Ратмир

К вопросу об исторической географии Зангезура Р.Сафаров В конце первой трети XIX в. шел начальный процесс установления русской административно-политической системы в регионе, вследствие чего в составе Карабахской провинции был создан Зангезурский участок, охватывавший все земли между Зангезурским и Карабахским хребтами и реками Аразом и нижним течением Хакяри. Географический рельеф Зангезурской провинции имел в наличии горные хребты, тянущиеся в разных направлениях. Это рельефное разнообразие придавало местности резко пересеченный характер, благодаря чему он делился на несколько определенных районов. Один из районов располагался в верхней долине реки Хакяри. Другой район охватывал верхнюю долину реки Базарчая. И, наконец, последний район находился между Баргюшадским хребтом и рекой Араз. Эта географическая особенность определяла в средние века различную политико-административную принадлежность указанных частей Зангезура. Ландшафтные особенности региона отразились на исторической географии Зангезура. Он расположен в восточной части территории древней области Сюник, в состав которой входил на протяжении периода вплоть до распада этой области. Исторически Сюник, являясь одной из областей Кавказской Албании, включал кроме указанной автором территории Зангезура ещё и земли вокруг озера Гёйчи и далее к югу до Араза. В состав Зангезура входила значительная часть исторического Сюника, который, согласно исследованиям, состоял из 4 следующих областей Албании: Зангезура, Нахчывана, Иревана и Гёйчи. Во второй половине VII в. Зангезур был завоеван арабами. В эпоху ослабления власти Арабского халифата на территории Албании образуются азербайджано-мусульманские государства. Так, в IX в. возникает Двинский эмират, охватывавший всю территорию албанской области Сюник вместе с ее восточной окраиной – Зангезуром. Со времени Мухаммеда б. Абу-с-Саджа Двином владели эмиры из фамилий Саджидов, Саларидов (дейлемитов), Шеддадидов и других правителей Азербайджана. В 1022г. Шеддадиды захватили Двинский эмират, оставаясь его правителями до 1130 г. Сельджукиды, основавшие мощное государство, сохранили власть Шеддадидов над Зангезуром. В 1130 г. Двин был взят эмиром Битлиса Куртом. По поручению сельджукского султана, Шамсаддин Ильдениз в 1146-1147 гг. к своему владению в Арране присоединил северную половину Азербайджана и Двинский эмират в составе Нахчывана, Двина и Зангезура. В административном отношении Двин с Зангезуром до прихода монголов находились в составе Аррана и Азербайджана, которые в политическом отношении являлись частью Иракского султаната, а затем государства Ильденизидов. При монгольской административно-политической системе Зангезур оставался в составе Нахчыванского тюмена Азербайджанского вилаета. Такая же политико-административная принадлежность Зангезура сохранялась в XV в. во времена правления азербайджанских династий Каракоюнлу, Аккоюнлу и первых Сефевидов. В позднее средневековье большая часть Зангезура оказалась в составе Капаната и Нахчывана. Новые провинции входили в состав области Азербайджан. Капанат охватывал южную половину Зангезура до Баргушадского хребта. Сисъян принадлежал Нахчывану. И только махалы Зангезур (Горис) и Кашатаг (Лачин) являлись частью Карабахской области. В период оккупации Азербайджана в результате войны 1578-1590 гг. османы внесли значительные административно-территориальные изменения в состав областей и провинций. Нахчыванская провинция вместе с махалом Сисъян и капанатскими махалами Баргюшад и Урут была передана из Азербайджанского вилаета в состав Чухурсаада. Азербайджанские владения на левобережье Араза – Капанат и махал Зангезур, вместе с чухурсаадскими провинциями Баязид и Алашкерт были выделены в отдельную Баязидскую ливу. В Карабахском эялете находились махалы Кештасф и Хакяри.

В частности, когда один из полицейских чинов обратился к приставу Сахарову со словами: «Вы же видите, что мусульман обстреливают. Нельзя ли вызвать находящихся на окраине села казаков, чтобы они защитили их?», тот ответил: «Я не могу защищать мусульман, не видишь разве, какой огонь ведут армяне?» Цинизм Сахарова проявился и тогда, когда он отказал старейшинам кочевых племен, переселившихся в Катар, в просьбе дать возможность уйти из села под защитой войск. Позднее же пристав, мировой посредник и казаки перешли в армянское село Барабатум, оставив фактически катарцев один на один с дашнаками. Осада и обстрел армянами Катара продолжались до 9 августа. Благодаря стойкости защитников села, дашнакам в течение более 10 дней не удавалось захватить его. Село было захвачено армянами 9 августа в результате наступления, поддерживаемого казачьими частями. Местное мусульманское население было вырезано, а выжившие спаслись бегством и укрылись в соседнем селе Келледаг. М.С.Ордубади в своем описании последнего дня селения Катар приводил рассказ очевидца, который 9 августа тайком пробрался туда из села Халадж: «Когда я, пройдя рудничный рынок, приблизился к Катару, мне открылась странная картина. Над селом клубился дым, Катар был окутан туманом. Нигде не было видно ни огонька, даже вспышки спички. Не слышны были голоса ни животных, ни людей, окутанное мраком село было погружено в кошмарное безмолвие. Изредка оттуда доносились какие-то звуки, похожие на плач грудных детей, что говорило о том, что жители Катара не спят. Иногда до меня доносились причитания, сводившие меня с ума. Печальные звуки плача в кромешной тьме растворялись в этом безмолвии природы, и эхо их разносилось вокруг. Казалось, горы, окружающие село, как коленопреклоненные родители, стонали, оплакивая погибших сыновей. Я долго слушал в темноте наступающего утра страшные, душераздирающие причитания матерей, я был удивлен и подавлен, но еще более — охвачен страхом и ужасом, хотя против своей воли продолжал идти. Может быть, на звуки причитаний? Не знаю! Но хоть я и шел, страх все сильней овладевал мною. Наконец, я дошел до оставленных без защиты укреплений мусульман. Здесь все еще валялись вперемешку пустая посуда от воды, пустые ящики для патронов. Я чувствовал сильный запах пороха, впитавшийся в камни. Увидев вдалеке армян, готовых захватить село, я побежал через горы в деревню Келледаг«. После разгрома Катара дашнакские отряды перешли в наступление в направлении сел Охчу и Шабадин. Бои, продолжавшиеся с 9 по 12 августа, завершились для армян неудачно: жителям Охчу не только удалось отстоять село, но и обратить противника в бегство. Отступив в село Гиджалан, армяне стали строить там укрепления и готовиться к обороне. Однако Гиджалан был захвачен отрядами азербайджанской самообороны. На помощь дашнакам пришли подкрепления из соседних сел Зангезура, что сразу же принесло перевес в силе. Армяне 14 августа овладели горными вершинами, окружающими Охчу и Шабадин. Азербайджанские силы самообороны вместе с мирными жителями вынуждены были отступить, осознавая безысходность сопротивления превосходящим силам противника. Однако, укрывшись в соседнем селе Саггарсу, они были настигнуты армянами, которые учинили здесь кровавую расправу. Как писал М.С.Ордубади, «после того, как искавшие убежище в Саггарсу мусульмане частью были убиты, а частью бежали, Молла Гасан Эфенди с оставшимися женщинами, взяв в руки Коран, вышел навстречу армянам и во имя Корана стал просить их о пощаде. Однако кровожадные дикари, не почитающие ни Коран, ни Евагелие, всех их зверски убили. Затем подожгли бывшие при Мулле Гасане Эфенди несколько экземпляров Корана и других священных книг и нацепили их, как факелы, на острия штыков«. Военную помощь жителям зангезурских сел Охчу и Шабадин оказали отряды добровольцев, собранные в Ордубаде. По сообщению М.С.Ордубади, около 1800 вооруженных человек выступили в середине сентября из Ордубада и начали бои с армянами. В разгар боев подошли правительственные войска, отсутствующие на протяжении всего времени кровопролитных столкновений. При поддержке ордубадцев и под защитой правительственных войск жители Охчу и Шабадина вернулись в разрушенные села. Взаимная вражда, длившаяся около года и унесшая сотни жизней с обеих сторон, привела к тому, что столкновения приобрели характер настоящих сражений, с использованием огнестрельного оружия, а порой и артиллерии. Однако характер действий противоборствующих сторон существенно отличался, о чем свидетельствуют архивные документы. В докладе прокурора Елизаветпольского окружного суда А.Скульского от 5 декабря 1906 г. отмечалось, что нападения азербайджанцев на армян заканчивались, как правило, захватами и грабежами, поджогами сел, домов, лавок и не сопровождались убийствами мирных граждан. Во время 13 нападений азербайджанцев, зафиксированных в разных уездах Елизаветпольской губернии за конец 1906 г., было убито всего 7 армян и то это были те, кто открывал огонь. К тому же азербайджанцы не стреляли в войска, а при их приближении прекращали стрельбу и отступали. Существенно отличался характер нападений армян. А.Скульский приводил следующие примеры их действий, как против мирных азербайджанцев, так и против правительственных войск. Согласно его докладу, в Зангезурском уезде была разгромлена часть селения Сисиан, убито и ранено около 75 азербайджанцев. В этом же уезде армяне напали на село Моллаахмедлы, когда же на помощь азербайджанским жителям села прибыл взвод казаков, он был встречен огнем армян и вынужденно отступил. Таким образом, зангезурская резня заняла одно из трагических мест в истории армяно-азербайджанского конфликта 1905-1906 гг. Несмотря на отсутствие точных статистических данных о количестве жертв этой резни и довольно скудный фактический материал для ее описания, источники создают довольно четкое представление о масштабах армянского террора, учиненного против азербайджанского населения Зангезурского уезда в 1906 году.

По следам резни в Зангезуре (1906 г.) Ф.Джаббаров Первый в истории крупный армяно-азербайджанский межэтнический конфликт, вспыхнув в феврале 1905 г. в Баку, вскоре перекинулся и в другие местности края, обернувшись целой чередой вооруженных нападений, убийств, грабежей, поджогов, уничтожением отдельных населенных пунктов. Одним из тех регионов, где дашнаки намеревались за счет террора против мусульман образовать «сплошную территорию для армянского народа», являлся Зангезурский уезд Елизаветпольской губернии. Архивные документы свидетельствуют, что накануне армяно-азербайджанского конфликта 1905 г. дашнаки развернули в Зангезуре обширную работу по подготовке вооруженных беспорядков. В ноябре 1904 г. в селении Хинзирак Зангезурского уезда возник армянский революционный комитет, состоявший из 80-100 человек. Члены комитета платили ежегодные взносы, на которые покупались ружья и патроны. Комитет имел в своем распоряжении и террористов, которые получали плату не ежемесячно, а за каждое убийство, поэтому голова каждого приговоренного к смерти оценивалась в определенную сумму. С начала 1906 г. Зангезурский уезд превращается в один из очагов широкомасштабного армянского террора против азербайджанского населения. По сообщению елизаветпольского уездного начальника в Департамент полиции, в Зангезурском уезде собралось до 2 тыс. вооруженных армян, которые сожгли 10 азербайджанских деревень. Жители вынуждены были скрыться в окрестных деревнях. Прокурор Тифлисской судебной палаты Кукуранов отмечал в своем рапорте: «…Многие селения превращены в развалины, жители частью разбежались, а частью перебиты, и тела их предаются земле войсками, причем на трупах сплошь и рядом видны следы изуверства армян«. Прокурор констатировал также бессилие местной администрации и фактическое хозяйничанье в уезде дашнаков: «Пока русская власть совершенно подавлена, и весь уезд подчинен армянам, на стороне которых сильно терроризированная администрация и даже отчасти войско, которого к тому же недостаточно». Летом 1906 г. зангезурская резня приняла громадные масштабы. Разворачивая террор в Зангезуре, дашнаки преследовали цель уничтожить мусульманские села, расположенные между Зангезуром и Нахчываном, чтобы объединить свои вооруженные отряды, действовавшие в этих двух регионах. После поражения в Шуше дашнаки собрали рассеянные по Джеванширскому и Джебрильскому уездам силы и сконцентрировали их в армянских селах Зангезурского уезда — Барабатум и Чекедек. Целью этого плана был захват стратегически важного пункта — селения Катар, в котором добывалась медь и были устроены медные рудники. Трагические события в Катаре начались, как и во всех предыдущих эпизодах межнациональных столкновений, с армянской провокации. 29 июля 1906 г. в селе Катар армянами был убит Сафияр бек — доверенное лицо одного из зангезурских беков. Это убийство вызвало естественную в условиях многолетней взаимной вражды реакцию азербайджанцев: они атаковали рынок, убили одного армянина и подожгли один опустевший рудник. Воспользовавшись ожидаемой реакцией, дашнакские отряды напали на торговые лавки мусульман, уничтожив их, а затем начали преследовать спасавшихся бегством. Армянами были убиты шестеро мусульман. Описываемые события показали, что армяне были заранее подготовлены к боям, хорошо организованы и вооружены. Подтверждением этому служит следующий факт. В тот же день, когда армяне разрушили рынок в Катаре — 29 июля — они напали еще на 6 селений азербайджанцев и захватили их. Села Кархана, Лов, Халадж, Салдашлы, Инджевар, Дашнов были разрушены дашнакскими боевиками, а жители-мусульмане вынуждены были искать укрытия в соседнем селе Катар, либо в горах и лесах. Действия дашнаков в Зангезуре так же, как и в других уездах Елизаветпольской губернии, были четко слаженными как с военной, так и с организационной точки зрения, что полностью отрицает тезис о неподготовленности и беззащитности армян во время межнациональных столкновений. Как отмечалось в одном официальном документе, пешие и конные отряды дашнакских «хумбов», «зинворов», вооруженные главным образом ружьями и револьверами системы Маузер, по предписаниям дашнакских комитетов направлялись в пункты, требовавшие сосредоточения сил. Эти отряды перебрасывались из одной местности в другую с невероятной быстротой, благодаря поставке населением сменных верховых лошадей. На эти отряды возлагалась не только защита армянских селений, но, главным образом, разгром азербайджанских населенных пунктов вдали от арены борьбы армян с мусульманами. Эти отряды обрушивались на беззащитные мусульманские села и громили их дотла. В качестве примера приводился ряд сел Охчинского ущелья, с. Горс Зангезурского уезда. Наиболее драматические события в истории зангезурской резни произошли в селе Катар. 1 августа 1906 г. армяне окружили село и начали обстрел. Положение жителей-азербайджанцев усугублялось тем, что Катар был со всех сторон окружен армянскими селами, что фактически делало невозможным спасение. В таких условиях единственным способом остановить натиск армян были решительные действия против них полиции и казаков. Однако события в Катаре наглядно и уже в очередной раз подтвердили не только их бездействие, но и открытую поддержку армянам.

В Ереване наконец признали: Армения создана на азербайджанских землях

История азербайджанского населения гёйчинского магала Н.Кулиева Гёйчинский магал (административная единица, селения) охватывал северное и северо-восточное побережье озера Гёйча (Севан). До захвата Российской империей он находился в составе азербайджанского Эриванского ханства, в котором были 522 села, а затем Эриванской губернии. Из распространенных здесь топонимов следует, что коренное население этих мест составляли азербайджанцы. В 1828-1830 гг., в связи с массовым переселением армян из Османской империи и Иранского государства, многие тысячи азербайджанцев были изгнаны из родных мест, что резко изменило этнодемографическую картину региона. В мае 1918 г. была образована Армянская (Араратская) Республика площадью 10 тыс. км2. В декабре 1920 г. к ней были присоединены участки Гёйча и Гарагоюнлу. При советской власти территория бывшего Гёйчинского магала была разделена на 5 административных районов: Чемберекский, Басаркечарский, Ашагы Каранлыкский, Кеварский и Еленовский. По данным 1970 г., в Чемберекский район входили 13 сельских советов, в том числе Агбулак, Арданыш, Башкент, Колкент, Джил, Каракая, Кырмызыкент, Ени Башкент, Ашагы Чемберек, Тутуджук, Чайкент. Их население составляло 26,3 тыс. человек, в большинстве своем азербайджанцы. В Басаркечарский район входили один поселок и 14 сельсоветов Кырхбулак, Султаналиккишлак, Джанахмед, Гюнешли, Дашкент, Зод, Гедакбулак, Каябашы, Ашагы Зогаллы, Беюк Марза, Памбак, Кызыл-Ванк, Бала Марза, Шишкая с населением 48,7 тыс. человек. В течение 1948-1951 гг. часть местных азербайджанцев была переселена в Азербайджанскую ССР. Стоит отметить, что согласно статистическим данным, в 1831 году на этой территории проживали всего 9 армян. В те годы здесь было 44 селения. В состав Ашагыкаранлыкского района входили один посёлок городского типа и 16 сельских советов Ашагы Алчалы, Алгырых, Авдалагяхлы, Ашагы Гезалдаре, Адамхан, Юхары Адыяман, Каранлык, Велиагалы, Залахар, Гель, Медине, Ашагы Адыяман, Тазекент, Деликташ, Колагирен с населением 62,2 тыс. человек. В 1948-1951 гг. почти все местные азербайджанцы были депортированы. В Кеверском районе имелись 1 город и 9 сельских советов Эйриванк, Косамамед, Башкент, Кулах, Гюзеджик, Агзыбир, Гаджи Мугань, Горадиз, Деликардаш с населением 23,7 тыс. человек. В Еленовском районе — 1 город, 1 посёлок и 8 сельсоветов Джырджыр, Шехруз, Диашен, Ордекли, Дзахкунк, Субуклу, Александровка, Яйджы. Ещё в 1956 году в результате археологических раскопок в селе Ордекли были обнаружены ценные материалы, свидетельствующие, что Гёйчинский бассейн издавна был населен тюркскими племенами. Местные жители издревле занимались земледелием, преимущественно зерноводством. Со второй половины прошлого века здесь стали распространяться садоводство, табаководство и овощеводство. Традиционный уклад жизни в этих местах мало отличался от такового в других азербайджанских регионах. Наряду с этим, в материальной и духовной культуре азербайджанцев Гёйчи имеются местные особенности. Среди них интересны свадебные и погребальные обряды. Так, выбор невесты был прерогативой родителей. На сватовство отправлялись мужчины; после получения согласия приступали к предварительному сговору – белге, за ним следовало обручение – нишан. Нередки были так называемые «свадьбы святых» («пейгамбери той»), т.е. «богоугодные», на которых доминирующую роль играли аксакалы, сопровождавшие невесту до дома жениха. На таких свадьбах музыкантов не было. Ещё до помолвки представители дома жениха подносили невесте подарки кольцо, шелковый платок, сладости и т.д. Разносчику чая на предварительном сговоре принято было давать деньги. Непременными участниками этой церемонии были дядя по матери и дедушка невесты. Ближайшие родственники приходили на свадьбу с украшенными ветвями. На свадьбу собирались и жители окрестных селений. Все расходы по проведению свадьбы обязан был нести жених. Накануне переезда невесты из отчего дома приглашали её родных и близких, а также повивальную бабку. Невеста получала от семьи жениха хончу (поднос со сладостями и подарками). Расходы на шитье платья («парча бичини») невесты также обязан был нести будущий муж. Проводы невесты из отчего дома отличались торжественностью и состояли из нескольких ритуалов. Так, невеста должна была обойти в округ очага и и получить благословение своих родителей. Её сажали на лошадь, а на круп садился мальчик, которого угощали сладостями и фруктами. Гостей на свадьбе обычно угощали шашлыком, вареным мясом. На свадьбе в доме жениха в честь новобрачных произносились здравицы, невесту приглашали на танец, причем во время танца ее забрасывали деньгами («гуйруг пулу»), которые по обычаю предназначались ей. Собранные на свадьбе деньги обычно покрывали свадебные расходы. Шаферы жениха имели на рукавах красную повязку. Ещё накануне свадьбы гостям и близким дарили домотканые шерстяные носки с белым узором, изготовленные в доме невесты. Такие носки получала и йенга – родственница жениха, сопровождающая новобрачных в его дом. В доме жениха разыгрывались ритуальные сценки «похищения жениха» («бей огурламасы») с целью получения денежного выкупа с шаферов. В прошлом на свадьбах наряжали верблюда. Невесте в качестве подарка обычно дарили ковер (гябя), который стелили вдоль стены и палас безворсовый ковер. Обряд «кройки платья» («палтар бичини») сопровождался одеванием невесты в платье из дорогой ткани (например, из бархата с цветными узорами). Важное место занимал также обряд окрашивания рук невесты хной («хына йахды»), расходы которого также ложились на жениха. Приданое невесты состояло из ковров, постельных принадлежностей, самовара. Своеобразные черты носили погребальные обряды азербайджанцев указанного региона, хотя, как и в других, здесь также отмечали третий, седьмой, сороковой дни с момента кончины, устраивали поминки по четвергам. Что касается доисламских верований, то наиболее известными были святилищя (пир) в селах Дашкент (пир Сеида Байрама) и Боюк Гарагоюнлу (пир Мирселима). Как и все азербайджанцы, гёйчинцы широко отмечали весенний праздник Новруз. В это время молодёжь загадывала желания, люди поминали умерших. Широко отмечали и мусульманские праздники Гурбан байрам (жертвоприношение) и Уразабайрам (разговение). Гёйчинский магал известен и своими ашугами: Алы, Алескер, Мехти, Гусейн, Наджаф. Таким образом, у коренного населения Гёйчинского магала, каковыми являлись азербайджанцы, наряду с общенациональными, могут быть отмечены местные специфические черты материальной и духовной культуры.

Тело Нельсона было привезено в Лондон в бочке с бренди. Рассказывали, что матросы в пути употребляли этот напиток – с помощью соломинок. Трудно сказать, насколько достоверны эти рассказы, но ром, который выдавали английским морякам, действительно стали называть «адмиральской кровью» или даже «кровью Нельсона». Мечта Горацио Нельсона о похоронах в Вестминстерском аббатстве так и не исполнилась: местом его захоронения стал собор святого Павла. И похоронен он был в гробу, сделанном из обломка мачты французского флагмана, который моряки линейного корабля «Свифтшур» подарили ему после битвы при Абукире. Надгробие Нельсона, собор святого Павла, Лондон На этих похоронах присутствовали и попавший в плен командующий объединённым франко-испанским флотом вице-адмирал Вильнëв. Через полтора года он был отпущен под честное слово не воевать с англичанами. 22 апреля 1806 г. его тело было найдено в одной из комнат постоялого двора, где он остановился, ожидая распоряжения Наполеона. По официальной версии, опасавшийся трибунала де Вильнёв совершил самоубийство. Pierre-Charles Villeneuve В Лондоне в честь Трафальгарской победы была названа площадь, ранее носившая имя Вильгельма IV. Она устроена на месте, где сходятся улицы Стрэнд, Уайтхолл и Мэлл. В 1842 г. в её центре на гранитной колонне высотой 46 метров была установлена статуя Нельсона в три человеческих роста. Александр Герцен, кстати, назвал эту колонну «дурным памятником дурному человеку». Пьедестал колонны украшен бронзовыми панелями с изображениями четырёх знаменитых победы Нельсона – они отлиты из трофейных французских артиллерийских орудий. А на декорирование верхней части колонны пошёл металл английских пушек. Трафальгарская площадь, Лондон Nelsons column in London Любопытно, что строительство осуществлялось при финансовой помощи России: правительство нашей страны желало улучшения отношений с Англией. Последний из сохранившихся флагов с английского корабля, участвовавшего в сражении при Трафальгаре, «всплыл» на аукционе, который проводился в Лондоне 21 октября 2009 года – в день 204-летия битвы. При начальной заявленной цене в 14 000 фунтов эта, имеющая огромную историческую ценность реликвия была продана за 384 000 фунтов. Согласитесь, не слишком высокая цена – по сравнению с ценами на некоторые современные «произведения искусства». Из первой статьи вы, вероятно, помните, что за несколько часов до смерти Нельсон прямо указал в своём завещании: «Единственную милость, которой я прошу у своего Государя и у своей родины, это забота о судьбе леди Гамильтон и маленькой Горации.» Англия отблагодарила своего героя, оставив любимую женщину адмирала и его дочь без средств к существованию. Получив известие о гибели Нельсона, Эмма Гамильтон на две недели слегла в постель с лихорадкой. Придя в себя, она узнала, что завещание Нельсона не признано, и очень скоро она оказалась в долговой тюрьме. Выйдя на свободу, снимала комнатёнку на чердаке, скоро снова оказалась в долгах и вынуждена была скрываться от кредиторов во Франции. Здесь она от горя и безысходности стала крепко «прикладываться к бутылке» и скоро стала алкоголичкой. Умерла в полной нищете 15 января 1815 года. Её дочь Горация вернулась в Англию, вышла замуж за священника и родила 10 детей (семь сыновей и три дочери). Горация, дочь адмирала Нельсона и леди Гамильтон Лишь в конце жизни ей удалось добиться от английского правительства единовременной дотации в 1457 фунтов стерлингов (эти деньги Горация распределила между своими сыновьями) и «пенсиона» для дочерей – 100 фунтов ежегодно. Умерла она в возрасте 80 лет. На могильном камне названа не родной, а приёмной дочерью Нельсона.

Около 12 часов дня Нельсон приказал поднять сигнал, о котором исследователи спорят до сих пор. Некоторые пишут, что он гласил: «Нельсон верит, что каждый исполнит свой долг.» Однако такой сигнал просто невозможен – в использовавшемся коде нет необходимых обозначений. Наиболее популярная версия гласит, что сигнал был следующим: «Англия ждет, что каждый исполнит свой долг.» Эта фраза стала боевым девизом британского флота. Но скептики утверждают, что Нельсон дал обычный сигнал – положенный по уставу: «Следовать за мной.» Французские корабли подняли республиканские трёхцветные флаги, испанцы – флаги своей страны и деревянные кресты. Сражение Joseph Mallord William Turner. The Battle of Trafalgar Итак, Нельсон решил атаковать вражеский флот двумя колоннами. Первыми к франко-испанскому флоту должны были подойти 15 кораблей колонны Коллингвуда, которым была поставлена задача разрезать вражеский строй между 12 и 13 кораблями арьергарда. Однако в итоге франко-испанский флот оказался разрезан на уровне 16-17 кораблей, и суда Коллингвуда оказались в меньшинстве. Английские корабли ещё и вступали в бой не одновременно, а по очереди. Таким образом, у их противников были неплохие шансы на успех, однако, как мы помним, английские канониры стреляли в три раза быстрее. Нельсон возглавил вторую колонну из 12 кораблей, которая атаковала центр вражеского строя. Надо отметить, что оторвавшиеся от основной группы кораблей авангардные (бывшие арьергардные) суда французского вице-адмирала Пьера Дюмануара продолжали идти на Кадис. Их было 9, и к ним примкнул один корабль центральной группировки. Поворачивать назад эти корабли стали лишь примерно в 3 часа дня – слишком поздно, к этому времени противником уже были захвачены 12 французских судов. А 4 из них и вовсе уклонились от боя. Первый залп Трафальгарской битвы дал испанский 112-пушечный корабль «Санта-Ана», обстреляв вырвавшийся вперёд флагман Коллингвуда «Роял-Соверен». Santa Ana на гравюре начала XIX века. Этот корабль был захвачен англичанами, но 23 октября отбит Федерико Гравиной, вернулся в Кадис, а потом вместе с Príncipe de Asturias его перевели на Кубу Royal Sovereign на гравюре 1796 г. Около половины первого корабль Коллингвуда прорезал неприятельский строй и на протяжении примерно 15 минут сражался в одиночестве и был сильно повреждён. Но пушки «Роял-Соверена» не молчали: очень крепко досталось испанскому линейному кораблю «Санта-Анна» и французскому «Фуге». Затем стали подходить другие английские корабли. Колонна Нельсона вступила в бой на полчаса позже. Нельсон и его офицеры на палубе сближающегося с кораблями противника Victory, кадр американского фильма 1911 г. В бою сошлись флагманы Нельсона и Вильнёва – «Виктори» и «Буцентавр». Французы дали три залпа, свалив одну из мачт «Виктори», но затем по «Буцентавру» ударили то ли шесть, то ли семь британских кораблей. Флагман Нельсона прошёл мимо «Буцентавра» и оказался перед линейным кораблём Redoutable («Страшный»). С «Буцентавром теперь схватился 98-пушечный английский корабль Temerair. Французский линейный корабль «Редутабль» (в центре) и британские «Виктори» и «Тимирер» на картине Кларксона Фредерика Стэнфилда Во время Трафальгарского сражения на море отмечалась сильная бортовая качка, которая, с одной стороны, мешала вести прицельный огонь, с другой – нарушила строй франко-испанского флота, оказавшегося «разрезанным» в нескольких местах. Битва превратилась в серию противостояний отдельных судов, которые обстреливали друг друга почти в упор – не только из пушек, но и из ручного огнестрельного оружия. Такие поединки заканчивались абордажными схватками. Именно тогда находившийся на бизань-мачте стрелок французского корабля «Редутабль» с расстояния 14-15 метров смертельно ранил хорошо заметного благодаря парадному мундиру Нельсона. Пуля прошла через плечо, пробила лёгкое и застряла в позвоночнике, у адмирала оказалась парализована нижняя часть тела. Ранение Нельсона на картине Д. Диджтона Нельсон находился в сознании и требовал докладов о ходе битвы. В 4 часа дня капитан Victory сообщил ему, что захвачены уже 15 неприятельских кораблей (в том числе и потерявший все мачты французский флагман) и сражение выиграно. Утверждают, что Нельсон ответил: «Это хорошо, но я рассчитывал на 20.» Через 30 минут он умер. Согласно официальной версии, последними словами адмирала были: «Слава Богу, я смог исполнить свой долг.» Бенжамин Вест. Смерть адмирала Нельсона Надо отметить, что линейный корабль Redoutable, с которого прозвучал роковой для Нельсона выстрел, был захвачен именно его флагманом – Victory. Во время отчаянной абордажной схватки французы потеряли 80 % экипажа. Был захвачен и огромный четырёхдечный линейный корабль «Сантиссима Тринидад», который вынужден был сражаться с семью британскими судами. Избиение франко-испанского флота остановил шторм. Прекрасно проявил себя в этом бою испанский адмирал Федерико Гравина, который продолжал руководить сражением, даже потеряв руку. Часть кораблей ему удалось увести в Кадис, где они укрылись от шторма. На следующий день, несмотря на ранение, Гравина снова повёл оставшиеся боеспособными корабли в море. Удалось отбить линейный корабль «Санта-Ана», экипаж которого взбунтовался против находившихся на его борту англичан, но два других корабля Гравины затонули во время продолжавшегося шторма. Федерико Карлос Гравина-и-Наполи на портрете неизвестного художника Испанский адмирал так и не смог оправиться от последствий ранений, полученных им во время Трафальгарского сражения. Он умер 9 марта 1806 года в возрасте всего 49 лет. После битвы Итоги сражения оказались следующими. Британцы не потеряли ни одного корабля, в их экипажах 458 человек были убиты, 1208 получили ранения. Объединённый франко-испанский флот потерял 22 корабля (один был потоплен, остальные захвачены). Большие потери понесли экипажи кораблей: 4395 человек были убиты, 2540 ранены, около восьми тысяч попали в плен (в том числе и де Вильнёв). До трёх тысяч уже сдавшихся французских и испанских моряков утонули во время жестокого шторма 22 октября, тогда же утонули три корабля из числа тех, что были захвачены англичанами, в том числе и «Сантиссима Тринидад». А 4 ноября 1805 года эскадра капитана Ричарда Стрэчена перехватила 4 французских корабля контр-адмирала Пьера Дюмануара, которые ушли от Трафальгара, не приняв участия в битве. Эти суда были захвачены и приведены в Англию.

Трафальгарское морское сражение «Трафальгарская битва», картина У. Кларксона-Стэнфилда, написанная в 1806 году Совсем недавно мы говорили о Египетском походе Бонапарта и морском сражении при Абукире, о политической обстановке в Европе накануне войны Третьей коалиции, о причинах и начале этой войны. Наполеон готовил вторжение в Англию, англичане лихорадочно искали союзников, армии которых будут сражаться с Бонапартом в Европе, отвлекая его от планов по завоеванию их гордого острова. Как вы знаете, союзников британцы нашли – и те с треском проиграли эту войну. Но Англия была спасена. И главным сражением той войны для самих англичан стала знаменитая морская битва при Трафальгаре. Часто говорят, что в ней Англия потеряла лучшего адмирала, а Франция – флот и надежду остаться великой морской державой. Трафальгарскую битву традиционно включают в число четырёх крупнейших морских сражений мировой истории – наравне с Саламинским, при Лепанто и Цусимском. О Трафальгарской битве и будет рассказано в этой статье. Накануне 17 сентября 1805 года Наполеон подписал приказ, согласно которому франко-испанская эскадра должна была, наконец, выйти из Кадиса и отправиться к Картахене, где к ней должны были присоединиться другие испанские корабли. В Тулоне они должны были взять на борт французские десантные части и следовать к Неаполю, чтобы поддержать армию Сен-Сира, а также создать угрозу Египту. Неудачливый вице-адмирал Пьер-Шарль де Вильнëв должен был сдать командование графу Франсуа-Этьену де Розили (известный французский гидрограф и картограф) и явиться в Париж «для дачи объяснений». Письмо с приказом он получил 27 сентября, и, чтобы спасти свою честь, решил сам возглавить эту экспедицию. Он долго не решался выйти в море, но теперь, когда уже находился в фактической отставке, рвался в бой. А испанцы были против. Адмирал Федерико Гравина указывал, что многие матросы больны, экипажи недоукомплектованы, новобранцы плохо обучены, к тому же приближается период осенних штормов. Вильнёв ответил, что «падение барометра не должно служить оправданием падению мужества и союзного долга.» Встреча с англичанами 19 октября французские и испанские корабли вышли из гавани Кадиса и взяли курс на Гибралтар. Ранним утром (около 5 часов 30 минут) 21 октября близ мыса Трафальгар были обнаружены британские корабли, их вёл Горацио Нельсон, от которого французский адмирал бежал во время сражения при Абукире. И теперь мужество оставило уже самого Вильнёва: после долгих колебаний он отдал приказ повернуть назад – к Кадису. Около 8 часов утра был поднят сигнал: «Поворот фордевинд, все вдруг, курс норд, в обратном порядке» – авангардные корабли теперь становились арьергардом. Выполнение этого манёвра заняло два часа, при этом боевой порядок расстроился – появились «разрывы дистанции», теперь следом идущий корабль не мог защищать корму впереди идущего. Некоторые корабли, чтобы не столкнуться с соседними, и вовсе не вышли из строя, который теперь выглядел как полумесяц, выгнутый вправо – в сторону берега. Нельсон, намереваясь разрезать вражеский флот на три части, выстроил свои корабли в две колонны. План был очень смелым, даже рискованным, поскольку британские корабли сближались с неприятельскими под курсовым углом почти 90 градусов и потому не могли использовать свою артиллерию. А вражеские корабли могли поражать их залпами бортовых пушек. Но ветер и океанские волны были благоприятны для англичан. Соотношение сил Какими же силами располагали адмиралы противоборствующих сторон? В распоряжении Нельсона оказались 27 линейных кораблей, 4 фрегата и 1 шхуна. Вильнёв возглавил флот из 33 линейных кораблей (18 французских и 15 испанских), 5 фрегатов и двух бригов. Что касается линейных кораблей, в эскадре Нельсона 4 из них были судами первого ранга, 4 – второго, 20 – третьего. В объединённом франко-испанском флоте было 4 линейных корабля первого ранга и 29 – третьего. Вильнёв держал свой флаг на 80-пушечном корабле «Буцентавр» (Bucentaure), который прикрывал испанский 144-пушечный корабль «Сантиссима-Тринидад» (Santisima Trinidad – «Святейшая Троица»). Santísima Trinidad, модель корабля в музее науки г. Вальядолид Флагманом Федерико Гравины был 112-пушечный линейный корабль «Принсипе де Астуриас». Нельсон находился на знаменитом 104-пушечном линейном корабле Victory, который ранее был флагманом талантливого британского адмирала Джона Джарвиса (Нельсон служил под командованием Джарвиса и многому научился у него). Victory был лишь немного младше Нельсона – заложен в Чатаме 23 июля 1759 года и спущен на воду в 1765-м. Но в 1799-1803 гг. этот корабль стоял на ремонте и его буквально перебрали по брёвнышку, говорят, что стоимость такой реконструкции превысила цену постройки. Victory пережил Нельсона, он оставался в строю до 1812 года, а потом его поставили на «вечную стоянку» в городе Портсмут: Заместитель Нельсона вице-адмирал Катберт Коллингвуд шёл на 100-пушечном «Ройял Соверейн» (Royal Sovereign). Катберт Коллингвуд на портрете Генри Ховарда Среди французских линейных кораблей был и Swiftsure, который в составе английского флота принимал активное участие в морском сражении при Абукире и удачно атаковал французский флагман – L'Orient. Именно моряки «Свифтшура» подарили тогда Нельсону гроб, сделанный из обломка мачты «Ориента», упавшего на палубу их корабля. Однако в 1801 году этот корабль был захвачен эскадрой французского адмирала Онорэ Жозефа Антуана Гантома. Французские корабли l'Invincible и Le Dix-Août атакуют Swiftsure 24 июня 1801 г. А в составе британской эскадры находились бывшие французские корабли Tonnant и Spartiate, захваченные во время Абукирской битвы. Корабли союзников несли на себе 2864 артиллерийских орудий, численность экипажей достигала 20 тысяч человек. На британских кораблях находились 2312 пушек и около 16 тысяч моряков. В Абукирском сражении французский флот понёс большие потери, в том числе и людские. В результате британские моряки оказались более опытными и лучше подготовленными. Особенно критичной была разница в уровне канониров: некоторые утверждают, что по скорострельности англичане превосходили своих противников едва ли не в три раза. Нельсон тогда принял весьма неоднозначное и оказавшееся роковым решение – надеть парадный мундир с орденами. Он теперь был просто идеальной мишенью, и офицеры Victory просили его одеться менее заметно. Нельсон ответил: «Я честно заслужил награды и честно умру с ними.» Трафальгарский мундир Нельсона. Гринвич, Национальный морской музей Перед началом сражения он сказал своим капитанам: «Если в бою не увидите сигналов или не поймете их, ставьте свой корабль рядом с вражеским — не ошибетесь.» Нельсон излагает своим капитанам план Трафальгарского сражения, кадр американского фильма 1911 г.

Вернувшись в 1799 году вместе с четой Гамильтонов на родину, Нельсон поселился в одном доме с ними и продолжил отношения с Эммой, которая в 1801 году родила от него дочь, получившую в честь отца имя Горация. Однако официально эта девочка считалась приёмной дочерью семьи Гамильтонов, Эмма Гамильтон и Горацио Нельсон были записаны как её крестные родители. В апреле 1803 года умер супруг Эммы – сэр Уильям, после этого, чтобы вступить в новый брак, Нельсон безуспешно пытался развестись с женой. Скоро выяснилось, что всё состояние Уильяма Гамильтона перешло к племяннику покойного – Чарльзу Гревиллу, содержанкой которого на протяжении трёх лет была юная Эмма. Бывший любовник, благодаря урокам которого малолетняя проститутка и превратилась в прекрасную леди, теперь выгнал её из занимаемого особняка, и Нельсон подарил любимой женщине свой загородный дом. В начале 1804 года Эмма родила ещё одну дочь, которая умерла в младенческом возрасте. В это время Эмма стала часто играть в карты, проигрывала, влезла в большие долги, а боевой адмирал Нельсон был весьма небогат – почти беден по меркам лондонских аристократов. Он продолжал служить на флоте и 2 апреля 1801 года в должности второго флагмана Балтийской эскадры адмирала Хайда Паркера «наказал» Данию за присоединение к «Союзу вооружённого нейтралитета», в который входили также Россия, Пруссия и Швеция. Паркер намеревался всего лишь блокировать датский флот в гавани Копенгагена, однако Нельсон настоял на атаке. Сражение носило ожесточённый характер, при этом Нельсон проигнорировал приказ Паркера отвести корабли. Копенгагенское сражение на картине У. Сэндлера Нельсон на портрете Артура Уильяма Девиса. Обратите внимание на зелёный козырёк, который врачи этому адмиралу рекомендовали незадолго до Копенгагенского сражения: он должен был защищать от блеска моря правый глаз, пострадавший в июне 1794 года от осколков камня во время осады корсиканской крепости Кальви Исход сражения ещё не был решён, когда Нельсон обратился к датчанам с письмом, в котором он фактически угрожал расправиться с пленными и ранеными датскими моряками: «От братьев-англичан, датчанам. Лорд Нельсон не имеет желания сражаться с датчанами, но если стрельба со стороны датских кораблей продолжится, то он будет вынужден сжечь все плавучие батареи, захваченные им, без возможности спасти жизни отважных датчан, которые защищали на батареях свою родину. Писано на борту корабля Его Величества «Элефант» 2 апреля 1801 года.» Дания вышла из «Союза вооружённого нейтралитета» и пропустила британский флот в Балтийское море. Адмирал Паркер был отозван, а Нельсон повёл свою эскадру к Ревелю, где он надеялся найти и уничтожить теперь уже русские военные корабли. Но Ревельская эскадра была переведена в Кронштадт, а вести свои корабли по узкому фарватеру вдоль мощных фортов Нельсон не решился. Его честь спасли российские аристократы, которые к тому времени убили Павла I, а правительство нового императора Александра активно налаживало связи с англичанами. Прибывший из Петербурга вице-адмирал П. В. Чичагов сообщил Нельсону, что Александр I «желает разрешить все недоразумения с Англией мирным путем». Обрадованный британский адмирал ответил, что у него и в мыслях не было атаковать российские города – он всего лишь хочет пополнить в Ревеле запасы пресной воды и продуктов, желает салютовать крепости и просит разрешения сойти на берег. Ничтоже сумняшись, он писал графу П. Палену: «Я счастлив, что имею возможность уверить Ваше сиятельство в совершенно миролюбивом и дружественном содержании инструкций, полученных мною относительно России… Я не могу это выразить лучше, как явившись лично, с эскадрою в Ревельский залив или Кронштадт… Этим я хочу доказать дружеское расположение, которое, как я надеюсь, будет при помощи божьей вечно существовать между нашими государями… Не имею никаких иных намерений, кроме желания выразить глубокое уважение, которое я питаю к особе его императорского величества.» Никого обмануть ему не удалось, и Пален ответил: «Его величество приказал мне известить Вас, милорд, что единственным доказательством искренности Ваших намерений будет срочное удаление флота, которым Вы командуете, и что не могут иметь место никакие переговоры с Вашим двором, пока его морские силы будут находиться в виду наших портов.» Тем не менее, в Ревеле его эскадру приняли. Через 4 дня Нельсон покинул этот город и вскоре в Балтийском море встретил фрегат «Лотон», на котором находился направлявшийся в Петербург британский посланник лорд Сент-Эленс. Представитель Лондона потребовал не мешать намечавшемуся улаживанию отношений между Англией и Россией, и Нельсон повёл свою эскадру на запад. Ещё через 4 дня Россия и Швеция освободили задержанные в их портах английские суда, Александр I даже приказал оказать помощь в починке этих кораблей. А Нельсон возглавил крейсировавшую в Ла-Манше эскадру, которая должна была перехватить Булонский флот Наполеона. В его подчинении была и эскадра Средиземного моря. Ему предстояла встреча с объединённым франко-испанским флотом де Вильнёва и Гравины, и знаменитое сражение, в котором его ждала смерть и великая слава. За несколько часов до гибели он написал в своём завещании: «Единственную милость, которой я прошу у своего Государя и у своей родины, это забота о судьбе леди Гамильтон и маленькой Горации.»

Булонский военный лагерь, 1804 год. Гравюра неизвестного автора Помимо казарм, были обустроены госпитали, кухни, прачечные, ремонтные мастерские, конюшни, плацы и стрельбища. Несколько раз Булонский лагерь посещал сам Бонапарт. К августу 1805 г. общая численность Английской армии достигала, по разным оценкам, от 180 тысяч до 200 тысяч человек. Удалось собрать около 2300 десантных судов, командовать ими был назначен адмирал Брюис. В английских газетах печатались весёлые карикатуры на Бонапарта и его армию. Десантная армия Бонапарта плывёт в банных тазиках. Издатель W. Holland Что будет с Бонапартом, если он нападёт на Британию. Издатель P. Roberts Джон Буль бьёт и пинками прогоняет вторгшихся в Британию французов. Неизвестный автор, начало XIX века Однако король Георг III и его министры понимали, что, если в Англии сможет высадиться хотя бы половина армии Наполеона, им придётся срочно эмигрировать в Канаду. На южном побережье срочно модернизировались старые фортификационные постройки, были построены так называемые «башни Мартелло», на которые ставили пушки, защищать каждую из них должен был взвод солдат. Принимались срочные меры для формирования новой коалиции: армии союзников должны были сражаться вместо англичан и за их интересы. И, надо сказать, британцы щедро платили за чужую кровь. Согласно договору с Россией от 30 марта 1805 г., они обязались заплатить за 100 тысяч солдат 12,5 миллионов рублей и четвёртую часть этой суммы для оплаты мобилизационных мероприятий. То есть цена одного солдата составила 156 рублей 25 копеек. А «ревизские души» в России в это время стоили от 70 до 120 рублей. Так что Александр I тогда ещё и неплохо заработал на «продаже» своих подданных. Были, конечно, и другие причины (экономические интересы российских дворян, заинтересованных в торговле с Англией, личная неприязнь Александра I к Бонапарту, посмевшему намекнуть на его участие в отцеубийстве), но рассказ об этом выходит за рамки данной статьи. Обманный манёвр Бонапарта Британский флот был намного сильнее французского. И потому Наполеон решил выманить его из пролива Ла-Манш, заставив погнаться за французскими кораблями. Он писал: «Захват Лондона вполне реальный… Пятьдесят судов, которые выйдут из Тулона, Бреста, Рошфора, Кадиса и с Востока, объединятся на Мартинике… И пока британский флот будет искать их у Антильских островов и мыса Доброй Надежды, наши корабли соединились бы у Булони и снабдили десанты на побережье Англии.» Вести французский флот к Вест-Индии должен был вице-адмирал Луи-Рене Латуш-Тревиль, но из-за его смерти в августе 1804 года операцию пришлось отложить почти на полгода. Новым командующим стал вице-адмирал Пьер-Шарль де Вильнëв, который, как мы помним, в битве при Абукире командовал арьергардом и, уклонившись от боя, привёл во Францию 4 корабля. Из Тулона его эскадра вышла 29 марта 1805 года. В ней находились 11 линейных кораблей, 6 фрегатов и 2 шлюпа. В Картахене к ним присоединились 6 испанских линейных кораблей, которыми командовал Федерико Гравина. Этого адмирала Наполеон считал флотоводцем более выдающимся, нежели Вильнёв. Службу на флоте Гравина начал гардемарином в 1768 году – в возрасте 12 лет. В 1779 г. получил под командование шебеку «Сан-Луис», в 1785 году руководил небольшой эскадрой, действовавшей против алжирских пиратов, в 1790 году стал капитаном линейного корабля первого ранга. В 1793 году, будучи уже вице-адмиралом, изучал морскую тактику в британском Портсмуте. С 1804 по 1805 гг. был послом Испании во Франции, присутствовал на коронации Бонапарта. А в феврале 1805 года он стал командующим испанским королевским флотом. Бюст Федерико Гравины, Мадрид, военно-морской музей В Карибском море были потоплены несколько английских кораблей, однако британский флот не ушёл из Ла-Манша. Карибский поход эскадры Вильнёва При возвращении в Европу франко-испанский флот 22 июля у Бреста столкнулся с эскадрой вице-адмирала Роберта Кальдера. В этом бою сражались одни испанцы, которые потеряли два корабля. Французы от боя уклонились. Вильнёв привёл свои корабли в Кадис, где они были заблокированы англичанами. Горацио Нельсон на пути к Трафальгару А чем же после Абукирской победы занимался противник де Вильнёва – Горацио Нельсон? Из статьи Морское сражение при Абукире вы должны помнить, что после победы в этой битве ухаживать за раненым адмиралом взялась Эмма Гамильтон – жена английского посланника при дворе короля Обеих Сицилий Фердинанда IV. Тогда и вспыхнул этот знаменитый роман. Эмма Гамильтон на гравюре 1789 г. Лемюэль Фрэнсис Эбботт. Вице-адмирал Горацио Нельсон, 1799 год

Англия и Франция на пути к Трафальгару Английские и французские адмиралы – участники Трафальгарского сражения: Пьер-Шарль де Вильнëв, Горацио Нельсон, Федерико Гравина и Катберт Коллингвуд Совсем недавно мы говорили о морском сражении при Абукире, которое состоялось 1 августа 1798 года (первая статья, вторая статья). В тот день эскадра Горацио Нельсона практически уничтожила французский флот адмирала де Брюэ. Командовавший арьергардом Пьер-Шарль де Вильнëв от боя уклонился – увёл от Абукира два линейных корабля и два фрегата. Теперь пришла очередь рассказа о Трафальгарском сражении, в котором де Вильнёв снова встретился с Нельсоном – уже в должности командующего объединённым франко-испанским флотом. Война Второй коалиции Англия воевала с Французской республикой с 1792 года и к 1802 году уже успела проиграть две войны – Первой и Второй коалиций. Главным успехом англичан стала та самая победа в морском сражении при Абукире, после которой Египетская армия Бонапарта была фактически обречена на поражение. Несколько побед, одержанных Наполеоном, не могли изменить ситуацию. Через год Бонапарт оставил свои войска, передав командование Клеберу. Этот генерал был убит фанатиком-курдом Сулейманом аль-Халаби. Его преемник – Жак-Франсуа Мену, 31 августа 1801 года подписал с англичанами конвенцию об оставлении Александрии и возвращении французских войск во Францию. Суворов в той войне после блистательной кампании в Италии имел шанс перенести боевые действия на территорию Франции. Но Андре Массена в двухдневном сражении разбил корпус Римского-Корсакова, на соединение с которым шёл великий русский полководец, вынудив его отказаться от своих планов. Несмотря на все старания, преградить путь армии Суворова Массена не сумел, но и того, что он совершил, было достаточно для официального объявления его во Франции «Спасителем Отечества». Тяжелейший переход армии Суворова закончился 30 сентября 1799 года. А 9 октября оставивший свою армию в Египте генерал Бонапарт ступил на французскую землю – во Фрежюсе. В Париже он принял предложение Сийеса возглавить военный переворот и уже через месяц распустил Совет Старейшин и Совет пятисот, став Первым консулом. После выхода из войны России для государств Второй антифранцузской коалиции наступили чёрные дни. Наполеон разгромил австрийские войска в Италии, однако ещё большее значение имели победы армии Жана-Виктора Моро. На фронт этот генерал отправился через 10 дней после свадьбы с 19-летней креолкой Александриной-Луизой-Эжени Юло д'Озери (ради брака с ней он отказался породниться с Наполеоном, отвергнув и очень «раскрепощённую» Каролину Бонапарт, и безупречную Гортензию Богарне). Рейнская армия под командованием Моро 3 декабря 1800 года в решающем сражении при Гогенлиндене (восточнее Мюнхена) разбила войска эрцгерцога Карла-Людвига-Иоанна Гогенцоллерна. Среди отличившихся генералов были Груши и Ней. Именно это поражение поставило Австрию на грань военной катастрофы. Битву при Гогенлиндене специалисты ставят в один ряд с Аустерлицким сражением, и сам Бонапарт называл эту победу Моро одной из величайших в мировой истории. Henri Frederic Schopin. Bataille de Hohenlinden Кстати, ещё раньше – после побед Моро при Мёскирхе и Хёхштадте, Наполеон писал ему: «Я бы с удовольствием променял пурпурную мантию Первого консула на эполеты командира бригады под вашим командованием.» После поражения при Гогенлиндене Австрия вынуждена была вступить в переговоры, закончившиеся 9 февраля 1801 года подписанием очень выгодного Франции Люневильского мирного договора. Появились зависимые от Франции Батавская и Гельветическая республики, Австрия признавала также ранее существовавшие Лигурийскую и Цизальпинскую республики. Англичане ещё пытались продолжать боевые действия, но воевать в одиночку всегда было против их правил. В марте 1802 года между Францией, Испанией, Батавской республикой и Британией был заключён Амьенский мирный договор. Именно тогда английский король Георг III отказался от лилий в своём гербе и от титула французского короля, который английские монархи носили со времён Эдуарда III. Одним из пунктов договора было признание обеими сторонами Республики семи островов, которая появилась после Средиземноморского похода эскадры Фёдора Ушакова (в рамках Войны Второй коалиции). Греческое население этой республики было настроено пророссийски, и здесь вполне можно было создать базу российского флота, однако в Тильзите Александр I согласится на её оккупацию Францией. На пути к Войне Третьей коалиции В Амьене Великобритания, наконец, признала Французскую республику, но противоречия между сторонами были столь велики, что новое столкновение было неизбежно. Наполеон продолжал экспансионистскую политику, присоединив к Франции остров Эльба, а к Итальянской (бывшей Цизальпийской) республике, президентом которой был он сам, – Пьемонт, Парму, Плезанс и Гуасталлу. Был установлен протекторат над Батавской и Гельветической республиками. А Великобритания отказалась вывести свои войска из египетской Александрии, Кейптауна, принадлежавших Франции индийских городов, вернуть Майорку Испании, а Мальту – Ордену Иоаннитов. В споре о Мальте третейским судьёй Наполеон предложил стать Александру I, отец которого был гроссмейстером Госпитальеров. Таким образом, Бонапарт явно предлагал русскому императору договориться и мирным путём восстановить контроль над Мальтой, которую Павел I уже успел объявить губернией Российской империи – в обмен если не на союз с Францией, то хотя бы на нейтралитет. Однако Александр, который пришёл к власти при активной поддержке со стороны англичан, на это предложение не ответил. 13 марта 1803 г. Наполеон разговор с британским послом завершил словами: «Мальта или война!» Англичане в ответ потребовали вывести французские войска из Швейцарии и Нидерландов. Средств для подготовки к новой войне у Франции не хватало, и потому были активизированы переговоры по продаже США Луизианы. Однако до начала боевых действий продать Луизиану не удалось. 10 мая 1803 г. из Парижа был отозван английский посол Чарльз Виворт. Премьер-министр Великобритании Генри Эддингтон распорядился арестовать все французские и голландские торговые суда, оказавшиеся в английских портах (в том числе и в колониальных). Наполеон в ответ приказал арестовать всех английских граждан на территории Франции и подконтрольных ей государств. 16 мая 1803 года началась Война Третьей коалиции. По приказу Наполеона, Мортье занял принадлежавший английским королям Ганновер, Сен-Сир отправился воевать против союзного Британии королевства Обеих Сицилий. Для нас важно отметить, что в 1804 году на стороне Франции выступила Испания. «Наполеоновские» планы Бонапарта На этот раз Наполеон решил «бить врага на его территории» – высадить армию на английском побережье. Он говорил: «Мне нужно только три дня туманной погоды – и я буду господином Лондона, парламента, Английского банка.» Согласно составленному плану, вначале на 1700 судах и баржах на английский берег должны были высадиться 113 тысяч человек и 5600 лошадей. Следом за ними на 590 баржах должны были приплыть ещё 48 тысяч солдат и офицеров и 3400 лошадей. Была сформирована «Английская» армия, части которой размещались в Булонь-сюр-Мер, у Брюгге и в Монтре. Особенно поразил воображение современников огромный Булонский лагерь, который состоял из четырёх отдельных лагерей: Амблетёз, Вимрю, Левобережный и Правобережный. Их командирами были соответственно Ланн, Сульт, Ней и Даву. Общее руководство осуществлял военный министр Бертье.

Острые вопросы между Азербайджаном и Арменией: карта и отвод войск от границы Хотя Азербайджан решительно отвергает идею отвода войск от границ на несколько километров по зеркальному принципу, армянская сторона вновь утверждает, что этот вопрос является «предметом переговоров». О чем в первых числах нового года оповестил общественность секретарь Совета безопасности Армении Армен Григорян. «Армения предлагает провести на основе советских карт 1974-1978 годов зеркальной отвод войск с приграничной линии, - заявил, в частности, секретарь армянского Совбеза. - Переговоры мы продолжаем и надеемся, что в этом плане сможем достичь договоренностей и продолжить работать в данном направлении». Армен Григорян взялся за старое В то же время Григорян отказался комментировать изменения в тексте последней редакции мирного договора, представленного Арменией, на которые Азербайджан отреагировал положительно. В частности, в Баку отметили, что последнее предложение Армении выгодно отличается от предыдущих и что в них содержится много пунктов, приемлемых для азербайджанской стороны. «Мы поговорим об этом в будущем, когда у нас будет более явный прогресс по мирному договору, - ответил Григорян на вопрос журналистов. - Переговоры продолжаются в том смысле, что происходит обмен текстами. Надеюсь, вскоре появится возможность для более предметных обсуждений, так что в результате мы сможем говорить о них публично и более четко». После чего позицию Григоряна подтвердили в Министерстве иностранных дел Армении. «В ходе переговоров между Арменией и Азербайджаном армянская сторона всегда выступала с предложением о зеркальном отводе войск от межгосударственной границы, и это предложение остается в силе, - говорится в сообщении МИД. – Армения готова начать обсуждения этого вопроса как можно скорее». Ранее министр иностранных дел Армении Арарат Мирзоян заявил, что Баку и Ереван обсуждают армянскую инициативу по отводу войск от условной границы. Отметим, что глава МИД Азербайджана Джейхун Байрамов, выступая на пресс-конференции по итогам 2023 года, отметил, что, во-первых, армянская сторона выносит этот вопрос на обсуждение общественности в неполном виде и к тому же вырванным из контекста. Арарат Мирзоян далек от реальности «Даже если в ходе переговоров и поднимались какие-то вопросы, из этого вовсе не следует, что переговоры по ним продолжаются», - отметил азербайджанский министр. А во-вторых, по мнению Байрамова, отвод войск с позиций на границе нереален. Министр напомнил, что азербайджанские войска не были переброшены на границу по чьему-то приглашению или с чьей-то санкции - эти позиции были заняты азербайджанской армией в результате боевых действий, так что отступать от них Азербайджан не намерен. Главным образом потому, что никто не может гарантировать, что завтра эти позиции не будут заняты силами другой стороны. Таким образом, становится очевидной неосуществимость идеи зеркального отступления от границ, которую армянская сторона в разных формах выдвигает, начиная с 2021 года. К примеру, Армения хочет, чтобы после предполагаемого отвода войск наблюдательная миссия Евросоюза имела бы возможность отслеживать ситуацию вдоль границы. При этом игнорируя тот факт, что азербайджанская сторона, в свою очередь, вовсе не собирается отдавать свои государственные границы под контроль наблюдателей, пограничников или миротворцев не только из европейских, но даже из третьих стран. Поэтому, по словам главы МИД Азербайджана, вместо попыток достичь согласия по более реальным вопросам представители Армении всякий раз выдвигая идею отвода войск и преподнося ее общественности в вырванном из контекста виде, не способствует ее продвижению. Джейхун Байрамов отстаивает твердую позицию Азербайджана Еще один вопрос, постоянно поднимаемый армянской стороной, связан с картами, по которым будет проводиться делимитация границ. Представители Армении заявляют, что готовы взять за основу карты середины 70-х годов ХХ века, составленные Генеральным штабом Советской армии. В свою очередь, Азербайджан официальную позицию по данному вопросу пока не оглашал. Но, судя по всему, официальный Баку считает правильным вообще исключить этот вопрос из проекта мирного соглашения, поскольку процесс делимитации и демаркации может занять длительное время. Армянская сторона не против такого подхода, во всяком случае, на официальном уровне. В то же время, если процесс делимитации и демаркации границ будут осуществляться отдельно от армяно-азербайджанского мирного соглашения, то с точки зрения достижения результатов на переговорах это будет выглядеть контрпродуктивно. Азербайджанского солдата никто не приглашал. Он сам пришел В случае же, если делимитацией и демаркацией займутся с обеих сторон специальные пограничные комиссии и эксперты, то выбор карты – это вопрос, о котором следует договариваться. Поскольку есть и другие нерешенные вопросы – к примеру, анклавы, азербайджанские села, находящиеся под контролем Армении, земли, отданные под пастбища во времена СССР, и другие. Но в любом случае открытый вопрос о картах не меняет принципа, согласно которому обе стороны признают территориальную целостность друг друга в пределах международно признанных границ. Это один из основных принципов мирного соглашения. И хотя пока неизвестно, с какими именно изменениями он будет включен в окончательный вариант мирного договора, похоже, что армянская сторона по-прежнему настаивает на включении конкретных цифр. Таким образом, хотя в целом количество нерешенными вопросов в армяно-азербайджанском мирном диалоге сокращается, оставшиеся вопросы, к сожалению, не становятся от этого менее острыми…

Уверовать? Нет уж, как нибудь в следующей жизни.

С.Штрассера как опытного теоретика и музыковеда привлекали к участию в обсуждении важных вопросов развития азербайджанского музыкального искусства. В 1935 году он был включен в комиссию по подготовке к изданию книги Уз.Гаджибекова «История развития азербайджанской музыки», а также участвовал в обсуждении научного труда Уэ.Гаджибекова «Основы азербайджанской музыки». Он выступал на диспуте о советской опере в Азербайджане с докладом «О проблемах советской оперы», участвовал в прослушивании и обсуждении отдельных отрывков из оперы «Наргиз» М.Магомаева. С.Штрассер был не только талантливым дирижером, но и прекрасным педагогом, оставившим заметный след в истории музыкального образования в Азербайджане. С.Штрассер являлся профессором Азгосконсерватории по классу оркестрового дирижирования, теории музыки и теории композиции. Он начал работать в 1929 году при ректоре консерватории Уз.Гаджибекова, уделявшим большое внимание привлечению квалифицированных педагогических кадров-музыкантов к преподаванию, а тем более с западно-европейским образованием и опытом исполнительской деятельности в лучших залах городов Европы. Многие выдающиеся музыкальные деятели являлись учениками венгерского музыканта. Ашраф Гасанов, студент Стефана Штрассера, первый азербайджанец, получивший высшее дирижерское образование, успешно окончил консерваторию в 1933 году. В последствии, он работал ведущим дирижером театра оперы и балета и симфонического оркестра в Баку. В1940 г. он был удостоен звания заслуженного деятеля искусств, а в 1959 – народного артиста Азербайджанской ССР. Учеником профессора был и талантливейший музыкант, всемирно-известный дирижер и композитор маэстро Ниязи. После прохождения занятий по композиции в техникумах Москвы и Ленинграда, Ниязи в 1933 г. возвращается в Баку и продолжает учебу в аспирантуре Азгосконсерватории по классу дирижирования у С. Штрассера. Дирижерскую деятельность Ниязи начинает в 1934 году и всю дальнейшую творческую жизнь он посвящает развитию и расцвету азербайджанского музыкального искусства. Педагог С.Штрассер всегда подмечал учеников с незаурядными музыкальными способностями. По воспоми-наниям русского советского музыканта, композитора Ореста Евлахова, учившегося в Азгосконсерватории в начале 1930-х годов, С.Штрассер, по сравнению с другими преподавателями, дававшими знания «излишне академической направленности», развивал индивидуальные дарования учеников, прививал хороший вкус, расширял их кругозор, особенно в области современной музыки. На занятиях по инструментовке он учил правильному чтению партитур, интересно анализировал партитуры симфоний Л.Бетховена. По словам Вероники Дударовой, первой женщины-дирижера в Советском Союзе, любовь к дирижерскому искусству привил ей венгерский музыкант. Начальное музыкальное образование она получила в 1920-е годы в Тюркской (Азербайджанской) музыкальной школе, созданной Уз.Гаджибековым. Позже она училась в группе одаренных детей при Азгосконсерватории, где занималась по теоретическим дисциплинам и дирижированию у С.Штрассера. Вероника Дударова (1916-2009) Он совместно с учениками посещал концерты в филармонии и оперные спектакли в театре, знакомя детей с музыкальными произведениями и вовлекая в мир прекрасных звуков и мелодий, приучал к серьезному восприятию лучших образцов мировой музыкальной культуры. Велика роль С.Штрассера в организации и руководстве «Особой детской группы». В 1933/34 учебном году НКП республики утвердил создание при консерватории «Группы особо одаренных детей» или «Группа юных дарований». А в «Положении об АГК» 1934 г.она значится как «Особая группа исключительно одаренных детей». Будучи студентом Азгосконсерватории и после успешного завершения учебы 1931 году, А.Зейналлы как самого знающего и активного студента оставляют работать при консерватории, поручив ему преподавание теории музыки, сольфеджио и гармонии в младших классах. Его учениками являлись будущие видные музыканты-исполнители и композиторы. Но, в связи с кончиной А.Зейналлы в 1932 г., преподавание теоретических предметов было передано его коллеге С.Штрассеру. Как отмечалось выше, обладая замечательными педагогическими качествами, он, в процессе занятий на уроках с учениками, выявлял среди них наиболее одаренных детей и преподавал им дополнительно по теоретическим предметам, развивая у них природный дар и музыкальные способности. В числе этих учеников были Тофик Кулиев, Кара Караев, Закир Багиров, Джевдет Гаджиев, Джамиля Мурадова и другие. Именно, тогда же и зародилась у музыканта идея о создании особой школы для детей. Группа опытных педагогов-пианистов Азгосконсерватории во главе со С.Штрассером предлагали открыть «образцово-показательную детскую музшколу с профессиональным уклоном», для очень ограниченного количества детей с ярко выраженными музыкальными способностями. Особое внимание уделялось классу фортепиано, который должен дать будущих пианистов, дирижеров, теоретиков и композиторов. На основании заявления педагогов АГК от 23 февраля 1933 года была организована «Группа юных дарований» при консерватории. Заведывание и организацию Учебной части взял на себя С.Штрассер, временно – как общественную нагрузку13. И учащимися оказались вышеперечисленные ученики Стефана Штрассера. Его благожелательное отношение к юным воспитанникам, а также его предвидение в них будущих профессиональных музыкантов рождало чувство благодарности и уважения к учителю. Педагогическая деятельность музыканта оказывало значительное влияние на формирование у них интереса к творчеству и продолжению учебы по предмету теории композиции и дирижированию. Так, Г.Гараев, З.Багиров после окончания рабочего факультета по классу фортепиано, а Дж.Гаджиев — скрипки, поступали в консерваторию на теоретико-композиторский факультет. Т.Кулиев продолжил образование в консерватории на двух факультетах — фортепианном и дирижерском в классе профессора С.Штрассера. О теплых творческих отношениях Дж.Гаджиева с учителем говорит исполнение первого сочинения композитора, еще студента, для симфонического оркестра, прозвучавшее под управлением дирижера С.Штрассера в 1936 г. на концерте, посвященного смотру композиторских кадров в Азербайджане. Профессор с большим вниманием относился к занятиям ученицы по классу фортепиано Дж.Мурадовой, он отмечал ее незаурядные способности, предвещая ей большое будущее. Одна из первых представительниц азербайджанской пианистической школы, Дж.Мурадова занималась концертно-исполнительской деятельностью будучи педагогом консерватории и первой солисткой Азгосфилармонии. С.Штрассер оставался заведующим группой юных дарований до сентября 1936 года. На каждом заседании педагогического совета АГК с его участием рассматривались вопросы, организационные или учебно-методические, связанные с «Группой». Ежегодно она укомплектовывалась новыми учениками. В 1934/1935 учебном году были приняты по классу фортепиано Мамед Оруджев (в будущем гобоист, солист оркестра Большого театра СССР), Белла Давидович (в будущем известная американская пианистка). В следующем году список талантливых детей-пианистов пополнился такими именами как Эльмира Назирова, Чингиз Садыхов и другие. Стефан Штрассер покинул Азербайджан и пределы СССР в 1936 году. Почему, именно, в этот год, догадаться не трудно. Предчувствуя надвигающиеся «неспокойные», «грозные», репрессивные 1936-38-е годы, музыкант решает вернуться на родину, где в это время также, к сожалению, был не лучший период в истории Венгрии. Но он продолжал заниматься профессиональной деятельностью. Преподавал частным образом уроки по композиции. Среди его учеников известен венгерский композитор и педагог Андраш Михай. Во время второй мировой войны С.Штрассер был отправлен на Восточный фронт, где, по всей видимости, и погиб. Стефана Штрассера внесли в число 100 лучших дирижеров мира в одном списке с его бывшими учениками – Ниязи, Тофиком Кулиевым, Вероникой Дударовой, получившие от своего педагога знания и любовь к искусству дирижирования. Венгерский виртуоз проработал в Баку всего 8 лет, но оставил о себе неизгладимую память отличного музыканта, дирижера, педагога, чья деятельность была направлена на развитие образования, культуры и искусства в Азербайджане. По материалам Института Истории Азербайджана

Кто учил Ниязи: Деятельность дирижера, композитора Стефана Штрассера в Баку С.Газиева В 1920-30-е годы в Баку выступали выдающиеся музыканты России и Европы. Например первым городом в СССР, который увидели парижская скрипачка Колет Франс и венский дирижер Эжен Сенкар, — был Баку. Как откровенно признавались зарубежные артисты: «Мы не надеялись найти здесь ничего кроме нефти и грязи», откровенно признавались зарубежные артисты, «и вдруг – гигантское культурное строительство, симфоническое дело европейского масштаба. Замечательная архитектура, концертная площадка, вид с которой напоминает Ривьеру, блестящие артисты – все это сделало бы честь любому европейскому концертному предприятию». Баку привлекал многих известных музыкантов-гастролеров, которые своей концертно-исполнительской деятельностью сыграли огромную роль в развитии музыкального искусства, образования и всей культурной жизни Азербайджана. Великий Узеир Гаджибеков отмечал, что «изучая европейскую музыку, мы обучаемся тому общемузыкальному искусству, которое развивалось веками и дало миру ряд гениальнейших творцов, к произведениям которых ни одна нация, претендующая на культурность, не может оставаться чуждой, ибо произведения и творения их имеют мировое значение». Особое место среди зарубежных исполнителей занимает Стефан Штрассер — венгерский дирижер, пианист и композитор. С.Штрассер родился в 1888 г (по некоторым данным в 1889 г.). Учился в Королевской венгерской академии музыки у лучших европейских музыкантов, таких как, немецкий композитор Ганс фон Кесслер, учениками которого являлись Бела Барток и Имре Кальман. Педагогами С.Штрассера были также и венгерские музыканты: пианист и композитор Арпад Сенди, являвшийся учеником Ференца Листа, и Виктор Херцвельд, у которого он учился дирижерскому мастерству. В Париже он занимался у известного французского композитора, дирижера Венсана дЭнди, одного из организаторов Национального музыкального общества, пропагандировавшее «новую музыку», для того времени, таких как К.Сен-Санса, Ц.Франка, Г.Форе и других. В 1912 году С.Штрассер начинает работать хормейстером в Пражской опере, затем дирижером оперной труппы Анджело Ноймана, Будапештской оперы, а в 1919-21 гг. – дирижер Шведской королевской капеллы в опере Стокгольма. Интересуясь современной музыкой, новыми течениями в искусстве, он как специалист новейшего музыкального репертуара, наряду с классическими произведениями, исполнял музыку молодых художников, представивших новое слово в области композиции, таких как К.Дебюсси, И.Стравинский, Б.Барток, А. Шенберг, П.Хиндемит. Придерживаясь прогресссивных взглядов, С.Штрассер был сторонником всего нового, революционного, в борьбе со старым, отжившим. Ему были близки идеи свободы, демократии. Поэтому ему импонировали события в России 1917 года. А в 1927 году С.Штрассер выступил в Вене, дирижируя совместно с Б.Бартоком в праздничном концерте, посвященном 10-летию Октябрьской революции в цикле «Симфонические концерты для рабочих». Венгерский дирижер неоднократно приезжал в СССР с гастролями, в частности, в Москву. В 1926-27 гг. участвовал в концертах по приглашению Ассоциации современной музыки, исполняя, как известные советскому зрителю произведения, так и новые – «ряд интереснейших, совершенно незнакомых классических и современных вещей». Так, С.Штрассером впервые были исполнены: квартет Моцарта с оркестром, 6-я симфония Шуберта, 3-я симфония Мясковского, произведения Б.Бартока, П.Хиндемита, М.Равеля. Как было, сказано выше, уровень симфонического дела, интерес со стороны бакинской публики к музыкальным концертам и театральным постановкам привлекало многих иностранных музыкантов-гастролеров в Баку. И дирижер Стефан Штрассер не был исключением, его гастроли в столице Азербайджана начались в августе 1928 года. Дирижируя Академическим симфоническим оркестром на концертах в Баку, он завоевывает симпатии и любовь зрителей. На страницах бакинских газет корреспонденты восторженно отмечали его высокий профессионализм, прекрасное владение оркестром, исполнявшего сочинения композиторов разных направлений. Звучала музыка таких произведений, которые никогда не исполнялись в Баку. Гастроли проходили с большим успехом и продолжились до конца сентября. А с 1929 года С.Штрассер работает дирижером в Большом государственном театре имени М.Ф.Ахундова, а также дирижером симфонического оркестра и одновременно ведет классы теории музыки, теории композиции и оркестрового дирижирования в Азгосконсерватории. В Баку С.Штрассер увидел большое культурное поле деятельности для реализации своих знаний, способностей и таланта в решении вопросов развития музыкального искусства в Азербайджане. Может быть, поэтому он решает остаться в Баку и активно начинает заниматься исполнительской, музыкально-просветительской и педагогической деятельностью. Уже с января 1929 г. С.Штрассер дирижирует оркестром в спектаклях Большого государственного театра — «Самсон и Далила», «Кармен», «Аида», «Царская невеста» с участием выдающейся азербайджанской певицы Фатьмы Мухтаровой. Он же участвует в вечере, посвященном 15-летнему юбилею сценической деятельности Ф.Мухтаровой, дирижирует в театре, на сцене которого выступают приезжие оперные артисты. Не меньшая работа была проделана им в пропаганде классической музыки, в приобщении широких слушательских масс к лучшим образцам произведений западно-европейских и русских композиторов, дирижируя Академическим симфоническим оркестром не только в филармонии, но и в рабочих районах, клубах, школах, в театре юных зрителей. О популярности симфонической музыки среди рабочего класса часто печаталось на страницах бакинских газет: «… в этом сезоне концерты, с их интересно составленной программой, под управлением такого выдающегося мастера-дирижера каким является Стефан Штрассер, привлекут еще больше рабочих слушателей, еще больше поднимут их интерес к серьезной музыке.» В апреле 1929 г. в эфире прозвучал радиоконцерт симфонического оркестра под управлением дирижера С.Штрассера. А в 1932 г. был создан симфонический оркестр Азербайджанского радиовещания, которым неоднократно дирижировал музыкант. Примечательно, что зтот оркестр, дирижируемым С.Штрассером совместно с оркестром народных инструментов, организованный и руководимый Уз.Гаджибековым, открывали летний сезон 1932 г. большим циклом концертов в рабочем районе Баку в парке культуры и отдыха им.«Ротефане» (позднее парк им. Низами). Эти мероприятия способствовали подъему музыкальной и культурной жизни Баку и всего Азербайджана. Венгерского музыканта интересовали произведения молодых азербайджанских композиторов. Совместная творческая и педагогическая работа связывала дирижера c молодым талантливым, подающим большие надежды, но рано ушедшим из жизни, композитором Асафом Зейналлы. Асаф Зейналлы (1909-1932) Его произведение «Фрагменты», являющееся одним из первых в истории азербайджанской симфонической музыки, прозвучало впервые в исполнении оркестра под управлением С.Штрассера в Баку на юбилее 10-летия Тюркского рабочего театра в 1931 году. Сочинение А.Зейналлы произвело большое впечатление на бакинскую публику и музыкальную общественность. В процессе создания произведения, к сожалению не осуществленного, автор, как видно из записей композитора, интересовался мнениями, рекомендациями, советами музыканта-теоретика и, вероятнее всего, будущего дирижера-исполнителя.

Лезгинские анекдоты от маэстро Ниязи: воспоминания писателя Анара Есть люди, которые знаменуют собой целый период в искусстве и когда они уходят, кончается определенная эпоха. Таким человеком был маэстро Ниязи — дирижер и композитор, музыкальный и общественный деятель. С вдохновенных программ первой довоенной декады азербайджанского искусства в Москве и до просветительских концертов последних лет, вся деятельность Ниязи — истовое, подвижническое служение музыке. В блистательном прочтении дирижера перед слушателями предстали замечательные партитуры К.Караева, Ф.Амирова, С.Гаджибекова, Дж.Гаджиева и многих других азербайджанских композиторов. Ниязи был тонким интерпретатором и страстным пропагандистом русской и европейской классической музыки. Но дирижерская, да и человеческая биография маэстро, в первую очередь неотрывно связана с именем гениального Узеира Гаджибекова — его родного дяди, наставника в искусстве, кумира в музыке. Гаджибековские шедевры «Кероглы» и «Аршин мал алан» неотторжимы от исполнительского искусства Ниязи, его вкуса, вдохновения, артистизма, таланта. Ниязи не только досконально знал каждую ноту гаджибековского творчества, он был буквально пропитан этой музыкой, чувствовал ее всеми фибрами души, буквально дышал ею. «Я засыпаю и просыпаюсь музыкой «Кероглы» — как-то сказал он и это было не просто фразой. Это было точной констатацией факта. В конце 1980-х годов, народный писатель Азербайджана Анар (Рзаев), написал очерк в книге, посвященной наследию Ниязи. «Я хорошо помню маэстро с самых ранних лет своего детства. Еще в тридцатые годы он подружился с моим отцом, поэтом Расулом Рза, и дружба эта продолжалась многие годы, конечно, с разной степенью интенсивности, частоты общения. В тридцатые годы, когда отец работал директором Филармонии, а Ниязи ее художественным руководителем, они встречались каждый день и не только на работе. В более поздние годы встречи были скорее эпизодическими, от случая к случаю, но добрые дружеские отношения оставались неизменными и ничем не омраченными,» — писал Анар. Он вспоминал как в его детские годы «каждый приход Ниязи в наш дом становился праздником — квартира сразу заполнялась смехом, шутками, забавными историями и, конечно, музыкой, напеваемой маэстро или льющейся из-под его удивительно выразительных пальцев на клавиши рояля.» «Помню целый цикл рассказов о забавных приключениях некоего неотесанного человека,- на афише «Кармен» — он принял это за концерт, на котором будут играть на гармони. Ниязи выжимал из этой ситуации весь ее комизм, все анекдотические детали, неподражаемо рассказывая историю незадачливого «меломана», имитируя речевые особенности своего персонажа. Не знаю, он ли придумал весь этот сюжет (я слышал эту историю и в интерпретации художника Исмаила Ахундова), но пересказывал он ее блистательно — это был подлинный Театр одного актера,» — рассказывал Анар. «Помню и цикл его лезгинских анекдотов и то, как он пел народную песню «Мулейли», переиначив ее слова и превратив в шутливые куплеты, посвященные своей супруге Хаджар-ханум,» — вспоминал писатель. В последующие годы, Анар тоже не раз виделся с маэстро, ходил на его концерты, бывал у него дома. Он также вспомнил случай, связанный с известным азербайджанским пианистом Фархадом Бадалбейли. «Помню, как я оказался в его гостеприимном доме, по чистой случайности именно в тот день, когда Фархад Бадалбейли вернулся в Москву из Лиссабона победителем конкурса пианистов и первым делом позвонил в Баку, Ниязи. С каким счастливым блеском в глазах говорил маэстро по телефону с Фархадом, поздравлял его, как он искренне радовался успеху пианиста — «Ведь это же впервые в истории нашего исполнительского искусства — первая премия на международном конкурсе. Да на таком престижном. И где? — В Португалии. И кто? — Пианист из Советского Союза»,» — рассказывал Анар. Анар отмечал, что «в те годы в Португалии был салазаровский режим, откровенно враждебный по отношению к нашей стране, и Ниязи подчеркивал именно этот, политически важный аспект победы Фархада, помимо ее чисто художественного значения…» Более длительное общение с маэстро Ниязи связано было работой Анара над фильмом «Узеир Гаджибеков. Аккорды долгой жизни». Ниязи был консультантом этой картины, которую Анар ставил в качестве режиссера по своему собственному сценарию. «Еще до начала непосредственной работы над сценарием я встречался и подолгу беседовал с людьми, близко знавшими Узеир-бека… Эти беседы мне многое дали в понимании судьбы Уз. Гаджибекова и в этом смысле обстоятельные, красочные рассказы Ниязи были особенно важными… я очень сожалею, что не догадался записать на магнитофонную пленку рассказы Ниязи. Вернее дело даже не в рассказах; их-то как раз я точно фиксировал на бумаге: имена, даты, факты, характерные слова, эпизоды — порой веселые, порой грустные,» — вспоминал писатель. По рассказам Анара, Ниязи был блистательным рассказчиком и по мере того, как он излагал то или иное событие далеких лет, оно вставало перед моим мысленным взором во всей ощутимой, осязаемой наглядности. Например, Ниязи так вспоминал день убийства Гусейнбалы Араблинского (известного азербайджанского театрального актера): «Мы сидели дома, прибежал актер Анаплы и сказал, что Араблинского убили, отец схватил парабеллум и выскочил на улицу… Отец мой и стал организатором его похорон… На фотографии похорон в толпе видны две женщины — это Малейка-ханум, жена Узеир-бека, и моя мать. Корону Араблинского в роли Надир шаха (ее несли на похоронах перед гробом актера) бисером сшивала тоже моя мама…» «В конце двадцатых годов, когда на дядю Узеира [Гаджибекова] были сильные наладки, однажды, на каком-то собрании оратор с бородкой начал опять резко бранить его, и тогда мы с Асафом Зейналлы — такие еще молодые — бросили реплики. Нас, конечно, сразу же вывели из помещения, но и критика как-то выдохлась, хотя бы на один тот день…,» — рассказывал Ниязи, со слов Анара. Все эти рассказы Ниязи Анар восстанавливал по записям в тетради, сделанным во время встреч с дирижером. Анар очень сожалел о том, чего восстановить не получилось: как маэстро напевал гаджибековские мелодии — вот этот уникальный момент и необходимо было зафиксировать на магнитной ленте. Ни одно строго научное музыковедческое исследование не могло бы так наглядно, зримо, ясно показать тончайшие особенности трактовки Ниязи гаджибековской музыки… Анар вспоминал: «Вот гаджибековская мелодия, — говорил маэстро и напевал арии Аскера и Гюльчохры, — а вот моя интерпретация, — и опять напевал. Возникало поразительное ощущение — это была вся та же гениальная гаджибековская музыка, но она же преломлялась через яркую художническую личность Ниязи — она и менялась, и оставалась неизменной одновременно. Причем он демонстрировал это без инструмента, без каких-то сложных гармонических ходов, аккордов на рояле, только своим приятным, бархат¬ным голосом, а мне казалось, что я слышу весь оркестр. Этот уникальный музыкальный комментарий Ниязи к интерпретации гаджибековских произведений, воспроизвести сейчас, увы, невозможно.» Да и само отношение Ниязи к Гаджибекову было отношением живого к живому — а это самое главное. Иначе и быть не могло —ведь если Ниязи можно характеризовать разными словами: необычайно талантливый, яркий, пластичный, артистичный, искрометный, крутой, требовательный, неожиданный (кто-то метко назвал его «человеком неожиданных модуляций»), тонкий, обаятельный и т.д. и т.п. и все эти слова будут точными и верными, все же первое определение, которое приходит на ум, когда думаешь о Ниязи, это сочетание: «живой человек». Он был живым человеком, когда работал сжигая себя, когда радовался друзьям, язвил недругам, спорил и ссорился, балагурил и сердился, репетировал и разъезжал с концертами. Анар писал: «Скольким выдающимся музыкантам он помог своими советами, строгостями, доброжелательностью, неуступчивостью. Как многое он значил для сохранения ста-бильных, а не эластичных критериев в музыкальной жизни республики. Помню и я его отзыв об одном руководителе оркестра, который во время исполнения имел привычку поворачиваться лицом к зрителям спиной к оркестру: «это единственный дирижер в мире, который дирижирует спиной,» — заметил Ниязи.» Настоящий художник делает все при своей жизни, на что «запрограммировала» его природа. Жизнь — горение — это максимальное исчерпывание таланта, творческого духа, художнического потенциала. Но художник и после смерти служит культуре — на наследии ушедших творцов зиждутся нравственные и эстетические основы развивающегося и вечно обновляющегося искусства. Память об ушедшем художнике — это важный и действенный фермент продолжающейся, длящейся духовной жизни.

Декада азербайджанского искусства в Москве: Ниязи спасает Магомаева (1938 г.) В 1937 году семья азербайджанского дирижера и композитора Ниязи (1912-1984) получила новую квартиру на ул. Хагани, в доме, который в то время называли Домом артистов, и не случайно. В нем проживали Самед Вургун, Мамед Саид Ордубади, Мирза Ибрагимов, Адиль Искендеров, Афрасияб Бадалбейли, Бюль-Бюль, Сулейман Рустам, Хагигат Рзаева, Алевсат Садыхов. Супруга Ниязи Хаджар Гаджибекова вспоминала: «Нам предоставили хорошую, светлую, уютную квартиру, но мебели не было никакой. И вот я пошла на ул. Торговую (ул. Низами) и в мебельном магазине (позднее — там магазин электротоваров) мы купили первую в нашей жизни с Ниязи мебель: кровать, стол, четыре стула. Постель у нас была, а кое-какую посуду дала свекровь — и мы стали обживать свою квартиру…» Этот период совпал с периодом подготовки к первой азербайджанской декады искусства в Москве, которая состоялась в 1938 году. Декада азербайджанского искусства проходила в Москве с 5 по 15 апреля. Это было время, когда широкий показ достижений искусства народов СССР систематически проводился в Москве с 1936-го по 1960 годы. Х.Гаджибекова вспоминала: «На декаду было решено повезти ‘Кероглы’ и ‘Аршин мал алан’ Узеира Гаджибекова, ‘Шахсенем’ Глиэра и первую азербайджанскую оперу на революционную тему ‘Наргиз’ Муслима Магомаева (старшего — прим.). Муслим Магомаев к тому времени уже тяжело болен и возник вопрос, кто будет дирижировать его оперой. В ЦК партии Азербайджана решили: дирижировать будет Ниязи…» Ниязи был в ужасе, он никогда до этого не дирижировал серьезные вещи, а тут не просто большая вещь, а опера, первая революционная опера, да еще будет исполняться в Москве на первой республиканской декаде. Но делать было нечего. Согласно воспоминаниям Хаджар Гаджибековой, в связи с тем, что Муслим Магомаев не успел завершить новую редакцию своей оперы к декаде, сделать это поручили Глиэру и Ниязи. Накануне поездки в Москву, она и Ниязи посетили Муслима Магомаева в больнице. «Он был очень плох и сам чувствовал свой конец. Помню, как он горевал от того, что не сможет поехать в Москву, чтобы самому представить свою оперу на декаде. И он показал Ниязи, что хотел бы изменить и добавить в своем произведении, а на прощание сказал: Вся моя надежда на тебя, Ниязи!,» — вспоминала Х.Гаджибекова. В Москву поехали сын Муслима Магомаева Джамал, его жена, Ниязи с супругой Хаджар. Глиэр отдыхал на даче и Ниязи каждое утро ездил к нему, они вместе редактировали оперу по плану и желанию автора, который умер незадолго до декады. Муслим Магомаев старший «О декаде в печати писали много. Много писали и о Ниязи. О нем впервые заговорили, как о талантливом дирижере. После декады Узеир Гаджибеков, Шовкет Мамедова, Бюль-Бюль и Глиэр получили звание народных артистов СССР. Ниязи был награжден орденом ‘Знак Почета’, а чуть позднее ему было присвоено звание заслуженного деятеля искусств Азербайджанской ССР — явление в то время очень редкое, ведь, ему было только 28 лет. А уж звание ‘орденоносец’ для его возраста вообще звучало невероятно,» — вспоминала супруга маэстро. После декады Ниязи назначили главным дирижером оперного театра и художественным руководителем симфонического оркестра. Нужно сказать, что Ниязи периодически уходил и приходил в оперный театр, но с симфоническим оркестром он связей не прерывал никогда. «В начале, когда создавался симфонический оркестр, Ниязи был его художественным руководителем, а главным дирижером был Николай Павлович Амосов, отец Геннадия Рождественского. Н.Амосов, человек необыкновенной культуры, образованности и эрудиции, каких мало, работал с оркестром только два года. Ненадолго его заменил Л.М.Гинзбург, а потом до конца своей жизни главным дирижером и художественным руководителем был Ниязи,» — рассказывала Хаджар Гаджибекова. «Таким образом, Ниязи был одним из создателей Азербайджанского-государственного симфонического оркестра, ныне носящего имя великого Узеира Гаджибекова, а с 1940 года — его бессменный главный дирижер,» — вспоминала она. По воспоминаниям Х.Гаджибековой, записям А.Гусейнова

Нападение Германии: Как Ниязи встретил начало войны в Ереване и дежурство на крышах Азербайджанский дирижер и композитор Ниязи (1912-1984) является одним из бессмертных символов азербайджанской музыкальной культуры. Народный артист СССР, герой Социалистического труда и лауреат двух Сталинских премий II степени — все это великий маэстро Ниязи. Однако все эти годы за ним прочно стояла его супруга — Хаджар Гаджибекова, без которой, как сам признавался в свое время маэстро, он бы не стал тем, тем стал. К тому моменту, когда в СССР обьявили о нападении Германии, Х.Гаджибекова находилась в Ереване. «Бакинский оперный театр поехал в Ереван на гастроли, а ереванский — в Баку. Ниязи послал меня вместе с оперной труппой, а сам задержался в связи с тем, что ему заказали написать музыку к физкультурному параду (нужно отметить, что в те годы физкультурным парадам придавали очень большое значение, на музыку к ним объявлялся специальный конкурс),» — рассказывала она. Она отмечала, что Ниязи в течение шести лет до самой войны занимавший всегда своей музыкой первое место, считал своим долгом и готовить парады, ведь он в свое время еще был и хорошим спортсменом. Хаджар Гаджибекова вспоминала эпизод, случившийся накануне обьявления войны: «Вышла я на улицу, чтобы купить кое-что на дорогу, а навстречу мне Пюста-ханум Азизбекова. Тогда она была подростком, и все ее звали Зиночкой. Она и говорит: «Тетя Хаджар (они меня почему-то называли «тетей Джоджо»), вы куда едете?» Я отвечаю, что в Ереван. А Зиночка: «Тетя Джоджо, а я тоже хочу, можно я поеду с Вами?» Я согласилась, но, разумеется, с разрешения родителей.» И далее: «Вечером звонок, звонит Азиз-Ага Азизбеков, старший сын одного из бакинских комиссаров Мешади Азизбекова. Он тогда был в чине генерала и работал заместителем председателя Совнаркома республики. Он и говорит: «Ай-яй-яй, тетя Джоджо, ты куда собралась, да еще мою дочь хочешь взять с собой! Мало тебе мужа, ты еще одну обузу хочешь иметь!» Конечно, мы пошутили, но так получилось, что мы вместе с Пюстой-ханум встретили известие о войне.» Приезда Ниязи пришлось ждать в Ереване. Тогда же и пришла весть о начале войны. «Сидим мы в Ереване в гостинице, ждем приезда Ниязи. В это время приходит двоюродная сестра Ниязи, тоже работавшая в театре, Мехбуба, дочь родной сестры Узеира Гаджибекова Саят. Вот она и говорит: «Ты знаешь, война началась». А я отвечаю: «Послушай, прекрати говорить глупости, какая война?». «А ты посмотри на улицу!». Я выглянула и просто испугалась: вокруг плач, крики. Потом мы надолго застряли в Ереване — как выехать, все составы поездов были заняты мобилизованными, а нас огромная группа артистов? Как-то ночью, когда мы спали, в комнату входит Ниязи. Он только успел сообщить, что вырвался на несколько минут, т.к. его призвали в армию. Помню его слова: «Я тебе дома оставил письмо. Я уезжаю, береги себя, очень прошу». Он даже не успел поесть, уехал. Только поцеловал меня и Зину…» — вспоминала супруга маэстро. Когда Х.Гаджибекова добралась до Баку, то войдя домой увидела… постриженного Ниязи. Оказывается его и еще нескольких деятелей искусства сняли с поезда в Баладжарах, с пункта отправки на фронт. Им дали бронь. «Но Ниязи всегда рвался на фронт. Организовав вместе с Тофиком Кулиевым оркестр и хор, он во главе этой группы выезжал в воинские части. Потом он с оперным театром выезжал в Иран, где находились наши войска, директором оперного театра в то время был ныне известный ученый Аббас Заманов. Вместе с нами в Иран выезжали Бюль-Бюль и Афрасияб Бадалбейли. Тогда я и получила впервые возможность встретиться со своими родственниками в Иране,» — рассказывала Х.Гаджибекова. В годы войны Ниязи начал работу над своей оперой ‘Хосров и, Ширин’, которую он посвятил 800-летию Низами, в это же время он написал ряд песен, одна из них была посвящена азербайджанским воинам. В 1944 году, несмотря на войну, в Тбилиси проходил съезд закавказских композиторов, на котором Ниязи впервые исполнил свою ‘Героическую симфонию’. Супруга маэстро вспоминала и «дежурство на крышах», в котором принимал участие и сам Ниязи. «Мне, как и тысячам бакинцев пришлось участвовать в дежурствах на крышах. Ниязи все шутил: «Даже моя жена, которая боится, когда при ней открывают шампанское, сегодня воюет… А что было делать, дежурили! Помню, мое дежурство всегда совпадало с дежурством жены Бюль-Бюля. Оденем на себя противогазы и часа в два-три ночи через день шли на дежурство,» — вспоминала она. И далее: «Вспоминается такой эпизод. В годы войны Ниязи, который, как и многие композиторы, любил сочинять в ночное время, сидит за пианино, сочиняет свою очередную песню. И вдруг резкий стук в дверь, открываем — патруль. Оказывается, как ни старался Ниязи тихо играть, но звук-то распространяется сильнее. Вот и показалось, что нарушается закон военного времени. Ниязи показал свои ноты, пианино, патруль успокоился и ушел. А иногда и Ниязи дежурил на крыше по ночам.» По рассказам Хаджар, в это же время семья Ниязи подружилась с семьей Бюль-Бюля. «Помню, особенно нравилось Бюль-Бюлю, когда Ниязи пересказывал, конечно, со своими комментариями, события дня, известия с фронта. Вот сидят за стаканом чая или за едой и Бюль-Бюль просит ‘Ниязи, расскажи, что нового происходит в мире?’. Или до поздней ночи гуляли в сквере имени 26 бакинских комиссаров и Ниязи все ему рассказывал…,» — вспоминала супруга маэстро. Закончилась война. Первые послевоенные годы были трудными в жизни Ниязи. Как вспоминала Хаджар — «было много несправедливостей, особенно после кончины Узеира Гаджибекова«. Ну, а потом состоялась первая зарубежная гастроль. «Ниязи выезжал за рубеж, как я уже говорила, во время войны, в Иран. Но это были в основном концерты для советских воинов. А в 1951 году Ниязи выехал в Чехословакию для участия в Пражской весне. Именно там он впервые продирижировал сюитой из балета Кара Караева ‘Семь красавиц’, именно тогда Ниязи стали называть одним из лучших интерпретаторов П.Чайковского за исполнение 4-й симфонии. Это исполнение в Чехословакии было записано на пластинку,» — рассказывала она. По воспоминаниям Х.Гаджибековой, записям А.Гусейнова

Смешно и трогательно: истории из жизни Узеира Гаджибекова устами дирижера Ниязи За плечами известного азербайджанского писателя Анара (А.Рзаев — сын поэта Расула Рзы) есть опыт работы над фильмом «Узеир Гаджибеков. Аккорды долгой жизни», посвященный легендарному азербайджанскому композитору. Фильм Анар ставил по собственному сценарию. «Узеир Гаджибеков. Аккорды долгой жизни» — 2-серийный биографический фильм с элементами драмы, комедии и мюзикла, был снят в 1981 году киностудией «Азербайджанфильм». Анар вспоминал, что в период работы над фильмом позволило ему иметь более длительное общение со знаменитым маэстро, азербайджанским дирижером Ниязи (1912-1984). «Аккорды Долгой Жизни» — фильм об У.Гаджибекове (1981 г.) Анар позднее вспоминал: «Еще до начала непосредственной работы над сценарием я встречался и подолгу беседовал с людьми, близко знавшими Узеир-бека… Эти беседы мне многое дали в понимании судьбы Уз. Гаджибекова и в этом смысле обстоятельные, красочные рассказы Ниязи были особенно важными… я очень сожалею, что не догадался записать на магнитофонную пленку рассказы Ниязи. Вернее дело даже не в рассказах; их-то как раз я точно фиксировал на бумаге: имена, даты, факты, характерные слова, эпизоды — порой веселые, порой грустные.» Позднее, Анар смог восстановить рассказы Ниязи о Гаджибекове, по своим записям в тетради, сделанным во время их встреч. Ниже — несколько интересных воспоминаний Ниязи, записанных писателем во время работы над фильмом. Своеобразное чувство юмора. Розыгрыш на улице. «Дядя Узеир (Ниязи так и говорил — дядя Узеир, тетя Малейка) был человеком с очень сильным и своеобразным чувством юмора, хотя сам смеялся редко. Однажды на улице он встретил своего однокашника по горийской семинарии врача Азада Амирова. Разговорились. В это время дядя увидел другого своего знакомого — земляка, проходящего по улице. Узеир дядя познакомил его с Азад-беком, но как-то ухитрился незаметно шепнуть как тому, так и этому, что собеседник туг на ухо… Беседуя друг с другом оба — и Азад-бек, и знакомый — земляк, громко кричали на всю улицу и Узеир дядя тихо посмеиваясь, теребил, по обыкновению, свои усы — это страшно его забавляло. Лишь через некоторое время «шумные» собеседники догадались о розыгрыше…» Вердикт Сталина «После показа «Кероглы» во время декады в Москве с Узеиром Гаджибековым беседовали руководители партии и правительства. Как мне [Ниязиъ рассказывал позже дядя, К.Е.Ворошилов сказал ему [Гаджибекову]: «Вам бы еще пару таких опер написать», на что И.В.Сталин резко возразил: «Нет». — Я совсем растерялся, — рассказывал Узеир дядя, — не знал как реагировать на эти слова, но Сталин после небольшой паузы продолжил свою мысль: «Две пары…» Разборки на фоне «Аршин мал алана» «В период работы над фильмом «Аршин мал алан» Узеира дядю усиленно настраивали против меня: будто я своевольничаю с его музыкой, переиначиваю ее на свой лад, по своей прихоти. Я объяснился: дорогой дядя, зачем ты слушаешь недобросовестные слова, лучше ты послушай, как я оркестровал «Аршин мал алан». Что не понравится, я переделаю. И вот когда он услышал — сразу успокоился. А в день премьеры фильма обнял меня, сказал: «Саг ол, гочах». Написал заявление, чтобы авторский гонорар получил я. Меня в числе других создателей картины выдвинули кандидатом на присуждение Сталинской премии (Государственной премии СССР — ред.). Но я сказал Расулу, который тогда работал Министром кинематографии, что отказываюсь от выдвижения. Премию за свое произведение должен получить сам Узеир-бек.» Узеир Гаджибеков (сидит) и Ниязи (второй справа) Последний джентльменский жест «В последние свои дни Узеир-бек упорно боролся со смертью, никак не хотел уступать ей. Помню, пришла навестить его Окюма Султанова — тогда она руководила Комитетом по делам искусств. Узеир дядя был очень слаб, но увидев Окюму-ханум, быстро натянул одеяло — это был его последний джентльменский жест.» Своевольничание [Со слов Анара]: «В фильме «Узеир Гаджибеков. Аккорды долгой жизни» мы использовали один прием: включили в нашу картину кадры из старого фильма «Аршин мал алан» — молодой Р.Бейбутов в роли Аскера, Лейда Бадирбейли — в роли Гюльчохры. Но мы заменили старую фонограмму новой записью (той, что на пластинках), Аскер — тот же Р.Бейбутов, с неувядающим голосом, Гюльчохра — изумительная Фидан Касимова. Мы опасались трудностей: как удастся подложить новую фонограмму к изображению тридцатилетней давности, чтобы не нарушилась синхронность, чтобы новое исполнение музыки совпадало с движением губ, артикуляцией актеров старого фильма. И это было почти чудо — новая запись идеально совпала с тем старым исполнением — в своем ритме, темпе, мельчайших нюансах. Это означало, что при всем новаторстве, Ниязи удивительно бережно сохранил ту самую трактовку 1945-го года, одобренную (Саг ол, гочах) и санкционированную самим Узеиром Гаджибековым.» Анар вспоминал: «Не за модернизацию гаджибековской музыки надо укорять Ниязи. Благодарить его надо за такое чуткое, бережное и в то же время творческое отношение к великой музыке, которая всегда была для него не окаменевшим, застывшим музейным экспонатом, а пульсирующей, вечнообновляющейся жизнью.» По материалам сборника “Литература, культура и искусство Азербайджана”

«Очень характерно, что Ниязи чутко относился ко всему, что только появлялось кругом, независимо от того, в каком возрасте был этот композитор, в каком, так сказать, «ранге» он находился. Это мог быть и студент, и он также бережно обращался к его музыке, если находил, что она достойна, брал ее, исполнял, записывал и пропагандировал в своих концертах», — вспоминал Светланов. Евгений Светланов «Можно сказать буквально так: вся азербайджанская музыка прошла через Ниязи«, — говорил он. Светланов считал, что как композитор, Ниязи мог бы создать больше сочинений, если бы не был таким страстным пропагандистом своих товарищей по искусству. «И конечно, жизнь, отданная этой пропаганде, могла бы быть еще богаче, если бы Ниязи посвятил ее композиторской деятельности. Но даже то немногое, что им создано, очень ярко говорит о том, что у него было огромное композиторское дарование, мастерство«, — отмечал он. В качестве примера он привел несколько шедевров Ниязи. «Послушайте, как звучит, например, его «Раст» — его замечательный мугам. Это просто энциклопедия, я бы сказал, оркестровки: так это интересно, так это сочно, так знает композитор-дирижер все тайны оркестрового мышления, языка… Недавно я познакомился с музыкой. балета Ниязи «Читра», удостоенной премии им. Джавахарлала Неру. Беру на себя смелость сказать, что это произведение совершенно выдающееся по своим художественным достоинствам, может быть поставлено в самый первый ряд советской музыки«, — рассказывал Светланов. Композитор считал, что когда в руки Ниязи попадало произведение композитора, любого возраста, направления и стиля, то в каждом из них он умел подчеркнуть самое главное, самое яркое. И более того, в исполнении Ниязи те или иные просчеты композиторов, а иногда и просто слабоватые места, отступали на задний план, были сцементированы всей, главной формой, да так, что никогда не замечались. Светланов вспоминал, что всегда с большим удовольствием слушал все, что выходило из-под дирижерских рук Ниязи. «Не могу не отдать должного восхищения его технике дирижирования. Техника его настолько виртуозна, что, я бы сказал, вероятно с ней, он и родился. Потому, что научить этому просто; невозможно. Его техника всецело, насквозь подчинена музыке. У него не было ничего заученного, никаких поз, никаких рецептов, никаких определенных штампов. Каждый раз музыка рождает его внешний жест. II поэтому он неисчерпаем в своем техническом арсенале, ибо неисчерпаема музыка, к которой он обращается«, — рассказывал он. Композитор Ниязи, Муслим Магомаев и Рашид Бейбутов на встрече с Л.Брежневым Как считал Светланов, у каждого художника, у каждого деятеля искусств должна быть определенная жизненная задача… и этой задаче он должен посвятить свою жизнь, служить ей верой и правдой. Это и делал Ниязи — служил азербайджанской музыке, которой, он посвятил все свои силы, весь свой огромный талант. «Большую роль сыграл Ниязи в становлении и развитии азербайджанского театра оперы и балета. Многие десятки произведений прошли здесь под его вдохновенным управлением. А многие из них зазвучали здесь впервые. Нельзя не вспомнить о том, что этим блистательным дирижером, создан Государственный симфонический оркестр республики, который, под его бессменным руководством достиг огромных исполнительских, высот. Не одно поколение музыкантов сменилось в этом коллективе, и всех этих музыкантов воспитал ни кто иной, как Ниязи«, — рассказывал дирижер. Светланов говорил: «… встреча с Ниязи — это всегда встреча с ярким талантом, а это не может, пройти бесследно. В жизни каждого встреча с талантом — это событие. Сколько же людей одарил Ниязи своим щедрым талантом?!» По материалам книги, посвященной воспоминаниям о Ниязи

«Ниязи гипнотизировал публику…» — воспоминания дирижера ведущих зарубежных оркестров Великий азербайджанский композитор и дирижер Ниязи (1912—1984) стал легендой еще при жизни. Как дирижер, он выступал во многих странах мира, во многих городах Советского Союза. Его искусство было хорошо знакомо слушателям, ему сопутствовал всегда, огромный успех. И успех этот был заслуженным, не случайным. О Ниязи хорошо отзывались и его «коллеги по цеху», в частности, знаменитый советский дирижёр, композитор, пианист, публицист Евгений Фёдорович Светланов (1928-2002). Светланов начинал как пианист, затем будучи студентом 4-го курса консерватории, стал дирижёром-ассистентом Большого симфонического оркестра Всесоюзного радио и Центрального телевидения. С 1955 года — дирижёр, в 1963—1965 — главный дирижёр Большого театра. Работая в Большом театре, осуществил ряд постановок русских и зарубежных опер. Светланов стал известен как дирижер не только в СССР, но и за границей: его неоднократно приглашали дирижировать ведущими зарубежными оркестрами и руководить оперными и балетными постановками (в частности, «Щелкунчика» П. И. Чайковского в театре «Ковент-Гарден» в Лондоне). В 1964 году дирижировал спектаклями труппы Большого театра на сцене театра «Ла Скала» (Милан, Италия). С Госоркестром СССР, под его управлением играли лучшие отечественные и зарубежные исполнители. Под его управлением состоялись премьеры многих симфонических произведений советских композиторов. В 1980—1983 годах Светланов провёл цикл концертов «Избранные шедевры западноевропейской музыки». Он вспоминал, как впервые был очарован Ниязи: «На востоке говорят так: часы идут, дни бегут, годы летят. Совсем, кажется, недавно, во время замечательного летнего театрального сезона, когда были интересные насыщенные симфонические концерты, прекрасные исполнители, я еще подростком оказался в Эрмитаже. Симфонический оркестр играл симфонию Чайковского, по-моему это была Четвертая симфония…» И далее: «За пультом стоял дирижер невысокого роста, который словно загипнотизировал и публику, и оркестр. В его движениях было столько силы, столько воли, столько темперамента и в то же время столько красоты, что оторваться от него было невозможно.» Это был, конечно, Ниязи. Народный артист СССР, композитор и дирижер Ниязи Евгений Светланов вспоминал, что казалось, словно музыка, которую исполнял Ниязи, нашла в нем единственного, вдохновенного исполнителя, и другого, кажется, уже трудно было себе представить. «Точно так же и звучание этой симфонии Чайковского было такое, что как-будто бы она была написана именно для этого дирижера. Вот такое, видимо, должно было быть исполнение, задуманное автором… Это было очень давно. Но впечатление это сохранилось у меня на всю жизнь«, — рассказывал знаменитый дирижер. Светланов вспоминал, что будучи студентом, он и его друзья любили ходить в кино. И одним из любимых фильмов был азербайджанский «Аршин мал алан». Как оказалось, фильм не просто так привлекал будущего дирижера. «В этой картине все было прекрасно. И актеры великолепно играли, и какая-то удивительно сердечная, приятная атмосфера. А потом я выяснил в чем, так сказать, тут был секрет. Самое главное: в этом фильме была изумительная музыка, которая царила, которая задавала тон и, собственно говоря, все там начиналось и кончалось музыкой. Музыку к фильму аранжировал, инструментировал и обрабатывал Ниязи. А музыка принадлежала классику азербайджанской профессиональной музыки Узеиру Гаджибекову«, — рассказывал Светланов. По его словам, каждая песня, каждый оркестровый, так сказать, «отыгрыш», все это было настолько талантливо, что неизгладимо вышло в его музыкальную память. Затем уже Светланов стал более пристально следить как Ниязи — дирижер и композитор — продолжал обогащать музыкальное искусство. Дирижер рассказал, что отличало Ниязи от других: «Дело в том, что если исполнитель, сам сочиняет музыку, то он резко отличается от своих коллег. Отличается он тем, что к чему бы он не прикоснулся, всегда чувствуется его неповторимая индивидуальность. И ему как никому подвластны тайны творчества. Все ему дается гораздо лучше, ибо он сам творец, и он говорит с композитором, если можно так сказать, на одной волне, на одном языке. Можно с удовлетворенностью сказать, что все достойное, все самое яркое нашло в лице Ниязи замечательного интерпретатора.» Светланов считал, что азербайджанская симфоническая музыка во многом обязана Ниязи, который не только замечательно исполнял ее, был первым исполнителем, создавал традиции исполнения этой музыки, подхваченные другими дирижерами, но он стимулировал создание большинства сочинений многих композиторов.

Как работал Ниязи: воспоминания жены великого композитора и дирижера Азербайджанский дирижер и композитор Ниязи (1912-1984) является одним из бессмертных символов азербайджанской музыкальной культуры. Надо отметить, что и сквозь взлеты и падения за Ниязи горой стояла его супруга — Хаджар Гаджибекова. Когда маэстро не стало, Х.Гаджибекова поделилась воспоминаниями о своем знаменитом супруге. Она, в частности, рассказывала как работал Ниязи над своими произведениями, поскольку в советское время об этом писали мало. «Когда пишут о творчестве Ниязи, всегда говорится о его исполнительском мастерстве, о его таланте, как дирижера. А ведь он был и хорошим композитором, написавшим оперу и балет, симфонии, сюиты, множество песен, музыку к кинофильмам. И вообще Ниязи вначале стал известен как композитор, а потом уже как дирижер», — рассказывала она. Х.Гаджибекова отмечала, что Ниязи к своим произведениям относился очень строго, критически и довольно редко их исполнял. «А ведь именно он был главным пропагандистом азербайджанских композиторов: других пропагандировал, а про себя порой забывал, считал нескромным. А композиторская жилка, если можно так выразиться, в нем была очень развита. Он сочинял всегда, даже на улице. Бывало гуляем мы с ним, разговариваем, я что-то ему говорю и вдруг замечаю, что он меня не слушает, мысли витают где-то. Потом он начинал тихонько насвистывать, напевать. А как только мы входили в дом, он не успев сбросить одежду, брал карандаш, клавирную бумагу и что-то записывал», — рассказывала она. Супруга Ниязи отмечала, что одним из самых любимых его произведений был «Раст». «Еще в середине 1930-х годов Хуршид-ханум Каджар, она в то время заведовала музыкальным отделом в Азернешре, обратилась к Ниязи с просьбой попробовать переложить народные мелодии на ноты. И вместе с известным исполнителем народных песен Джаббаром Карягды, Ниязи записывал мугам. Это была первая попытка перенести мугамы на ноты», — рассказывала она. Супруга Ниязи — Хаджар, 1932 г. Ниязи с супругой в Киеве. 1936 г. Вторая попытка у Ниязи была, когда он работал над симфоническим мугамом «Раст». Мугам «Кюрд-Овшары» он записывал в основном с игры на таре Гаджи Мамедова и Курбана Примова. «К этому времени уже гремели «Кюрд-Овшары» и «Шур» Фикрета Амирова. Кстати, первым их исполнителем был Ниязи — это состоялось в 1951 году в Москве, тогда же состоялась запись и передача по радио этих прекрасных произведений также под руководством Ниязи», — рассказывала Х.Гаджибекова. Niyazi - Suite from the ballet “Chitra” (final dance) | Cond. Mustafa Mehmandarov А балет «Читра» был написан Ниязи по рекомендации Министерства культуры СССР. «Как-то звонит к Ниязи сотрудник министерства и говорит, что приехал из Индии гость, привез кое-какие наброски, ноты и просит, чтобы кто-нибудь в Советском Союзе написал балет на известный сюжет Р.Тагора. И Ниязи согласился написать балет, причем официально заказ поступил из Министерства культуры СССР для Куйбышевского оперного театра. Либретто написала Н.В.Данилова, она же балетмейстер и постановщик», — вспоминала супруга маэстро. Балет в Куйбышеве прошел с большим успехом, но к сожалению Ниязи с женой туда выехать не смогли. Тогда же к ним поступило много телеграмм с поздравлениями. А через три года было принято решение поставить «Читру» в Баку. «Здесь постановку осуществила Данилова, а оформление к спектаклю сделал наш выдающийся художник Микаил Абдуллаев», — рассказывала Х.Гаджибекова. По воспоминаниям Х.Гаджибековой, записям А.Гусейнова

«Уже тогда по взглядам Ниязи я поняла, что ему понравилась. Это заметили и другие. Помню моя тогдашняя подруга Ольга Владимировна Клоцман, занимавшая впоследствии ответственные посты и ныне проживающая в Махачкале, шутя подтрунивала: ‘Смотри, малышка, ты кажется произвела впечатление!’ После новогоднего ужина Ниязи стал приходить к нам чаще, и я почувствовала, что также увлеклась им. Это поняли мои братья и изменили отношение к Ниязи. Он перестал к нам ходить, и мы стали тайком переписываться,» — вспоминала Хаджар Гаджибекова. К концу 1932 года в ее семье заговорили о возможности переезда в Иран. Тогда Хаджар и Ниязи решили убежать и тайком пожениться. Однако план выполнить было тяжело — за Хаджар постоянно следили ее братья, да и куда бежать? «В те годы Узеир и Зульфугар Гаджибековы жили очень и очень скромно, материально порой даже нуждались, квартира у Зульфугар-бека была маленькая, состояла лишь из одной комнаты. Но наше решение с Ниязи было твердым. Воспользовавшись кратковременными встречами в студенческом городке, мы обсудили план бегства. Ежедневно под видом занятий ко мне стали приходить мои подружки по институту и в своих студенческих сумках постепенно выносить туфли, платья и другую мою одежду. Забегая вперед, скажу, что потом в течение нескольких лет я благодарила себя за это: не скоро к нам пришли времена, когда мы смогли приобретать мне одежду… Накануне побега Ниязи позвонил к своему отцу, и тот посоветовал в первые дни после побега поселиться у его друзей в городе Агдаше,» — рассказывала Хаджар Гаджибекова. Она вспоминала число — 31 июля 1933 года, дата побега, которую супруги в дальнейшем стали отмечать как дату супружества. «До того, как нам сесть в поезд, я проводила на детский спектакль «Красная шапочка» детей брата, а сама побежала на вокзал. В Агдаше нас встретил отец Ниязи. Надо сказать, что вся его семья ко мне очень хорошо отнеслась, помогла чем могла. Но прежде всего встал вопрос о регистрации брака. Паспорт мне перед побегом найти не удалось — его, видимо, спрятали мои братья, да и вообще, даже если бы он был, то зарегистрироваться было непросто: как и братья я тогда считалась ираноподданной. И вот тогда решили закрепить наш брак по старому обычаю: обратились к мулле… А официально мы зарегистрировались много позднее, когда я получила советский паспорт,» — вспоминала Х.Гаджибекова. Однако потом стали возникать проблемы. Как вспоминала супруга будущего маэстро, положение было тяжелым, как моральном так и в материальном смысле. Плюс неустроенность быта. «Скоро поняла в какое попала затруднительное положение, и моральное, и материальное. И, прежде всего, с чем я столкнулась — это с неустроенностью быта. После Агдаша шесть месяцев мы прожили в доме Зульфугар-бека по ул. Физули, 37. В одной комнате пять человек. Спали мы пока было лето и первое время осенью, на балконе. В дождливые дни укрывались клеенкой,» — рассказывала она. Потом молодоженам удалось сменить жилье. Но сильно легче от этого не стало… «Один из друзей свекра помог нам найти и снять комнату на улице Басина. Тогда там были низкие, одноэтажные домики, связанные между собой системой узких и часто очень грязных дворов. Вход в нашу комнату был прямо со двора через комнату хозяев, а в самой комнате ни одного окна, лишь стеклянные фонари на потолке, через который, кстати, частенько залетала копоть. Одна стена комнаты прилегала к пекарне и можно себе представить нашу жизнь: город южный, летом жара, а тут еще весьма «горячее» соседство,» — вспоминала Х.Гаджибекова. В материальном плане тоже было тяжело. Как вспоминала супруга Ниязи, он тогда получал в консерватории стипендию 70 рублей. 15 рублей из них платили за квартиру. «Если я могла еще одеваться в одежду, вывезенную с помощью подруг от братьев, то денег на приобретение одежды для Ниязи, разумеется, не было. У него был один единственный костюм, который мы красили во все цвета сезона… А подкладка была в таком состоянии, что приходилось её ремонтировать ежедневно. В галоши услали газету в несколько рядов, чтобы они меньше промокали… И все-таки мы были счастливы, ибо были молоды, у нас есть какая бы там ни была, но своя комната, и что у нас есть будущее,» — рассказывала она. Супруга Ниязи — Хаджар, 1932 г. В это время в Ниязи уже вовсю рвался наружу талант. Он ежедневно ходил с утра на занятия или на репетицию, и всегда много работал. «Помню как-то ко мне подошел один из преподавателей консерватории, немецкий профессор Штрассер и сказал: ‘Мадам, я вас очень прошу, уговорите мужа перейти ко мне в класс дирижирования. Я убежден, что у него необыкновенные руки, и он будет очень знаменит, если будет заниматься’. Этот разговор я передала Ниязи, он засмеялся и сказал: ‘Штрассер преувеличивает’. Но после этого разговора я стала внимательнее приглядываться к мужу,» — вспоминала Х.Гаджибекова. А окончательный «перелом» произошел после одного случая… «Представьте себе: стоит лето, в комнате жара, а тут Ниязи задумал заниматься, зажег свет, что-то выстукивает. Я было заворчала: «Потуши свет, хочу спать». А потом смотрю: он, не обращая на меня внимания, продолжает выстукивать вроде бы на пианино (у нас ведь тогда его не было). Что-то напевает, потом выстукивает и записывает в нотной тетради. И я подумала: а может он действительно талантливый человек? И с тех пор стала помогать ему во всем, чем могла. А работал он в это время над своей, потом ставшей знаменитой «Закатальской сюитой». Вот так и работал: напевает, выстукивает, записывает… А утром бегал в консерваторию, проверял написанное на рояле…,» — вспоминала Х.Гаджибекова. По воспоминаниям Х.Гаджибековой, записям А.Гусейнова

Как начинал маэстро Ниязи: побег в Агдаш, свадьба и жизнь в нищете (начало 1930-х гг.) Азербайджанский дирижер и композитор Ниязи (1912-1984) является одним из бессмертных символов азербайджанской музыкальной культуры. Народный артист СССР, герой Социалистического труда и лауреат двух Сталинских премий II степени — все это великий маэстро Ниязи. Однако все эти годы за ним прочно стояла его супруга — Хаджар Гаджибекова, без которой, как сам признавался в свое время маэстро, он бы не стал тем, тем стал. Когда маэстро не стало, Х.Гаджибекова поделилась воспоминаниями о своем знаменитом супруге, начиная с того момента как они познакомились, до отношений Ниязи с другими известными личностями и жизнью с маэстро. Как все начиналось? Хаджар Гаджибекова вспоминала, что в начале XX в. ее отец и мать переехали на жительство из Ирана в г. Баку, где у них родились сыновья Али-Искендер и Рашид. А сама Хаджар родилась в Краснодаже, куда ее отец был направлен на работу в качестве подрядчика на строительство железной дороги и где он в 1922 году скончался. «В 1925 году иранское правительство назначило моего старшего брата Али-Искендера агентом при консульстве в г. Армавире, а в 1928 г.— в г. Махачкале. Младший брат работал у него секретарем, а я после окончания медицинского училища один год проучилась в махачкалинском медицинском институте,» — рассказывала она. В то время г. Махачкала был небольшим провинциальным городом с немногочисленной интеллигенцией. Все в этом городе хорошо знали друг друга и довольно часто общались. «Однажды, где-то в конце 1931 года наш педагог по музыке рассказала, что вместе с ней в детском саду работает врач-азербайджанка по имени Беюк-ханум, приехавшая недавно из Баку. По словам педагога эта женщина не имеет в Махачкале родственников и поэтому очень тоскует. Мой старший брат пригласил Беюк-ханум в гости и с тех пор она стала часто приходить к нам,» — вспоминала Х.Гаджибекова. Накануне нового года Беюк-ханум пришла поздравить семью Хаджар вместе со своими сыновьями, — Ниязи, работавшем в то время в Наркомпросе Дагестана, и Чингизом, обучавшимся в Ленинграде. Они остались на ужин. Ниязи (справа) с матерью Беюк-ханум и братом Чингизом. 1922 г. Ниязи с матерью и отцом Зульфугаром Гаджибековым. 1923 г.

Наследие Иреванского ханства: от щитов и шлемов до ножей и топоров Как известно, отдельные представители ветви гаджарской династии в течение определенного времени управляли Иреванским ханством, и культурное наследие, связанное с их именами, представляет часть того общего наследия, рассматриваемого в составе Иреванского ханства (1747-1828). В наследие ханства входит и боевая экипировка, использовавшаяся в XVII-XVIII веках. Уцелевшие экземпляры были в свое время переданы в «Кавказское отделение Археологического общества Москвы» в Тифлисе. В XIX веке в Тифлисе была создана резиденция кавказского наместника Российской империи со всей ее административной системой. Естественно, получив высокий статус, Тифлис требовал соответствующего культурного и инфраструктурного устройства, что проявилось в построении различных учреждений, в том числе музея, созданного в 1852 году под названием «Кавказское отделение Археологического общества Москвы». Позже, в 1854 году он официально был назван Кавказским музеем. Администрация музея на своих первых заседаниях объявила сбор художественно-этнографического материала материальной культуры народов Кавказа и Ближнего Востока приоритетным направлением. Можно сказать, что большая часть музейных экспонатов была получена от коллекционеров. ГАЛЕРЕЯ: Щит Щит Щит Щит Бебут (клинок изогнутый, двусторонней или односторонней заточки) Бебут (клинок изогнутый, двусторонней или односторонней заточки) Головка топора Головка топора Наконечники для копий Сабля Доспехи — броня для рук Шлем Шлем Шлем Шлем Седло Седло Седло Седло По книге-альбому Э.Надирадзе “Иреванское ханство. Исторический и культурный профиль”