И с п о в е д ь Ш в а б р а
Здравствуйте!
Разрешите представиться, я – Швабр!
В народе меня принято называть шваброй, но я…ммм, как бы это, по приличнее выразиться, в душе настоящий мужчина. А эта буква «а», прицепившаяся к концу моего имени, мало, что меняет, на самом деле, все у меня как надо, и семья, и половая жизнь, то бишь, основная сфера моей деятельности, и уважение.
Кстати, знакомьтесь, та, что у моих ног, моя верная спутница, жена - Половая тряпка, в молодости подстилка, со временем удачно переквалифицировавшаяся в тряпку.
Живем мы с ней душа в душу. Имеем много общего, а главное живем в едином ритме и темпе, что, согласитесь, для совместной жизни, немаловажно.
Правда, она в последнее время малость поистрепалась, расползлась и поблекла, хотя когда-то была оч-чень даже ничего. Но время, подлюга, как известно, не щадит никого, вот и ее, помотав изрядно, разнесло во все стороны. Винит в этом, она, конечно же, меня. А я, что я…Я вкалываю как зверь, постоянно мотаюсь взад вперед, и делаю это, заметьте, не втихаря, а честно и добросовестно, обняв ту, которая и приходится мне на данный момент законной женой. Теперешняя моя супруга из иностранок, «made in Italy», лично наблюдал, так у нее на шее написано, в общем, фирмачка, хотя, честно признаться, все они одинаковы, что наши, что иностранки, Вы уж поверте мне – Швабру – мужчине повидавшему в своей жизни ни одну паркетную половицу.
Помню первую. Когда женился, сам был неопытным сосунком. А она, так совсем, в буквальном смысле из пеленок вышла, вся из себя чистенькая, свеженькая, тьфу!
Как оказалось, прошедшая испепеляющий огонь, помойные воды и вонючие канализационные трубы…
Первым пеленку согрев своими горячими речами, соблазнив пылкими признаниями, пройдясь вдоль и поперек, спалив нутро, плюнув в душу через пульверизатор, и сделав на последок дырку на самом видном месте, тем самым оставив клеймо на всю оставшуюся жизнь, совратил подлец-утюг. После этого, она пустилась во все тяжкие и пошла по рукам. Сам утюг, на первых порах, пылающий к ней страстью, взял пеленку к себе в помощницы, путем углаживания через нее, различных помятых, сомнительных субъектов, типа, пуловера и джемпера, у первого из которых было многообещающее денежное имя, а у второго страсть к клубничным джемам, и кое-чему другому в придачу, окончательно подмочил ей репутацию. Прожив в незавидном положении какое то время, пеленка вконец прохудилась (еще бы, в таком ритме!), пожелтела и была списана за профнепрегодность подтирать грязь за всякими кастрюлями и сковородками на кухню. Таким образом, невинная пеленка превратилась в ушлую подтирательницу жирной, обрюзгшей кухонной уТвари и благополучно перетерелась с оплеванными пепельницами, грязными совками и полными чайниками.
Полностью запятнавшей свою репутацию пеленке, ничего более не оставалось как пасть на самое дно помойного ведра и уже было распрощаться с недостойной жизнью, как судьба вновь выкинула фортель и на самом дне свела порочную с непонятно как оказавшейся там же бельевой шпилькой. Та, приколовшись к пеленке, вытащила ее со дна и скинула на свою старую приятельницу, видавшую балконные виды бельевую веревку. Веревка, не долго думая, подставила пеленку под попутные ветры, высушила ее, а затем отправив к своей дальней родственнице приживалке игольного ушка - бесцветной нитке, наказала той привести пеленку в надлежащий товарный вид. Нитка, ошивающаяся у ушка иголки и нашептывающая ему всякие нежности, втерлась таки в доверие, и повиснув, словно лапша на ухе, заштопала все пеленкины дырки. После этого веревка отправила пеленку к своим приятелям хозяйственному обмылку и дворовому парню хлору и те, в свою очередь, отстирав и простерилизовав пеленку, вернули ей утраченное среди около и внутрикухонной уТварьсокй тусовки чистое имя.
После этого посвежевшая, зашитая пеленка начала новую жизнь и предстала передо мной, невинной девочкой - целочкой. Я, неопытный молодой бамбук, впервые соприкоснувшийся с непорочностью, потерял равновесие, бросился на пеленку со всей присущей мне прытью страстного терщика полов и был приятно удивлен, с какой легкостью мне дались как выяснилось позже, старательно заштопанные дырки.
Это настораживало, как оказалось, не безосновательно. Позже выяснились и другие подробности.
Я узнал про утюг, про пуловер с джемпером, и даже про любовный треугольник чайника, пеленки и совка.
Начались безумные сцены половой ревности, со всеми вытекающими из этого помоями и побоями.
Я ревновал ко всему – к столу, стулу, подолу занавески, ножкам табуретки, начисто забыв, что последние являются особями женского рода. Порой от страшного чувства я падал с единственной ноги, а моя полностью выжатая жена, иссыхала прямо на глазах.
В момент трений мы двигались только впред, назад и вправо, боясь ненароком свернуть влево. Малейший поворот истощеннго тела моей пеленки я неизменно расценивал как попытку пойти налево.
Жизнь превращалась в ад.
В один прекрасный день я не выдержал и накинулся на свою партнершу. Я разорвал ее на клочки, в самом буквальном смысле этого слова. Она же не успевшая увернуться, окончательно расползлась по швам. В результате меня задвинули в угол, а пеленку засунули в мусоробак.
Бесславно завершившаяся, полная перепитий жизнь несчастной первой жены оставила в моем сердце горечь разочарования.
О второй жене у меня остались сложные и противоречивые воспоминания. Прожили мы с ней долгую и довольно мучительную жизнь. Будучи грубой, волосатой, неудовлетворенной по жизни махровой плебейкой, вторая жена использовала меня в своих эгоистических целях, изводя и пугая связями в элитном мире ванн и будуаров, а также давя своим непомерным весом на мою, не привыкшую к такому обращению ранимую душу.
Я непривыкший к тяжелой работе, зачастую просто не выдерживал бесконечных трений и просто не мог удовлетворить все сумасбродные капризы этой махровой половой извращенки. Угодить я ей однозначно был не в состоянии. Я двигался то слишком медленно, то слишком быстро.
Я был измотан и заезжен. Порой это становилось просто невыносимым. Бешенный ритм уничтожал оставшиеся во мне крупицы силы и заставлял сгибаться под напором неутомимой махровой диктаторши. Иногда ей хотелось приставать без разбору ко всем, не щадя ни малорослых табуреток, не солидных комодов.
Я сник, постарел, опух, местами одубел и понял, что дальше так продолжаться не может. Потеряв интерес ко всему - к занавескам, к софе, к бахроме на скатерти, я понял, что это начало конца. То, что я - мужчина в самом расцвете лет и сил мог потерять интерес к бахроме на скатерти, не могла простить даже моя жена! Я сорвался, упал и треснул посередине. Меня склеили вонючим клеем и поставили на балкон проветриться.
Я не возражал. Притулившись, я стоял на ветру и с грустью наблюдал за своими дальними родственниками, благородными деревьями. Тосковал. Размышляя, приобщался к вечному. Философствуя, мудрел.
Понимал, что каждому в этой жизни отдано свое…
В тот самый миг увидел его. А точнее ее - рубаху. А еще вернее, рубаху-парня, парящего в небесах и двигающегося в неизвестном направлении.
Не осуждайте меня, пожалуйста.
Рубаха - парень был голубого цвета. Скорее всего, он сорвался и двигался навстречу судьбе, боясь залететь не туда, куда надо. Эта неверная ориентация и погубила его. Я поманил парня легким покачиванием ноги, он, обернувшись, удивленно посмотрел на мое движение невинными глазами-пуговицами. Мы поняли друг друга и он, малость помявшись, опустился на мое израненное под махровым гнетом туловище.
А я, что я…я понял, что значит в этом мире быть голубым.
Но не будем об этом…
После я не мог солгать жене. Я попросил развода, оказавшегося страшным и мучительно болезненным. Жена, в последний момент вцепившаяся растрепанными волосами в мое тело, никак не хотела его отпускать. Ее отдирали насильно и напоследок она таки успела засунуть в меня пару волосков. Волоски до сих пор ноют на стыке моих ноги и туловища, напоминая о кошмарных буднях и сумасшедших праздниках.
С рубахой мы зажили на зависть хорошо. Он был удивительно легким на подъем, покладистым и совершенно невесомым. Мы без особого труда нашли общий язык и могли часами заниматься тем, чем с другими я занимался не более полу часа.
Наша работа была настолько слаженной, что к концу, мы плотно обнявшись, не в состоянии были расстаться и нас приходилось опускать в пенный раствор.
Так мы и жили, я сверху, рубаха снизу.
Но! Век рубах, к сожалению, слишком короток.
И мой парень не сумев избежать соблазна, стал токсикоманом.
Все чаще и чаще набираясь всякой дряни, называемой «специальным химраствором для особо грязных полов» он, как то раз нахлебавшись губительной дозы, сгорел прямо у меня на глазах, превратившись в кучу бесполезного тряпья.
Я не пошел на похороны. Это было выше всяких сил. Прислонившись к дверному косяку и наблюдая за мириадами звезд в ночном небе, я размышлял о величие мироздания.
В последствии через мою жизнь прошли многие и многие половые принадлежности, в прочем, не оставив за собой ничего особо примечательного.
Сейчас уже, по прошествии стольких лет я стал понимать, что в памяти о половой жизни остается либо слишком чистая, либо слишком грязная ее полоса.
Я устал.
Теперь мы с женой стоим во дворе у чулана. Нас списали сюда за ненадобностью. Настали другие времена и оказалось что мы не нужны. Эра новых технологий, разных навороченных пылесосов, с двумя и тремя в одном, со всякими чехольчиками для безопасности и универсальными услугами, сдвинула нас на задний план.
А я, что я…Я доволен. Моя жена – Тряпка. На старости лет на это не жалуются.
Мы стоим у оплеванной бомжем стены и я вспоминаю годы прошедшей молодости. Вспоминаю времена, когда был востребованным и незаменимым. Понимаю быстротечность жизни и осознаю, что потеряв, все же многое приобрел.
Осознаю, то, что нужно ценить каждую партнершу и выжимать из нее все, на что она способна. А занимаясь, к примеру, своей непосредственной обязанностью, можно совсем не думать о том, с кем ты эту обязанность воплощаешь в жизнь. Вместо этого, можно, например, закрыть глаза и представить себя с роскошной гипюровой занавеской или того паче, с вышитой милым крестиком скатертью ручной работы. А возможно, и наоборот, если очень хочется продлить приятные взаимоотношения, на миг отвлекшись, подумать о тех, кого меньше всего желаешь видеть рядом в такой момент, ну например, мою вторую жену.
Затем я подумал, что многие хотят найти большее, не желая при этом жертвовать тем малым, что у них имеется.
Также, призадумался, о том, что порой очень здорово осознавать, как тебя действительно кто то любит и ценит. Ждет и прощает. Как однажды, нализавшегося накануне всякой дряни и завалившегося за дверь туалета тебя ищут, а найдя журят и снова ставят на ногу.
И что в такой момент хочется стать не просто швабром, а может быть вешалкой для дорогого платья, или же кружевного белья, а возможно и набалдашником для забавного рыжего парика.
Тогда я пришел к заключению, что в жизни необязательно следовать своему предназначению, а можно иногда просто пустившись в пляс в ритме вальса, изобразить из себя умелого любовника или галантного кавалера или же, к примеру, сказочного принца…
Стоя у оплеванной бомжем стены, подстелив под его голову свою жену и любуясь цветущим в том же дворе восхитительным по красоте деревом, я вдруг задумался о своих корнях, предках и родословной. Тогда мне стало мучительно больно и захотелось плюнуть на стену, на бомжа, на жену и на себя…
Но я не плюнул. Я выстоял и с горечью подумал о том, как ничтожно мало мне нужно от этой жизни. Всего только одно…Быть там наверху,
там, где всегда бушует настоящая, непридуманная жизнь…
