Да что же тут происходит? В крови гудит адреналин, сердце колотится у самого горла. Слышу приглушенные голоса, потом передо мной снова появляется Сойер. Он останавливается прямо в лужице, убирает в кобуру пистолет.

 — Выходите, миссис Грей.

 — Что случилось, Люк? — едва слышно спрашиваю я.

 — У нас гость. — Он берет меня за локоть, что весьма кстати — ноги у меня как ватные.

 

Мы проходим через двойные двери.

 На пороге большой комнаты стоит Райан. Из пореза над глазом течет кровь, губа разбита, и весь он какой-то взъерошенный. Но, что самое поразительное, у ног его лежит мистер Джек Хайд.

Сердце колотится, и кровь громко стучит в барабанные перепонки; алкоголь растекается во все клеточки,усиливая звук.

 — Он… — выдавливаю я, но не могу досказать и только испуганно смотрю на Райана. Смотреть на распростершееся на полу тело нет сил.

 — Нет, мэм. Я его только вырубил.

 Слава богу. Мне сразу становится легче.

 — А что с вами? — Я ловлю себя на том, что не знаю его имени. Дышит Райан тяжело, как будто пробежал марафон. Он вытирает уголок рта, там, где кровь, и на щеке начинает проступать синяк.

 — Пришлось повозиться, но я в порядке, миссис Грей. — Райан подкрепляет свои слова улыбкой.

 Меня отвлекает какой-то звук — дверь в фойе поскрипывает на петлях. А с ней что такое?

 — Он был один? — спрашиваю я у Райана.

 — Да, мэм. В противном случае, уж можете мне поверить, вы бы здесь не стояли. — Мой вопрос, похоже, почему-то его задел.

 — Как он сюда проник? — продолжаю я, не обращая внимания на тон.

 — По служебному лифту.

 Я смотрю на распростертую на полу фигуру. На Джеке — какая-то форма, чтото вроде комбинезона.

 — Когда это случилось?

 — Минут десять назад. Я засек его на мониторе. Перчатки на руках… для августа довольно странно. Присмотрелся, узнал, решил пропустить. Чтобы взять наверняка. Вас не было, Гейл ничего не угрожало, вот и подумал — теперь или никогда. — В голосе Райана снова слышатся нотки самодовольства, и Сойер неодобрительно смотрит на него.

 Перчатки? Смотрю на Джека — точно, на руках коричневые кожаные перчатки. 

[Эда F]

— Открой пошире и откуси. — Я исполняю приказ. Мм, одно из моих любимых блюд: долма, мясо, завернутое в виноградные листья. Даже холодное, оно такое вкусное, что пальчики оближешь, хотя я предпочитаю разогретое. Но не хочу, чтобы Кристиан снова обжегся. Он кормит меня медленно и, когда я доедаю, облизывает свои пальцы.

 

Второе родное слово, после Лейлы. (жаль она так сабу назвала). Радует, что после упоминания нашего национального блюда не наткнулась на ложное определение: древнее армянское кушанье.(грязная агитация до Джеймса не дошла видать).

 

///////

Грей может придумать наказание куда  пожестче, чем порка или стегать ремнем…, в своей Красной комнате, под Баховские  Вариации Гольдберга  (об чем писать не буду).

[Эда F]

— Хайд замешан в истории с «Чарли Танго». Служба безопасности нашла частичный отпечаток, но идентификация не удалась. Потом ты узнала Хайда в серверной комнате. Когда он еще был несовершеннолетним, в Детройте его судили. Отпечатки сверили, и они совпали.

 

 Я силюсь осмыслить информацию; пока голова идет кругом. Джек замешан в инциденте с «Чарли Танго»?

 — Сегодня утром в здешнем гараже обнаружили фургон. На нем приехал Хайд. Вчера он доставлял какую-то фигню тому парню, который недавно переехал. Ну, тому, с которым мы встретились в лифте.

 — Я не помню, как его зовут.

 — Я тоже, — говорит Кристиан. — Но именно так Хайду удалось проникнуть в здание законным путем. Он работает в какой-то службе доставки.

 — И?.. Что такого важного в фургоне?

 Молчит.

 — Кристиан, скажи мне.

 — Копы обнаружили в фургоне… кое-какие вещи. — Он вновь замолкает и крепче меня сжимает.

 Молчание затягивается, и я уж было открываю рот, чтобы напомнить о себе, но он опережает.

 — Матрас, лошадиный транквилизатор — столько, что хватило бы усыпить дюжину лошадей, — и записку. — Голос падает почти до шепота, ужас и отвращение идут волнами.

 Вот жуть.

 — Записку? — Я вторю его интонациям.

 — Адресованную мне.

 — Что в ней?

 Кристиан качает головой; либо не знает, либо не собирается посвящать меня в это.

 Ох.

 — Хайд заявился прошлой ночью с намерением похитить тебя. — Кристиан цепенеет, лицо застыло от напряжения. А я вспоминаю ленту в кармане Джека, и меня передергивает, хотя для меня эта новость и не нова.

 — Вот черт.

 — Именно, — натянуто отзывается Кристиан.

 Я пытаюсь вспомнить Джека в офисе. Всегда ли он был психом? И как он, интересно, собирался это провернуть? То есть, конечно, он тот еще слизняк, но чтобы настолько ненормальный?

 — Я не понимаю зачем, — бормочу я. — Нелепость какая-то.

 — Знаю. Полиция копает глубже, и Уэлч тоже. Но мы думаем, что это как-то связано с Детройтом.

 — С Детройтом? — Я озадаченно смотрю на него.

 — Да. Что-то там есть.

 — Все равно не понимаю.

 Кристиан приподнимает голову и смотрит на меня бесстрастно.

 — Ана, я родился в Детройте.

- Я думала, ты родом отсюда, из Сиэтла, — говорю я. В голове — полный сумбур. Какое отношение это имеет к Джеку?

 Кристиан убирает руку с лица, протягивает ее назад и хватает одну из подушек. Кладет себе под голову, откидывается на спину и смотрит на меня настороженно. Через минуту качает головой.

 — Нет. Нас с Элиотом усыновили в Детройте. Мы переехали сюда вскоре после моего усыновления. Грейс хотела жить на Западном побережье, подальше от востока с его стремительной урбанизацией. Она получила работу в Северо-западной больнице. Я плохо помню то время. Миа удочерили уже здесь.

 — Так Джек из Детройта?

 — Да.

 Ой…

 — А откуда ты знаешь?

 — Я изучил его анкетные данные, когда ты пошла работать на него.

 Кто бы сомневался.

 — Значит, у тебя и на него есть досье? — усмехаюсь я. — Этакая папочка… И что же в этой папке?

 Кристиан моргает. Протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке.

 — Ты действительно хочешь знать?

 — Неужели все настолько плохо?

 Он пожимает плечами.

 — Бывало и похуже, — шепчет он.

 Нет! Неужели он имеет в виду себя? Перед глазами — маленький Кристиан, грязный, напуганный и потерянный. Я обнимаю его, прижимаюсь крепче, натягиваю на него простыню и ложусь щекой ему на грудь.

 — Что? — спрашивает он, озадаченный моей реакцией.

 — Ничего.

 — Нет уж. Давай признавайся, в чем дело?

 Я поднимаю глаза, оцениваю его встревоженное выражение и, вновь прильнув щекой к груди, решаю рассказать.

 — Иногда я представляю тебя ребенком… до того, как ты стал жить с Греями.

 Кристиан застывает.

 — Я говорил не о себе. Я не хочу твоей жалости, Анастейша. С тем периодом моей жизни давно покончено.