Ратмир

Мы имеем право отменить принятые решения о передаче земель Армении | ХРОНИКА ЗАПАДНОГО АЗЕРБАЙДЖАНА

Не удивительно, что в столицу из Лиона полетели десятки жалоб на террор, устроенный Фуше и Колло д’Эрбуа. Чтобы оправдаться, последний сам отправился в Париж. Правда, его защита больше походила на бахвальство. Пушечные расстрелы палач Лиона объяснял гуманизмом: дескать, если убивать 20 человек на гильотине, то последний будет страдать, наблюдая казнь 19 раз. А тут 200 человек погибали почти одновременно и без всяких душевных терзаний. Конвент принял эти объяснения, хотя к этому времени в революционных настроениях наметилась некоторая турбулентность. Робеспьер развернул борьбу с крайне левыми радикалами — такими, как Эбер и Шометт. В частности, их обвиняли в слишком широком применении неизбирательного террора. Оставшийся в Лионе Фуше почуял смену настроений в столице и постарался им соответствовать. Нет, он не прекратил полностью казни. Ежедневно гильотина сносила головы 5−10 людям. Фуше просто расширил диапазон преступлений, заслуживавших смерти. Теперь на эшафот отправлялись не только мятежники, но и лионские якобинцы, громче всех требовавшие их казни. Некоторые из перепуганных горожан увидели в этом некую справедливость и даже принялись благодарить Фуше как вершителя мудрого суда. Проект мемориала жертвам террора в Лионе, 1814 г. Источник: lyonhistory.fr 5 апреля 1794 года Фуше отправился в Париж, чтобы отчитаться в конвенте о содеянном в Лионе. За собой он оставил разрушенный центр города и список из более чем 2 тыс. жертв. Последние фамилии в этом списке появились в день его отъезда: 5 апреля гильотина унесла жизни 18 осуждённых. В Париже уже бушевали межякобинские распри, которые для проигравшей стороны всегда заканчивались гильотиной. С трудом, но всё же Фуше удалось увернуться от её острого ножа. Он повернул дело так, будто бы сам боролся против террора. В качестве доказательства он предъявил благодарные письма лионцев и кляузы якобинцев, обвинявших его в измене святому делу террора. Фуше оказался в опале, но уцелел. Интересно сложились дальнейшие судьбы 3 комиссаров конвента, отправленных в Лион. Кутон остался рядом с Робеспьером в ночь термидорианского переворота и был гильотинирован на следующий день. Колло д’Эрбуа в 1795 году предстал перед судом по обвинению в лионских злодеяниях, был сослан на каторгу в Кайенну, где и умер от лихорадки. А главный палач Лиона Жозеф Фуше сделал головокружительную карьеру. Шли годы, режим директории сменил император Наполеон, затем настало время реставрации Бурбонов, а Фуше покорял всё новые вершины власти. Он стал всесильным министром полиции, нажил миллионы и получил титул герцога Отрантского. Многочисленные недруги Фуше постоянно напоминали ему о лионских событиях. Герцогу это очень не нравилось, и он мечтал уничтожить память о нескольких месяцах, в течение которых он заливал Лион кровью. Он даже попытался скупить все медали, отчеканенные в честь подавления лионского восстания, но это не помогло. В биографии Фуше, окрашенной в основном в тёмные тона, период с ноября 1793-го по апрель 1794 года пламенеет алым цветом крови.

Массовые казни как пример гуманизма Так как Лион первым из восставших городов попал в руки республиканцев, конвент решил устроить расправу, которая должна была напугать всех изменников. 12 октября революционный парламент принял указ, предписывавший примерно наказать не только всех мятежников, но и сам населённый пункт. Его имя стиралось с карты Франции. Все дома Лиона, кроме жилищ бедняков и промышленных сооружений, надлежало разрушить. Среди жалких развалин второго по величине города страны предписывалось воздвигнуть в назидание потомкам колонну с надписью «Лион боролся против свободы — Лиона больше нет». Исполнять этот жуткий план конвент послал Кутона, одного из ближайших сподвижников Робеспьера. Суровый революционер прибыл в Лион, но внезапно был очарован его великолепной архитектурой. Разрушить её оказалось выше его сил, поэтому выполнять приказ он принялся «символически». Кутона, у которого с детства были парализованы ноги, на носилках обнесли вокруг главной площади Лиона, и он молотком на длинной рукояти ударял по фасадам домов и дворцов, произнося проклятья. На том и закончили. Это очень не понравилось лионским якобинцам, всю осаду просидевшим в подвалах собственных домов. В Париж полетела кляуза на чересчур мягкосердечного Кутона. На замену либеральному калеке в начале ноября из Парижа прибыли 2 новых комиссара конвента — Жозеф Фуше и Жан-Мари Колло д’Эрбуа. Первый прославился своими ультрарадикальными взглядами, а у второго были личные причины ненавидеть Лион: до Великой французской революции Колло д’Эрбуа был актёром, и лионцы освистали его бездарную игру. Для начала новые комиссары устроили пропагандистское шоу, возвещавшее новый культ. Четверо якобинцев с почестями пронесли по городу носилки, на которых были установлены бюст Шалье, урна с его прахом и клетка с голубем, который якобы навещал казнённого революционера в тюрьме. За носилками санкюлоты волочили по мостовой церковную утварь, изъятую из городских соборов. Замыкал процессию осёл с епископской митрой на голове и библией, привязанной к хвосту. На площади после речей, посвящённых «святому Шалье», всё церковное барахло сожгли на гигантском костре. Прах казнённого революционера отправили в Париж, где его захоронили в Пантеоне. После этого комиссары взялись за наказание мятежного города уже по-настоящему. В центре начались работы по сносу богатых домов. На них согнали женщин из бедных районов, которым вручили кирки и лопаты. Некоторые дома пришлось взрывать с помощью сапёров. Пока дворцы превращались в руины, Фуше принялся за разгрузку тюрем, в которых томились около 3 тыс. мятежников. Чтобы переварить такое количество осуждённых, гильотина была слишком медлительной, поэтому Фуше избрал другой способ казни. Казнь в Лионе, 1834 г. гравюра Бейера. Источник: wikipedia.org Для пробы комиссар случайным образом выбрал 60 приговорённых. 4 декабря их вывели на равнину Бротто, находившуюся на противоположном от города берегу реки Рона. Там осуждённых встретили заранее установленные пушки. 6 десятков смертников связали в одну толпу и расстреляли картечью. Залп убил далеко не всех. Раненых и покалеченных добивали кавалеристы. В награду за труды им разрешили раздеть трупы и забрать окровавленные одежду и обувь. Убедившись в эффективности массовой казни, Фуше поставил дело на поток. На следующий день картечь убила 208 связанных мятежников. В отличие от предыдущего дня, их тела даже не стали закапывать. Трупы просто столкнули в Рону. Фуше громогласно объявил о пропагандистском эффекте водного погребения: Рона впадала в море во всё ещё не сдавшемся Тулоне, и тамошние мятежники, увидев плывущие трупы их лионских коллег, должны были пасть духом. Прибрежные расстрелы продолжались каждую ночь. К 17 декабря были казнены 1682 защитника восставшего Лиона. В донесениях в Париж комиссары особенно хвастались, что не проявили сострадания ни к кому. Двух женщин, которые слишком активно просили за своих приговорённых мужей, отправили на гильотину.

Республиканские войска осадили Лион 9 августа. Они перерезали все пути снабжения, из-за чего в городе начался голод. Несмотря на это, люди оказали яростное сопротивление. Вылазки и контратаки следовали одна за другой. Конвент приказал не щадить предателей-лионцев, поэтому началась бомбардировка восставшего города раскалёнными ядрами. Вспыхивали пожары, с которыми осаждённые быстро справлялись. Де Преси попытался спасти женщин и детей, выведя их колонну под белыми флагами за городские ворота, но республиканцы загнали их обратно. Театр военных действий, 1793 г. Источник: wikipedia.org Горожане не могли долго сопротивляться регулярным войскам. К началу октября осаждавшие завладели всеми укреплениями и ворвались в город. Начались уличные бои. 9 октября Лион капитулировал. Несколько сотен защитников, не желавших сдаваться на милость победителей, под командованием де Преси вырвались из города и двумя колоннами двинулись в сторону Швейцарии. Республиканцы организовали погоню за ними. Одну колонну полностью изрубила конница, а из другой уцелели не более 50 человек. Спасся и сам де Преси. Он укрылся в придорожной деревне и 2 года скрывался в сельской местности. Добраться до Швейцарии ему удалось только в 1795 году.

Бунт бессмысленный и месть беспощадная: восстание в Лионе.В истории французской революции есть не только светлые, но и тёмные страницы. Один из самых мрачных эпизодов — кровавая расправа над участниками мятежа в Лионе. В конце 18-го века Лион был вторым по величине городом Франции и одним из главных промышленных центров страны. Лионские ткачи славились на всю Европу, а производившийся в городе шёлк являлся одной из основных статей французского экспорта. Благодаря развитой ткацкой промышленности в городе было много рабочих, семьи которых зависели от экономического положения в стране. Кризис 1780-х остро ударил по Лиону, поэтому большинство горожан с воодушевлением приветствовали революцию. Город быстро перенял новые порядки. В Лионе появились собственные популярные политики, боровшиеся за посты мэра и членов городской ассамблеи, а также многочисленные революционные клубы. Большинство горожан мало заботили политические распри. Их волновала цена хлеба насущного, которая постоянно росла. В это время самым популярным человеком в Лионе стал Жозеф Шалье, в прошлом священник и мелкий торговец. Он с жаром принял революционные идеалы. Когда в Париже разрушили Бастилию, Шалье приехал в столицу, выбрал на развалинах камень покрупнее и с ним в руках пешком отправился домой. Через 6 дней он притащил этот булыжник в Лион и соорудил из него алтарь. Проповеди с этого амвона звучали исключительно революционные. Начитавшийся Руссо Шалье страстно рассуждал о человеколюбии, но зажиточных горожан он людьми считать отказывался и, естественно, очень их не любил. Рабочих и городскую бедноту революционный проповедник призывал к установлению всеобщего равенства, то есть, проще говоря, советовал отобрать имущество у богатеев и разделить его на всех. Такие воззвания встречали у бедных лионцев тёплый приём. Горожане посостоятельней с тревогой прислушивались к проповедям Шалье. Их пугали и другие революционные нововведения. В конце 1792 года мэр Лиона предложил оригинальный способ борьбы с экономической стагнацией. Он придумал провести заём в 3 млн франков. Под красивым словом «заём» скрывалось насильственное изъятие денег у тех горожан, чьё состояние превышало взятую с потолка достаточно незначительную сумму. Предложение поддержала городская ассамблея, и городской буржуазии пришлось раскошелиться. Понятно, что это ей не понравилось, но ещё больше разъярило городскую элиту то, что деньги пошли не на подъём ткацкой промышленности, а на создание революционного трибунала, праздники и увеселения бедноты. Неудивительно, что собранные миллионы быстро закончились. Тогда Шалье, контролировавший ассамблею, предложил установить новый налог на продажу продуктов в Лионе. Лавки мгновенно опустели. Над Лионом нависла угроза голода. Словно раздувая пожар, ассамблея предложила ещё несколько налогов, чтобы собрать 6 млн франков и потратить их на армию санкюлотов, то есть вооружённые части бедняков. Когда возмущённые горожане собрались на ратушной площади, солдаты, присланные из Парижа в поддержку ассамблеи, открыли по толпе огонь из ружей и пушек. Народ в ужасе разбежался, оставив на мостовой убитых и раненых. Чтобы страх перед властью не остывал, Шалье распорядился установить на главной площади гильотину, которую несколько месяцев назад прислали в подарок Лиону парижские якобинцы. Это возымело совсем другой результат, чем тот, на который рассчитывал проповедник. Состоятельные лионцы объединились и организовали заговор. В ночь на 30 мая 1793 года они арестовали Шалье и его ближайших сторонников. Судья Жан-Жак Ампер, отец знаменитого физика, начал суд над возмутителями спокойствия в городе. Парижский конвент объявил о контрреволюционном восстании в Лионе и направил на его подавление альпийскую армию. Это сплотило горожан, которые начали строить вокруг города укрепления. 16 июля впервые в Лионе заработала гильотина. По иронии судьбы под её нож положили того, кто эту машину установил — самого Шалье. Орудием смерти в городе никто не умел управлять, страшный нож даже не наточили. Поэтому с 3 попыток убить Шалье не удалось. Палач сжалился над приговорённым и прекратил его мучения, отрубив голову саблей. Все лионцы понимали, что этой казнью они отрезали пути к примирению с революционным Парижем. К власти в городе пришли роялисты, которые ускорили подготовку к обороне. Контрреволюционный мятеж. Лион против Парижа Почти одновременно со смутой в Лионе подобные восстания вспыхнули в Тулоне и Марселе. Парижские власти всерьёз боялись, что весь юг Франции может поддержать «предателей дела революции». Поэтому несмотря на то, что со всех сторон на республику наседали интервенты, конвент распорядился снять с фронта значительные силы и направить их на подавление непокорных городов. Лионцы лихорадочно готовились к обороне. Её возглавил отставной генерал Луи Франсуа де Преси. Ему удалось поставить городскую промышленность на военные рельсы. На недавно мирных производствах лили пушки, готовили порох и боеприпасы. Под руководством городских архитекторов и инженеров вокруг Лиона возводились батареи и укрепления.

Комитет общественного спасения. Источник: Wikimedia Commons Между тем после того, как 4−5 сентября в Париже произошли волнения санкюлотов, Жак Ру был арестован и 10 февраля 1794 года умер в заключении. После событий 4−5 сентября монтаньяры обещали «поставить террор в порядок дня». 17 сентября Конвент принял декрет о «подозрительных», предусматривавший лишение их свободы вплоть до заключения мира. «Подозрительными» считались родственники эмигрантов, отправленные в отставку служащие, а заодно все, кому по какой-либо причине было отказано в свидетельстве о благонадёжности. Впрочем, коммуна расширила и этот декрет, постановив, что подозрительным является «всякий, кто, ничего не сделав против свободы, равным образом ничего не сделал и в её пользу». 10 октября Конвент ввёл революционное правление, фактически передав всю полноту власти в руки Комитета общественного спасения и осуществлявшего аресты Комитета общественной безопасности, а в департаментах — обладавших неограниченными полномочиями комиссаров Конвента. Местные революционные комитеты перестали избираться — теперь их назначал Комитет общественного спасения. Так была окончательно оформлена диктатура монтаньяров. Ещё 29 сентября Конвент принял декрет о всеобщем максимуме. Вводились твёрдые цены на всё продовольствие, на любые предметы потребления и на жалованье наёмных работников. Теоретически это отвечало чаяниям страдавших от роста дороговизны санкюлотов. На практике же привело лишь к расцвету «чёрного рынка», ещё более стремительному росту цен, включавших теперь «плату за риск», и, соответственно, массовым арестам за спекуляцию. С октября 1793 года террор стал приобретать всё более широкий размах. 14 октября начался суд над королевой Марией-Антуанеттой, а уже 16 октября она была обезглавлена. 24−30 октября было приговорено к смертной казни и 31 октября обезглавлено 20 жирондистов, а ещё один осуждённый успел покончить жизнь самоубийством. В Лионе после подавления жирондистского мятежа было казнено 1684 человека. Чтобы ускорить расправу, приговорённых не гильотинировали, а расстреливали картечью из пушек. Революция и её дети С конца 1793 года обострились противоречия в самом якобинском лагере. Сторонники Дантона, которых робеспьеристы презрительно именовали «снисходительными», призывали к прекращению террора и отмене всеобщего максимума. Напротив, эбертисты требовали ещё более суровых мер против спекулянтов. 24 марта 1794 года Эбер и его сторонники были казнены на гильотине, 5 апреля та же судьба постигла Дантона и его единомышленников. При этом подсудимым даже не разрешили выступить в свою защиту. Дантону приписывают горькую фразу, не раз подтверждавшуюся впоследствии: «Революция пожирает своих детей». 10 июня 1794 года (22 прериаля по революционному календарю) Конвент под давлением Робеспьера принял новые декреты, ужесточавшие террор. Вводилась смертная казнь для «врагов народа», которыми объявлялись «те, кто стремится уничтожить общественную свободу, будь то силой или хитростью, кто будет стараться вести общественное мнение в заблуждение, препятствовать просвещению народа, портить нравы, развращать общественное мнение». Оказаться врагом народа мог, таким образом, каждый. Обосновывая террор, Робеспьер утверждал: «Террор есть не что иное, как быстрая, строгая и непреклонная справедливость; тем самым он является проявлением добродетели». На самом же деле террор стал средством тотального запугивания большинства граждан ради удержания власти радикально настроенным меньшинством. Российские историки Дмитрий Бовыкин и Александр Чудинов пишут: «Насаждение массового страха для достижения конкретных политических целей и составляет, собственно, сущность того явления, которое со времён Французской революции носит название «террор» (от франц. la terreur — (страх, ужас)».

Записи в личных бумагах Робеспьера позволяют судить о реальных намерениях лидера монтаньяров: «Какова цель? Осуществление конституции в интересах народа. Кто будет нашими врагами? Порочные люди и богачи. К каким средствам они прибегнут? К клевете и лицемерию. Какие причины могут благоприятствовать использованию этих средств? Невежество санкюлотов… Когда же народ будет просвещённым? Когда у него будет хлеб и когда богачи и правительство перестанут подкупать лицемерные перья для того, чтобы его обманывать. Когда их интересы совпадут с интересами народа. Когда же их интересы совпадут с интересами народа? Никогда». Таким образом, введение конституции откладывалось на неопределённое и весьма далёкое будущее, а на практике предлагалось бесконечное чрезвычайное правление, фактически — диктатура. Марат в практическом осуществлении якобинской диктатуры уже не участвовал: 13 июля 1793 года его жизненный путь прервал кинжал Шарлотты Корде, решившей ценой собственной жизни избавить Францию от проповедника гражданской войны и политических убийств. Индивидуальный террор редко достигает своих целей, куда чаще ведёт к прямо противоположным результатам. Смерть Марата лишь расчистила Робеспьеру путь к единовластию. От теории — к практике 10 июля 1793 года из Комитета общественного спасения, важнейшего органа исполнительной власти, был исключён Дантон, склонявшийся к примирению с жирондистами. Зато 27 июля в состав Комитета вошёл Робеспьер. Вместе с Кутоном и Сен-Жюстом они составили триумвират, фактически правивший республикой вплоть до термидорианского переворота. Якобинская диктатура возникла на крайне неблагоприятном экономическом фоне: цены росли, продовольствия не хватало. В этой ситуации вполне ожидаемо появилось ультрарадикальное движение во главе со священником Жаком Ру, требовавшее введения фиксированных цен на продовольствие («максимума»), поголовного истребления «врагов народа» и конфискации в пользу санкюлотов собственности ненавистных богачей. Последователей Ру метко прозвали «бешеными». Похожие идеи проповедовали и деятели коммуны, в частности заместитель её прокурора Жак-Рене Эбер. В борьбе с «бешеными» и деятелями коммуны за влияние на парижских санкюлотов робеспьеристы не раз перехватывали их лозунги. 17 июля Конвент принял декрет о смертной казни за спекуляцию, скупку и сокрытие продовольствия и предметов потребления.

Предложение Робеспьера депутаты отклонили, но было решено, что судить короля будет сам Конвент, причём Марат настоял, чтобы голосование было поимённым, что в накалённой обстановке того времени практически предрешало обвинительный вердикт. Жирондисты, пытаясь спасти королю жизнь и надеясь на монархические чувства народа, предложили вынести вопрос о его судьбе на всенародное голосование. Робеспьер выступил категорически против обращения к народу, заявив: «Добродетель всегда была в меньшинстве на земле. Не будь этого, земля не была бы населена тиранами и рабами». Под добродетелью лидер монтаньяров в полном соответствии с представлениями эпохи понимал не только нравственные принципы, но и революционные политические взгляды. Таким образом, он открыто признал, что его ультрареволюционные сторонники остаются в меньшинстве, их взгляды отнюдь не разделяются народом. Казнь Людовика XVI. Источник: Wikimedia Commons Придя к власти в результате восстания 31 мая — 2 июня 1793 года, монтаньяры менее чем через месяц (24 июня) приняли новую конституцию, предоставившую избирательное право всем мужчинам начиная с 21 года. Но введение конституции в действие было отложено до мирного времени, ведь иначе следовало распустить Конвент, в котором после ареста жирондистов монтаньяры располагали подавляющим влиянием, и провести выборы в Законодательное собрание.

По прозвищу Неподкупный Если Марат с первых же дней революции стал одним из самых влиятельных публицистов радикального фланга, то депутат от города Арраса Максимилиан Робеспьер поначалу был куда менее заметен. Сдержанный, выглядевший, несмотря на молодость (родился в 1758 году), слегка старомодным, с тихим голосом, он не вызывал интереса ни у своих коллег по Национальному собранию, ни у газетчиков. Но недавний аррасский адвокат был настойчив. В 1789 году он выступил в Учредительном собрании 69 раз, в 1790-м — 125 раз, в 1791-м — 328 раз. Постепенно к нему начали прислушиваться и в Собрании, и во влиятельном Якобинском клубе. При всей несхожести темпераментов Робеспьера и Марата многое роднило. После взятия Бастилии Робеспьер, ранее допускавший исключительно легальные формы политических действий, перешёл к безоговорочной поддержке революционного насилия. Во время крестьянских беспорядков, вспыхнувших после 14 июля 1789 года, он одобрительно рассуждал в Учредительном собрании: «Если гнев народа сжёг несколько замков, то они принадлежали должностным лицам, которые отказывали народу в справедливости, не подчинялись вашим законам и продолжают восставать против конституции. Пусть же эти факты не внушают никакого страха отцам народа и отчизны!» После свержения монархии, в тот же день, когда Париж был охвачен «сентябрьскими убийствами», начались выборы в Национальный конвент. От Парижа были избраны сторонники самых крайних взглядов, среди них — Марат, Робеспьер и лидер наиболее радикального Клуба Кордельеров Жорж Дантон, в качестве министра юстиции отдавший приказ казнить всех сопротивляющихся революции, что во многом и привело к «сентябрьским убийствам». Максимилиан Робеспьер. Источник: Wikimedia Commons В Конвенте монтаньяры поначалу насчитывали немногим более 110 голосов, уступая другой республиканской «партии» — жирондистам (около 140 голосов). Жирондисты, среди которых преобладали представители провинции, были недовольны чрезмерным влиянием Парижской коммуны на дела, касавшиеся всей Франции. Они считали, что с падением монархии задачи революции выполнены, а потому настаивали на строгом соблюдении закона и возражали против чрезвычайных мер. Между двумя ведущими группировками Конвента развернулась острая борьба за поддержку большинства депутатов (называемых «равниной» или «болотом») — и в конечном счёте за власть. Жирондисты требовали предать Марата, Робеспьера, лидеров коммуны суду за стремление к диктатуре и поощрение «сентябрьских убийств». Постепенно монтаньяры, прибегая ко всё более наступательной риторике и опираясь на поддержку Якобинского клуба и Парижской коммуны, сумели серьёзно потеснить жирондистов и увеличить свою группировку до 150 депутатов. С самого начала деятельности Конвента монтаньяры предлагали судить Людовика XVI, но большинство депутатов опасались этого шага из-за неизбежной враждебной реакции европейских монархов. Победы революционных армий осенью 1792 года придали депутатам смелости, и 3 декабря они проголосовали за предание короля суду. Монтаньяры стремились осудить не только Людовика XVI лично, но и монархию как систему власти. Сам же Робеспьер, возможно, опасаясь оправдания короля, предлагал казнить его без суда в качестве «акта общественного спасения».

Проповедники убийств.При Робеспьере террор во Франции стал средством тотального запугивания большинства граждан ради удержания власти радикально настроенным меньшинством. «Какие уроки потомство может почерпнуть из сих ужасных происшествий? Я думаю, никаких, ибо всё это так дурно, так бессмысленно, так скверно, так ужасно, что ни к чему для потомства, ни для современников служить не может», — писал в дневнике в 1818 году будущий декабрист Николай Тургенев. Под «ужасными происшествиями» французской революции чаще всего понимают якобинский террор в сентябре 1793 — июле 1794 года. Вдохновителями и идеологами террора обычно называют Жан-Поля Марата и Максимилиана Робеспьера, а иногда к ним причисляют и Жоржа Дантона. «Друг народа» К началу революции уроженцу Швейцарии Жан-Полю Марату исполнилось 46 лет. В молодости он свыше 10 лет прожил в Англии и Голландии, в 1775 году получил диплом доктора медицины в Эдинбургском университете и в дальнейшем зарабатывал на жизнь лечением бедняков. В полицейском досье, правда, утверждалось, что больные у него часто умирали, а врачебный диплом ему купили. Врачеванием тел интересы Марата, однако, не ограничивались, его с самого начала тянуло к врачеванию душ и общественных пороков. В 1773 году он издал в Амстердаме философский трактат «О человеке, или Принципы и законы влияния души на тело и тела на душу». Философские авторитеты встретили этот труд, мягко говоря, без энтузиазма: Дидро назвал автора чудаком, а Вольтер — и вовсе «арлекином». Звёздный час Марата наступил в революционном 1789 году. В сентябре он основал газету «Друг народа», с самого первого номера выделявшуюся крайним радикализмом даже на общем воинственном фоне тогдашней французской прессы. День за днём Марат клеймил предателей, бесчестных чиновников, алчных монополистов, изобличал козни врагов общества, жаждущих поработить народ. Он везде обнаруживал заговор, с которым нужно было постоянно и неустанно бороться. Крайне резко Марат нападал на Национальное собрание. Так, после похода парижан на Версаль 5−6 октября 1789 года и вынужденного переезда королевской семьи в Париж он призывал встряхнуть Национальное собрание и вымести из него аристократов и прелатов, которые не имеют никакого права заседать в нём, поскольку являются «представителями уже несуществующих сословий, а не представителями народа». Жан-Поль Марат. Источник: Wikimedia Commons Уверяя читателей в своём крайнем омерзении к пролитию крови, Марат, однако, требовал всё большего числа жертв. В июле 1790 года в воззвании «Мы погибли» он запугивал парижан ужасами, неизбежными в случае торжества врагов революции: «ложная гуманность… будет стоить жизни миллионам ваших братьев; пусть наши враги восторжествуют на момент — и кровь польётся ручьями; они будут безжалостно душить вас; они будут распарывать животы ваших жён, и, чтобы навеки погасить в вас любовь к свободе, их кровавые руки будут искать сердца во внутренностях ваших детей». Но всего этого, полагал Марат, легко избежать: «Снесите пятьсот-шестьсот голов, и вы обеспечите себе покой, свободу и счастье». В декабре того же года в статье «Контрреволюционный заговор» количество необходимых жертв увеличивается почти в сорок раз: «Остаётся только одно средство… всеобщее восстание и народные расправы… Даже если пришлось бы срубить двадцать тысяч голов, нельзя колебаться ни на одну минуту… Предоставьте же вероломным усыпителям кричать о варварстве». В сентябре 1792 года «Друг народа» советовал парижанам «казнить каждого десятого из контрреволюционных мировых судей, членов муниципалитета, департамента и Национального собрания» и настаивал, что следует «прежде расправиться с сидящими в тюрьмах монархистами, потом уже идти к границе». Подстрекательство Марата достигло цели: в ходе «сентябрьских убийств» 2−4 сентября 1792 года возбуждённые толпы «патриотов» умертвили в тюрьмах Парижа более 1300 заключённых, среди которых преобладали священники, отказавшиеся присягнуть новой власти. Смерть Марата. Источник: Wikimedia Commons Но и этого Марату казалось недостаточным. С упорством маньяка он требовал всё более массового кровопролития, к ноябрю 1792 года доведя число подлежащих уничтожению предателей до 270 тысяч. Оправдывая эту чудовищную цифру, «Друг народа» безосновательно утверждал, что враги революции уже убили 20 тысяч патриотов и приговорили к смерти ещё 500 тысяч патриотов. Но Марат был не просто кровожадным проповедником политических убийств. Французский историк Мона Озуф отмечала, что Марат одним из первых осознал и продемонстрировал, какой властью над умами обладает пресса, как она может формировать общественное мнение. Постоянно призывая на страницах «Друга народа» к казням и расправам, доказывая их допустимость, необходимость и даже полезность, Марат более, чем кто-либо иной, сделал для психологической подготовки террора.

Армения, под «мантией мира» , готовится к масштабным провокациям | ХРОНИКА ЗАПАДНОГО АЗЕРБАЙДЖАНА

Ни мониторинговая миссия ЕС, ни закупки оружия у Франции и Индии, ни продвижение проекта "Перекресток мира" не могут послужить для Армении гарантами безопасности от реализации пантюркистских идей. Как передает Axar.az, об этом заявил армянский политолог Сергей Мелконян. "Может, кто-то в Армении питает какие-то иллюзии, но поставка Индией РСЗО или других артиллерийских систем, поставка Францией "Бастионов" не означает, что они дают гарантии безопасности. Это просто мы сказали: "давайте мы купим, дадим вам деньги". Естественно, кто сейчас против того, чтобы заработать деньги, продав оружие?! Речь не о гарантиях безопасности. В смысле защиты от реализации пантюркистских, пантуранистских идей никто не поможет. Я очень уважаю французских коллег, как минимум за то, что они максимально честны в этом вопросе. Они прямо, в открытую заявили: "Дать реальных гарантий безопасности, которые у вас есть сейчас, в отношениях с вашим другим союзником, мы не можем", - полагает политолог. По его словам, тем более, не сможет дать гарантий безопасности Евросоюз. Мелконян напоминает, что в ЕС 27 государств–членов, которые не смогут все сразу договориться и наказать Азербайджан. Причину пассивности Запада он видит в отсутствии политической воли и возможностей применять инструменты давления в отношении Азербайджана. То есть, по его мнению, если нет политической воли применять экономические и иные инструменты, говорить о каких-то гарантиях безопасности никто не будет, и на Западе об этом открыто заявляют Армении. Что касается "Перекрестка мира", то этот проект направлен на замену национальной идентичности коммерческими интересами. "Перекресток мира", открытие границ и дорог, взаимная торговля — это все то, о чем мечтают Турция и Азербайджан. Тот, кто об этом говорит, просто-напросто воплощает их мечту, уверен Мелконян. "Совершенно верно, никаких проблем не будет, будем кататься туда-сюда. Сядем на поезд, доедем до Баку, еще и заплатим деньги, чтобы посмотреть на Парк военных трофеев. Шикарная идея для Турции и Азербайджана", - подчеркивает эксперт.

«За антиазербайджанской риторикой Борреля стоит Париж» Вадим Мансуров Журналист Caliber.Az Некоторые европопулисты продолжают прибегать к манипуляциям и откровенной лжи, выступая с откровенно антиазербайджанскими заявлениями. Речь в первую очередь идет о верховном представителе Европейского Союза по иностранным делам и политике безопасности Жозепе Борреле, который в последнее время регулярно выступает с контрпродуктивными заявлениями. В частности, недавно он обрушился на Азербайджан с необоснованными обвинениями в «изгнании 150 000 армян из Карабаха», на что получил достойный ответ от президента Ильхама Алиева. Напомним, что выступая на форуме «Карабах: Возвращение домой спустя 30 лет. Достижения и трудности», президент Алиев четко отметил: «Недавние заявления господина Борреля абсолютно контрпродуктивны. И его заявление о 150 тысячах армян, покинувших Карабах, является ложью. Если господин Боррель продолжит в том же духе, то через месяц он скажет, что их было 200 тысяч. В зависимости от того, какие сны он увидит. Но опять же, абсолютно неприемлемы не только эти манипуляции с цифрами, но и обвинения в адрес Азербайджана в том, чего мы не делали. Тем более, странно, что его страна, как уже заявил наш МИД, сама пострадала от сепаратизма. Как же он может защищать сепаратистов? Это очень странно». Интересно, по какой причине Боррель взъелся на Азербайджан? Как говорится, какая муха его укусила? С этими вопросами редакция Caliber.Az обратилась к председателю Центра анализа международных отношений (ЦАМО), азербайджанскому политологу Фариду Шафиеву и к директору международной общественной организации «Центр политического анализа и информационной безопасности», члену Германского совета по внешней политике, председателю Берлинского комитета стратегического партнерства в Евразии Святославу Андрианову. По мнению Фарида Шафиева, столь часто звучащие антиазербайджанские заявления Борреля можно трактовать как отражение настроений какой-то части элит Евросоюза. «Думаю, что, по всей видимости, Боррель выражает настроения элит, представляющих Францию и ряд других европейских государств. Здесь, конечно, вызывает недоумение, что человек из Испании, испытывающей проблемы с ростом сепаратизма, в данном случае как раз-таки занимается поощрением сепаратизма. Но эти двойные стандарты мы видим давно. Несомненно, стоит отметить прискорбную тенденцию того, что Евросоюз все чаще занимает сторону Армении и становится чуть ли не ее адвокатом – это заметно и по факту присутствия миссии ЕС в Армении, и по тому, как проводились последние встречи, например, в Гранаде, а также по тому, как в ЕС принимаются решения и заявления по Южному Кавказу без учета интересов Азербайджана», - заметил Ф.Шафиев. По его словам, есть, конечно, в ЕС и голоса, выражающие более осторожную точку зрения, поскольку в Брюсселе понимают важность Азербайджана, его роль в геополитике региона и что однобокая, проармянская политика в немалой степени лишает ЕС той роли, которую он мог бы сыграть в посредничестве, в мирных усилиях на Южном Кавказе. И чем больше контрпродуктивных заявлений звучит в адрес Баку, тем больше у ЕС шансов оказаться не у дел в процессах на Южном Кавказе. «Тем более, что мы видим, как работает такая стратегия на недавнем примере. Например, США пытались оказать давление на Баку, но поняв, что это не работает, пошли на попятную и в результате госсекретарь Блинкен послал в Баку утрясать разногласия О’Брайена, того самого, который еще недавно пытался диктовать нам, как и что нужно делать дальше», - заметил глава ЦАМО. Что касается пресловутой цифры «150 000», озвученной Баррелем, то, по мнению Шафиева, следует все-таки учитывать, что верховный комиссар не занимается сбором статистики, а значит, кто-то из его аппарата, явно занимающий проармянскую позицию, кладет ему на стол ложные выкладки. «Примерно та же ситуация обстоит с армянским «геноцидом», который с 2015 года лишь обрастает «мертвыми душами»: начиналось все примерно с трехсот тысяч, а сейчас жертвами «геноцида» числится аж 2 миллиона армян. И вся это информационная ересь, пропихиваемая армянским лобби, без проблем гуляет по Европе, по всему миру. Хотя в действительности турок в событиях тех лет погибло в разы больше. Исходя из вышесказанного, можно констатировать, что в Евросоюзе против нас работает целая антиазербайджанская коалиция. Этот факт необходимо иметь в виду, и быть готовым к подобному противостоянию», - подчеркнул Ф.Шафиев. По мнению же Святослава Андрианова, в процессе анализа высказываний Борреля довольно быстро приходит осознание того, что они зачастую носят довольно ангажированный характер. Кроме того, политик бывает не точен в цифрах и фактах, непоследователен в своих заявлениях. Все это, как полагает политолог, может говорить либо о недостаточной дальновидности Борреля, во что, принимая во внимание его высокий пост, верится с трудом, либо об излишней эмоциональности, что, учитывая его этническое происхождение, вполне может оказаться справедливым предположением. «В последнее время довольно часто можно услышать, что за подобными заявлениями кто-то стоит, кому-то они выгодны. Я бы хотел воздержаться от такого рода обвинений по той простой причине, что почти за каждым крупным политиком «кто-то» стоит. Это совершенно не обязательно некий «кукловод», лишающий актора воли и разума, напротив, чаще всего это либо его политическая партия или иная организация, перед которой у него есть определенные обязательства, либо спонсоры его избирательной кампании, либо просто жена. Наличие команды не лишает политика свободы, и, если он что-то говорит, то не всегда делает это в угоду кому-то. Чаще всего, он действительно так думает, что ни в коем случае не умаляет его ориентированности на своего избирателя, потому что избиратель в европейских политических реалиях является источником власти любого политика и Боррель здесь не исключение», - подчеркнул Андрианов. По его словам, европейские политики в погоне за рейтингом с каждым годом делают все больше абсурдных, скандальных заявлений. Если раньше, в годы экономического благополучия, европейскому избирателю это нравилось, то теперь, в экономически сложный период, межпартийная и внутрипартийная борьба вызывает у населения все больше раздражения. «Европейским политикам пора бы задуматься о смене поведенческой парадигмы, но они настолько увлеклись процессом, настолько привыкли думать и говорить в рамках привычного дискурса, что продолжают по инерции «высказывать озабоченность», «выражать солидарность», «решительно осуждать» и прочее. Где все они были последние 30 лет, пока Карабах был под властью армянских сепаратистов? 11 декабря Боррель написал в сети «Х», что «на встрече с министрами иностранных дел ЕС и Армении в Брюсселе была подтверждена полная поддержка со стороны ЕС мирного процесса и приверженность дальнейшему содействию процессу нормализации». И это буквально через пару дней после его заявлений о непонятно откуда взявшихся 150 тысяч армян Карабаха. Так и подмывает спросить: а заявления о том, что «Азербайджан выгнал этих людей из их домов» - это и есть та самая «полная поддержка» процессу мирного урегулирования? В этой связи совершенно справедливо заявление главы МИД Азербайджана Байрамова, который 11 декабря на встрече в Брюсселе напомнил Боррелю, что единственный путь к миру и стабильности в регионе – это установление добрососедских отношений между Азербайджаном и Арменией на основе взаимного уважения суверенитета и территориальной целостности. Вы спросите, а что же Боррель? На мой взгляд, в ближайшее время его высказывания не поменяются. Вот только воспринимать их в мире будет все меньше и меньше людей, включая и его избирателей», - резюмировал С. Андрианов.

АРМЯНЕ: "ЛУЧШЕ ЖИТЬ С ТУРКАМИ. ОНИ НАШИ СОСЕДИ. КАРАБАХ МЫ ПОТЕРЯЛИ НАВСЕГДА!"...

«Истинное спасение должно начаться изнутри, ведь мы больны изнутри» | ХРОНИКА ЗАПАДНОГО АЗЕРБАЙДЖАНА

Казаки Третьего Рейха

«Я не нахожу себе оправдания» Следствие вели не торопясь. С заключёнными неплохо обращались, берегли для суда. По всей вероятности, до поры до времени была идея устроить показательный открытый процесс. Потом от неё по каким-то причинам отказались. В январе 1947 года министр госбезопасности Виктор Абакумов обращается к Сталину: «Прошу разрешить: 1. Судить Военной коллегией Верховного суда Союза ССР руководителей созданного немцами главного управления казачьих войск при министерстве восточных областей Германии, немецких агентов — атамана Краснова П. Н., генерала белой армии Шкуро А. Г., командира «дикой» дивизии — генерала белой армии Султан-Гирея Клыч, их ближайших сообщников: Краснова С. Н. (племянника атамана Краснова П. Н.) и Доманова Т. И., а также командира «добровольческого» казачьего корпуса германской армии генерала фон Паннвиц Гельмута (список прилагается). 2. Дело Краснова, Шкуро, Султан-Гирея и других заслушать в закрытом судебном заседании без участия сторон (прокурора и адвокатов). 3. Всех обвиняемых в соответствии с пунктом I Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года осудить к смертной казни через повешение и приговор привести в исполнение в условиях тюрьмы. 4. Ход судебного разбирательства в печати не освещать, а по окончании процесса опубликовать в газетах сообщение от имени Военной коллегии о состоявшемся процессе, приговоре суда и приведении его в исполнение». Приговор по делу атамана Краснова. Газета «Правда». Источник: Wikimedia Commons Судебный процесс, проведённый Военной коллегией Верховного суда СССР 15−16 января 1947 года под председательством неизменного Василия Ульриха, предсказуемо завершился заранее вынесенным смертным приговором. Согласно стенограмме, сохранившейся в 12-м томе следственного дела, в своём последнем слове атаман Краснов сказал: «Два месяца назад, 7 ноября 1946 года, я был выведен на прогулку. Это было вечером. Я впервые увидел небо Москвы, небо моей родины, я увидел освещённые улицы, массу автомобилей, свет прожекторов, с улиц доносился шум… Это мой русский народ праздновал свой праздник. В эти часы я пережил очень много, и прежде всего я вспомнил про всё то, что я сделал против русского народа. Я понял совершенно отчётливо одно — что русский народ, ведомый железной, стальной волей его вождя, имеет такие достижения, о которых едва ли кто мог мечтать… Тут только я понял, что мне нет и не будет места в этом общем празднике… Я осуждён русским народом… Но я бесконечно люблю Россию… Мне нет возврата. Я осуждён за измену России, за то, что я вместе с её врагами бесконечно много разрушал созидательную работу моего народа… За мои дела никакое наказание не страшно, оно заслуженно… Я уже старик, мне недолго осталось жить, и я хорошо понимаю, что не могу жить среди русского народа: прожить скрытно нельзя, а показываться народу я не имею никакого права… Я высказал всё, что сделал за тридцать лет борьбы против Советов… Я вложил в эту борьбу и мои знания, и мою энергию, все мои лучшие годы и отлично понимаю, что мне нет места среди людей, и я не нахожу себе оправдания». 25 декабря 1997 года своим определением Военная коллегия Верховного суда Российской Федерации признала осуждённых по процессу 1947-го не подлежащими реабилитации.

Потомки древних готов К казакам в Третьем рейхе отношение было особое: Гитлер и его «специалисты по расовой теории» считали их не славянами, а потомками готов, то есть арийцами. Поэтому когда осенью 1942 года в оккупированном Новочеркасске собрался казачий сход, инициатива была горячо поддержана германской стороной. Впрочем, Ростовская область была под немцами недолго: уже в январе 43-го казачьим полкам пришлось отступать вместе с немцами. Одним из руководителей сформированного на Украине Казачьего стана стал ещё один будущий подсудимый на процессе 1947 года — Тимофей Доманов, бывший сотник, осуждённый перед войной за недостачу. По мере того как германская армия и её союзники откатывались на восток, а в районах, остающихся под оккупацией, нарастало партизанское движение, казачьи формирования были востребованы всё больше и больше. Первая казачья дивизия Гельмута фон Паннвица, развёрнутая к началу 1945-го в корпус СС, оставила по себе страшную память на территории Югославии. Домановцы «славно потрудились» при кровавом подавлении Варшавского восстания в августе 44-го, а партизанам Северной Италии пришлось пролить немало своей крови в борьбе с казачьей Кавказской дивизией Султан-Гирея Клыча, ещё одного белого генерал-майора. Казачьи части в составе вермахта. Источник: Wikimedia Commons В отличие от многих власовцев, чей переход на сторону врага произошёл в плену под угрозой голодной смерти, казаки, как правило, вступали в части, сражающиеся на стороне немцев, вполне осознанно, по идейным соображениям. Понятно, что волны «расказачивания» и раскулачивания вызвали у них совершенно определённое отношение к советской власти, но — с Гитлером?.. В конце войны большинство казачьих частей вермахта оказались на территории Австрии, в районе городов Лиенца и Юденбурга в Восточном Тироле. По разным оценкам казаков там собралось от 40 до 60 тысяч, из них половина — члены семей: женщины, старики и дети. 18 мая англичане приняли их капитуляцию. Десятью днями позже в соответствии с достигнутыми на Ялтинской конференции договорённостями началась передача казаков советским представителям. Англичане «перевыполнили норму»: они передавали даже тех, кто не был гражданином СССР до 1939 года, а эти лица выдаче не подлежали. Среди прочих СССР были переданы дядя и племянник Красновы, Клыч, Шкуро и фон Паннвиц.

Казаки фюрера.В январе 1947 г. советский суд приговорил к смертной казни «красновцев», воевавших на стороне нацистов. 17 января 1947 года в газете «Правда» было напечатано сообщение: «Военная коллегия Верховного суда СССР рассмотрела дело по обвинению арестованных агентов германской разведки, главарей вооружённых белогвардейских частей в период Гражданской войны атамана Краснова П. П., генерал-лейтенанта белой армии Шкуро А. Г., командира «дикой дивизии» генерал-майора белой армии князя Султан-Гирея Клыча, генерал-майоров белой армии Краснова С. Н. и Доманова Т. И., а также генерал-лейтенанта германской армии эсэсовца фон Паннвица в том, что по заданию германской разведки они в период Отечественной войны вели посредством сформированных ими белогвардейских отрядов вооружённую борьбу против Советского Союза и проводили против него шпионско-диверсионную и террористическую работу…» Ветеринарный врач кавалерийского корпуса Владимир Доценко так вспоминал о встрече с «казачьими генералами вермахта» в конце мая 1945-го в Австрии: «Павлов <начальник местного гарнизона, генерал-майор. — А. К.> привёл нас в довольно просторное помещение. Десяток старцев при полной форме лениво поднялись со своих мест. Вперёд вышел длинный дряхлый человек с воспалёнными глазами. За ним — обрюзгший коротышка с красным испитым лицом. На плечах у обоих поблёскивали генеральские погоны с серебряной канителью. — Господа! — обратился к ним Павлов. — Перед вами заместитель командира советского Донского казачьего кавалерийского корпуса генерал-майор Малеев. Прошу представиться, господа. — Генерал Краснов, — сухо сказал высокий старик с воспалёнными глазами. — Генерал Шкуро, — промычал обрюзгший коротышка. За их спиной раздались невнятные голоса. Малеева, видимо, больше, чем нас, поразила эта сцена. Некоторое время он молчал, пристально разглядывая арестованных. Пётр Краснов. Источник: Wikimedia Commons — Простите, генерал, — нарушил тишину Краснов. — Не знаете ли вы, от чего умер Борис Михайлович Шапошников? — Маршал Шапошников был тяжело болен, — ответил Малеев. — А как здоровье Будённого и Ворошилова? — полюбопытствовал Шкуро. — Отличное. Если это вас интересует… — Как же! Как же! Приходилось с ними встречаться… Я имею в виду поле брани… Вы ещё не воевали в те времена. — Напротив, воевал. И, представьте себе, именно в кавкорпусе Семёна Михайловича Будённого…» Этому разговору предшествовали события более чем драматические… Краснов Трудно найти более последовательного борца с советской властью, чем генерал Краснов. Собственно, хронологически он был первым, кто выступил против неё с оружием в руках: после спешного отъезда Керенского из Петрограда на фронт 25 октября Краснов оказался единственным военачальником, согласившимся идти на столицу. Однако ему удалось собрать только около 2000 человек, немного артиллерии и бронепоезд. Группа вышла на ближние подступы к городу, но была отбита. Краснова отпустили под честное слово «не бороться более против советской власти». Он его не сдержал. Именно в Гражданскую начался его роман с немцами, что было довольно необычно для белого генерала: большинство вождей движения ориентировались на Антанту. Созданное под его руководством казачье «государство» — Всевеликое Войско Донское — заключило с Германией союз и получило немалую помощь оружием и боеприпасами. Прогерманская ориентация Краснова была одной из причин его расхождений с Деникиным, и ему пришлось сложить с себя полномочия и уехать в Германию, а потом во Францию, где он активно участвовал в антисоветской деятельности эмигрантских организаций. Никакого внутреннего конфликта по поводу проживания в нацистском государстве (Краснов окончательно осел в Германии в 1936-м и имел германское гражданство) атаман не испытывал: Гитлер ему нравился, в романе «Ложь» (1939) он об этом прямо сказал, а евреев он на дух не переносил и видел в них угрозу европейской цивилизации.

Нужно содрать маски армян и показать их истинное лицо всему миру | ХРОНИКА ЗАПАДНОГО АЗЕРБАЙДЖАНА

Нужно содрать маски армян и показать их истинное лицо всему миру | ХРОНИКА ЗАПАДНОГО АЗЕРБАЙДЖАНА

Таинства старого Баку

Фуад Ахундов - 26 бакинских комиссаров. События в Азербайджане в 1918-ом году. Часть 2. 23.02.2020

Фуад Ахундов - 26 бакинских комиссаров. События в Азербайджане в 1918-ом году. Часть 1