Ратмир

Туристы платили, чтобы стрелять по людям в Сараево.

10 февраля 1938 года секретарь посольства Германии Розен написал в министерство иностранных дел о фильме, снятом преподобным Джоном Магии, рекомендуя приобрести его. Выдержки из его письма, хранившегося в Политическом архиве в Берлине: «13 декабря около 30 японских солдат пришли к китайскому домовладению по адресу Синлюгу N5 в юго-восточной части Нанкина и потребовали впустить их. Дверь открыл домовладелец, магометанин по имени Ha. Они застрелили его из револьвера, а затем и Г-жу Ha, которая после убийства Ha на коленях просила их больше никого не убивать. Г-жа Ha спросила их, за что они убили её мужа, и была также убита. Г-жа Ся была вытащена из-под стола в комнате для гостей, где она пыталась спрятаться вместе со своим годовалым ребёнком. Она была раздета и изнасилована одним или более мужчин, а затем заколота штыком в грудь. Ребёнок был убит штыком. Некоторые солдаты затем перешли в следующую комнату, где [находились] родители г-жи Ся, их возраст 76 и 74 года, и две её дочери 16 и 14 лет. Они собирались изнасиловать девочек, когда бабушка попыталась защитить их. Солдаты застрелили её из револьвера. Дедушка обхватил её тело и был убит. Девочки были изнасилованы, старшая 2−3, а младшая 3 мужчинами. Старшая девочка затем была зарезана. Младшая также была заколота, но избежала ужасной участи своей сестры и матери. Затем солдаты закололи штыком другую сестру в возрасте 7−8 лет, которая также находилась в комнате. Последними в доме убили двух детей Ha, 4 и 2 лет от роду. Старший был заколот, а голова младшего разрублена мечом». Мемориал жертв Нанкинской резни. Источник: flickr.com На беременных женщин охотились специально, их животы прокалывали штыками, часто после изнасилования. Тан Цзюньшань, выживший свидетель массовых убийств, рассказывал: «Седьмой и последней в первом ряду была беременная женщина. Солдат решил, что может изнасиловать её перед убийством и, отделив от группы, оттащил примерно на десять метров в сторону. Когда он попытался совершить изнасилование, женщина оказала отчаянное сопротивление… Солдат резко ударил её в живот штыком. Она издала последний стон, когда её кишечник вывалился наружу. Затем солдат зарезал плод, было отчётливо видно его пуповину, и отбросил его в сторону». Во время «кампании» японцы придерживались тактики выжженной земли. 6 августа 1937 император Хирохито лично одобрил предложение армии устранить препятствия, ограничивающие свободу действий в отношении китайских военнопленных рамками международного права. Директива также рекомендовала штабным офицерам прекратить использование самого термина «военнопленные».Сразу после падения Нанкина японцы начали розыск китайских солдат, в ходе которого задержали тысячи молодых людей. Многих из них загнали в реку Янцзы, где расстреляли из пулемётов. 18 декабря произошло, возможно, самое массовое убийство военнопленных на берегу Янцзы, ставшее известным как Straw String Gorge Massacre.

Штурм Нанкина Пятнадцать европейцев, оставшихся в Нанкине во время захвата города, организовали зону безопасности, которую по предварительной договорённости не атаковали японские военные — в этой зоне не было китайских солдат. Главой комитета, управлявшего зоной безопасности, стал немецкий бизнесмен Йон Рабе, избранный, среди прочего, потому что он был членом НСДАП, а между Германией и Японией был заключён и действовал Антикоминтерновский пакт. Иностранцы по мере сил пытались спасти жизни местным китайцам. Однако 15 человек (всего же иностранцев к началу резни оставалось 22) мало что могли сделать, когда счёт жертв шёл на тысячи. Тем не менее им удалось спасти около 200 тысяч китайцев. Китайцы во время штурма оказались в самом пекле: японцы устроили артобстрел и воздушную бомбардировку, во время которой скудные остатки китайской армии, призванные защищать город, разбежались. В полдень 9 декабря японские военные разбросали над городом листовки, требуя сдачи в течение 24 часов и грозя уничтожением в случае отказа. Японцы ожидали ответа на свой ультиматум, но его не последовало. Генерал Иванэ Мацуи ждал ещё час после истечения установленного срока, а затем приказал взять город штурмом. Японская армия атаковала с нескольких направлений одновременно. Японцы под предводительством принца Асака начали зачистку города. Мемориал жертв Нанкинской резни. Источник: flickr.com Зверства в Нанкине Количество жертв разнится в источниках. Японские историки, в зависимости от принимаемого ими в каждом случае промежутка времени и географических ограничений, дают широкий разброс оценок количества погибших гражданских — от нескольких тысяч до 200 тыс. человек. Состоящая из 42 частей тайваньская документальная работа, увидевшая свет в 1995—1997 гг. под названием «Дюйм крови за дюйм земли» (An Inch of Blood For An Inch of Land) содержит вывод о 340 тыс. китайцах, погибших в Нанкине в результате японского вторжения: 150 тыс. от бомбардировок и артиллерийских обстрелов за пять дней самой битвы и 190 тыс. во время массовых убийств. Эти исследования базируются на материалах Токийского процесса. В дневнике Йона Рабе, который он вёл во время битвы за город и его оккупации японской армией, описаны многочисленные случаи жестокости японцев. Запись от 17 декабря: «Двое японских солдат перебрались через стену и собирались вломиться в мой дом. Когда я показался, они сказали, что якобы видели, как стену перелезают двое китайских солдат. Когда я показал им партийный значок, они скрылись тем же способом. В одном из домов на узкой улице за стеной моего сада женщина была изнасилована, а затем ранена в шею штыком. Мне удалось вызвать скорую помощь, и мы отправили её в госпиталь… Говорят, что прошлой ночью около 1000 женщин и девушек были изнасилованы, около ста девочек в одном только колледже Цзиньлин… Не слышно ничего, кроме изнасилований. Если мужья или братья вступаются, их пристреливают. Всё, что ты видишь и слышишь, — это жестокость и зверства японских солдат». Случай № 5 из фильма миссионера: 13 декабря 1937 около 30 японских солдат убили 9 из 11 китайцев в доме номер 5 в Синьлункоу. Женщина и её две дочери-подростка были зверски изнасилованы. Количество изнасилованных, по оценкам историков, в среднем равняется 20 тыс. без учёта детей и пожилых женщин. Девушек просто вытаскивали из их домов и подвергали групповым изнасилованиям. После этого над ними чаще всего издевались самыми изощрёнными способами: многие погибли от того, что им разорвали половые органы штыками, бутылками или бамбуковыми палками. В книге «Нанкинская резня» американской писательницы китайского происхождения Айрис Чан описываются случаи, когда японцы заставляли целые семьи совершать инцест, под угрозой смерти принуждали монахов, принявших целибат, насиловать женщин, сами группой насиловали девушку, которая готовилась к родам.

Нанкинская резня (18+) В 1937-м японцы, захватив Нанкин, убили до 300 тыс. нонкомбатантов и разоружённых солдат. На улицах царило изощрённое насилие. Маршем из Шанхая В августе 1937 года японцы вступили в Шанхай, им противостояла более крупная многочисленная армия китайцев. Понеся большие потери (приблизительно 70 тыс. человек из 300 тыс.), японцы всё же смогли взять город. Плохо экипированные элитные части армии Китая потеряли в городской мясорубке 60% личного состава. За одно сражение было потеряно 25 тыс. младших офицеров, подготовленных в период с 1929 по 1937 годы. Центральная армия так и не смогла оправиться. Остальная армия Китая представляла из себя плохо обученных малограмотных вчерашних крестьян. Японцы решили не расширять фронт военных действий. Тем не менее 1 декабря они вознамерились взять столицу Китайской республики — Нанкин. Ожесточённые японцы во главе с генералом Иванэ Мацуи двинулись на город. Китайцы, впрочем, понимали, что падение Нанкина неизбежно, поэтому заблаговременно оттуда были выведены лучшие части, а также эвакуировано правительство. При этом официально сообщалось, что город будет героически обороняться. В столице остались 100 тыс. плохо обученных солдат, часть которых видела жестокость японцев в Шанхае. Чтобы прекратить бегство населения из города, солдатам было приказано охранять порт. Армия блокировала дороги, уничтожала лодки и сжигала окружающие деревни, противодействуя масштабной эвакуации. Мемориал жертв Нанкинской резни. Источник: flickr.com Японцы двигались решительно. Согласно японскому журналисту, прикомандированному к имперской армии в это время, «причина того, что [10-я армия] продвигается в сторону Нанкина довольно быстро, — в молчаливом понимании солдатами и офицерами того, что они по пути могут грабить и насиловать, как и кого хотят». Возможно, наиболее известным из зверств стало соревнование в убийстве людей между двумя японскими офицерами, статьи о котором появились в токийской Tokyo Nichi Nichi Shimbun и англоязычном Japan Advertiser. Соревнование состояло в том, что два офицера старались как можно быстрее убить сто человек, используя только мечи. Освещалось оно японской прессой как спортивное событие с ежедневными отчётами о набранных очках.

ООН заявила о крупнейшем гуманитарном кризисе за 72 года Мир переживает самый серьезный гуманитарный кризис с 1945 года, более 20 миллионов человек в четырех странах страдают от голода. Aгентство Associated Press слова главы отдела ООН по гуманитарным вопросам Стивена О’Брайана. Так выглядят глаза подлеца, вора и проходимца Он пояснил, без «скоординированных глобальных усилий» со стороны международных организаций эти люди просто умрут. По его словам, для предотвращения катастрофы необходимо как можно быстрее оказать финансовую помощь Йемену, Южному Судану, Сомали и Нигерии, к июлю необходимо собрать как минимум 4,4 миллиарда долларов. «Без этих денег дети будут отставать в росте и развитии, не смогут ходить в школу и их будущее может быть потеряно», — подчеркнул О’Брайан.

Бюджет страдания Согласно внутренним отчетам, на каждый доллар, дошедший до йеменского ребенка, приходится семь долларов административных расходов. Из них половина — логистика, остальное — аренда офисов, командировки и бесконечные конференции по «улучшению эффективности». В Женеве легко сочинить документ о «достижениях миссии»: достаточно нескольких фото складов, пары видеороликов с улыбками детей и цитаты из очередного коммюнике. «На каждый мешок муки — два отчёта PowerPoint. На каждый донорский доллар — десять кофе-брейков». Сама система гуманитарной помощи работает как бюрократическая вечная машина. Чтобы оправдать своё существование, она должна непрерывно производить кризисы — иначе не будет повода их решать. Хуситы, ХАМАС и другие бенефициары сострадания Сценарий Йемена лишь копирует модель, отработанную в Газе. Там гуманитарные грузы под контролем ХАМАСа распределялись между командирами, а не среди населения. Медикаменты исчезали, мука перепродавалась, а отчеты для доноров демонстрировали «высокую результативность». ООН и международные НПО продолжали финансирование, обвиняя во всем «сионистскую блокаду». Так гуманитарная помощь стала частью стратегии выживания террористических режимов. Голод — это теперь не бедствие, а инструмент давления. А что говорить про Африку, где в каждой второй стране бушует «гуманитарный кризис», а в каждой первой — уже стоит миссия ООН. Судан, Мали, ЦАР, Сомали, Конго — названия разные, но схема одна. На карте — зоны конфликта, на счетах — миллионы долларов «на борьбу с последствиями». Чем больше боевиков и разрушений, тем активнее растёт финансирование, ведь страдание — лучший повод для продления контракта. В любой африканской провинции можно наблюдать тот же театр: конвой с гуманитаркой въезжает в зону боевых действий, делает остановку у ближайшего блокпоста, где «временное хранение» превращается в окончательную передачу груза. Дальше идут отчёты: «миссия доставила продовольствие нуждающимся». А кому именно — уже не уточняется. На фотографиях — дети с мешками муки, но за кадром остаются автоматчики, которые эти мешки делят. Парадокс прост: гуманитарные миссии — без оружия, с мешками риса и логотипами ООН — вынуждены «сотрудничать» с теми, кто контролирует территорию. А контролирует её, как правило, тот, кто и создал гуманитарную катастрофу. Никто не задаёт лишних вопросов: ни в Найроби, ни в Нью-Йорке. Главное — чтобы отчёт был подписан и бюджет — освоен. И ведь никто не притворяется, что не знает, как это работает. На местах это называют «цена доступа». В штаб-квартирах — «сложный контекст». А в финансовых ведомостях — «операционные издержки». Каждый доволен: боевики получают еду и топливо, гуманитарии — статистику, доноры — иллюзию участия. В итоге гуманитарная миссия превращается не в посредника между бедствием и спасением, а в посредника между деньгами и властью. Гуманитарий с мешком риса становится звеном той же системы, что и человек с автоматом: один стреляет, другой раздаёт, оба живут за счёт войны. Заключение. Конец великого блефа о благотворительности Гуманитарная помощь перестала быть благотворительностью. Это рынок, где страдание имеет цену, а милосердие — тариф. Международные организации научились выживать не вопреки войнам, а благодаря им. На этом хорошо зарабатывают не только чиновники из гуманитарных структур, распределяющие бюджеты и контракты, но и все те, кто поставляет эту «помощь» — от логистических подрядчиков до благотворительных трейдеров. Никто не проверяет, просрочена ли мука или не сгнил ли рис, уходящий в Йемен или Сомали. Главное — чтобы в отчёте стояли цифры: «100 тонн риса, 500 литров масла, 200 контейнеров детского печенья». А то, что эти товары давно вышли из срока годности, списаны с европейских складов и проданы друзьям из гуманитарных миссий под видом «экстренной помощи» — никого не интересует. На местах до реальных голодающих доходит всё, что ещё можно съесть, — и люди благодарят Бога хотя бы за это. В Женеве и Нью-Йорке благодарят себя — за «успешную реализацию проекта». Так страдания превращаются в отчётные единицы, а спасённые жизни — в удобный пункт статистики, который можно вставить в донорскую презентацию. Каждый новый крик о «гуманитарной катастрофе» рождает новые бюджеты, гранты и контракты. Государства выделяют миллионы, бизнесмены вычищают склады от залежалого товара, а структуры ООН оформляют отчёты о «глобальной поддержке уязвимых групп». Всё честно: — кто создаёт кризис, тот его и «разрешает»; — кто поставляет просрочку, тот получает благодарности; — кто контролирует раздачу, тот объявляется партнёром по устойчивому развитию. В этом и есть великий гуманитарный парадокс XXI века: чем больше горя, тем стабильнее система. Чем хуже на местах — тем выше бюджеты штаб-квартир. И потому блеф под названием «Международная гуманитарная помощь» будет продолжаться. До тех пор, пока война остаётся выгодной, а голод — управляемым. До тех пор, пока благотворительность измеряется не спасёнными, а освоенными. Пока на войне можно зарабатывать, она будет продолжаться. И совершенно неважно, как именно делается бизнес на крови — торговлей оружием, поставками обеим сторонам конфликта или гуманитарной помощью, проходящей через руки угнетателей. Принцип остаётся прежним: всё упирается в строку бюджета. А такие мелочи, как совесть, гуманизм или ценности — это для трибун и газетных заголовков, чтобы прикрывать любой бизнес красивыми словами. Пока война приносит прибыль, она не закончится. Потому что в этом мире гуманизм — это лишь форма отчётности, а милосердие — удобный способ освоить средства. (isiwis.co.i)

Гуманитарный кризис — как бизнес В современном мире даже сострадание поставлено на бюджет. При этом бюджет, как водится, делится честно — между теми, кто эти страдания создаёт, как правило «местечковыми» террористами и теми, кто под героическими лозунгами «борьбы с гуманитарным кризисом» потом их благополучно монетизирует. Одни производят бедствия, другие их «устраняют», но обе стороны почему-то встречаются в одном и том же тендере. Там, где раньше были идеалы, теперь — финансовые отчёты, KPI и годовые отчётности о «спасённых жизнях». В итоге международные организации, призванные облегчать страдания, превратились в филиалы бюрократического рая, где главное — не результат, а процесс. ООН, Красный Крест, Всемирная продовольственная программа (ВПП), Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) — всё это больше похоже на корпоративную сеть с филиалами в зонах катастроф, где страдания — это лишь декорации для доноров. Каждая война, каждый кризис становится поводом для новых грантов и контрактов. Давайте посмотрим лишь на один из участков их «гуманитарной» миссии — Йемен. Там, где под флагом сострадания ООН ведёт активный диалог с теми самыми террористами-хуситами, от которых, собственно, страдает местное население, да и практически все мировое судоходство. И любопытно: больше половины страны контролирует всемирно признанное правительство Йемена — бедное, истощённое, но всё же легитимное. Однако основная масса гуманитарных поставок почему-то стабильно уходит не туда, а на территорию, где хозяйничают вооружённые формирования. Почему? Видимо, потому что именно там расположена самая надёжная бухгалтерская категория ООН — «чёрная дыра». В неё можно списать всё: и тоннаж, и бюджет, и совесть. Ведь в конце концов «списание» — это и есть главный результат, которого ждут от этих благородных миссий. Помощь как декорация 2 сентября 2025 года, через несколько дней после гибели членов кабинета хуситов в результате израильского удара, глава миссии Международного комитета Красного Креста посетила Сану. Местное агентство Saba радостно сообщило: «она выразила соболезнования в связи с преступлением сионистского образования». Опровергнуть заявление было невозможно — иначе миссия потеряла бы доступ, сотрудников и, главное, контракты. Так под лозунгом гуманизма МККК оказался в роли невольного PR-агента боевиков. В Женеве это назвали «сохранением канала для диалога». На местах — «молчаливым согласием». В результате это заявление воспринимается хуситскими СМИ как международное подтверждение легитимности их правительства, используемое для демонстрации власти как внутри страны, так и за рубежом. Разминирование совести В октябре 2025 года хуситская газета «Аль-Тавра» с гордостью сообщала, что сотрудники Красного Креста инспектируют «разминированные районы». Human Rights Watch в это время фиксировала: именно хуситы и создают минные поля. Но отчёт с фотографиями двух обезвреженных мин уже готов, грант одобрен, и следующая миссия спланирована. Так рождается новый вид гуманизма — разминирование совести. Всё формально: визит, съёмка, подпись, отчёт. И снова аплодисменты на конференции доноров. В итоге на территориях, контролируемых хуситами, ООН координирует гуманитарный доступ через назначенных хуситами должностных лиц на условиях хуситов. Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) согласовывает программы с представителями Министерства здравоохранения хуситов. Всемирная продовольственная программа (ВПП) распределяет гуманитарную помощь через сети хуситов. Каждое агентство сталкивается с, казалось бы, невозможным выбором: либо вступить в игру и легализовать контроль хуситов, либо уйти и бросить уязвимое население. Эта интерпретация ложна и была намеренно спланирована самими хуситами. Схема постоянна: хуситы саботируют доставку гуманитарной помощи, грабя, вымогая и задерживая персонал; принудительно приостанавливая её; а затем договариваются о возобновлении помощи на условиях, укрепляющих их контроль. Голод как политическая стратегия Йемен нуждается в помощи: по данным ООН, 18,2 млн человек зависят от гуманитарных поставок, из них 17,6 млн страдают от нехватки продовольствия. Общий бюджет гуманитарной программы – 2,7 млрд долларов, но профинансировано лишь 57,9 %. Остальное растворяется в цепочке подрядчиков и «координации». Помощь распределяется через структуры самих хуситов: склады, министерства, checkpoints. Из десяти тонн продовольствия до голодных доходит одна. Остальное исчезает по дороге — но ведь отчёт-то выполнен. В Женеве это называется «региональной спецификой». В Сане — «контролем поставок». В реальности — это просто узаконенная форма рэкета. С мая 2024 года хуситы задержали более 60 гуманитарных работников, включая 13 сотрудников ООН и 21 человека из ВПП. Один погиб в заключении. Но вместо жёсткой реакции — «глубокая озабоченность» и новая волна финансирования на «усиление мер безопасности». Каждое похищение стало элементом бизнес-логики: чем выше риск, тем больше грантов на охрану, страхование и компенсации. Охраняют то, что кормит. Кормят тех, кто охраняет.